Прогулки по темной стороне. Часть 1

В сегодняшнем тексте мы, наконец, подробно поговорим о Темной Стороне. Я уже довольно давно использую этот термин в своих текстах, и каждый раз приходится прописывать вводные, которые порой бывают неудачны. Поскольку концепт сам по себе довольно эмоционально-заряженный, это приводит к серьезному взаимному недопониманию. Поэтому сейчас я обстоятельно и во всех подробностях разберу этот концепт.

У этого текста есть видеоверсия: https://youtu.be/ndjGcvDhL5M

Это будет каком-то смысле продолжением или развитием сразу трех тем, которые у меня были раньше. Во-первых, это Гарри Поттер и Деконструкция Авторского Нарратива — Темная Сторона появилась именно в результате чтения книги Юдковского, который так называл нечто (и как раз сегодня мы попытается понять, что именно), с чем активно боролся. Именно после чтения этой книги у меня впервые возникла мысль, что Темная Сторона — это что-то недоисследованное, недооцененное, интересное, нуждающееся в дополнительном осмыслении.

Во-вторых, здесь будет небольшое развитие предыдущего текста про науку и экспертов: если помните, там был момент, где я говорил, что эксперты «попутали берега» и вместо ответа на вопрос «что будет, если?» стали отвечать на вопрос «что я должен делать?». Я говорил, что первый вопрос — научный, а второй — морально-этический, и что наука не отвечает на вопрос «что делать?», а также на вопрос, кому в результате этих действий должно быть хорошо, и если не хорошо, то как именно — потому что эти вопросы не находятся в компетенции науки. Соответственно, эксперты здесь явно выходят за пределы своей экспертизы, но, как вы понимаете, от осознания этого факта ни эксперты не перестанут этим заниматься, ни мы не перестанем их слушать, и стоит задуматься — почему это происходит, почему эксперты себе это позволяют, а общество соглашается. Здесь есть механизм, который позволяет некоторым экспертам вводить мораль в науку, и его нужно подробно разобрать.

И, наконец, в-третьих, это будет продолжением общей темы про «спутанные нарративы», примерами которых служит сплетенные с рациональностью свобода слова и капитализм: о том, что в Новое Время родилось множество нарративов, и из-за их одновременного рождения они оказались переплетены между собой, в то время как на самом деле их связь не абсолютна и ситуативна. Сплетение рациональности и морали, которое явно прописывает Юдковский (и, разумеется, опирается в этом на богатую традицию Просвещения, о которой мы сегодня поговорим тоже) — точно такое же.

Историческая справка

С этого сплетения я и начну. В целом, рациональность и мораль — это две абсолютно разные области. Рациональность — это вопрос «если — то», это разум, исследовательские, инженерные решения, это знание о том, как устроен мир и так далее. Мораль — это вопрос долженствования: что мы должны делать, кто от этого должен чувствовать себя лучше, какую цену за это допустимо платить. По одной лишь формулировке уже очевидно, что эти вопросы — совершенно разные.

Но, тем не менее, они спутываются вместе, на всех уровнях в нашей жизни, начиная с детского сада. «Давайте вести себя разумно!», «ну ты же разумный человек, должен понимать, как поступить». Под этими вводными прописывается неочевидное, а часто — нелогичное поведение в данных условиях, которое выгодно кому угодно, кроме самого человека, и которое просто навязывается ему под этим соусом рациональности; если же начать рациональную дискуссию о том, насколько требуемое поведение разумно (я был непослушным ребенком), то воспитательница детского сада (или, скорее, учительница в школе) просто сорвется на крик через пары предложений, потому что к рациональной дискуссии она не готова. Рациональность для нее — просто инструмент принуждения.

Конечно, орущие училки тут абсолютно не оригинальны, и это переплетение между моралью и рациональностью возникло даже не в Новое Время, а раньше — возможно, оно существовало вообще всегда, с момента возникновения языковой культуры. В мифах эти нарративы были уже переплетены. Миф — это набор весьма скудных представлений древнего человека о мире: от вопроса о том, почему зима сменяется летом и наоборот, и до «почему молоко скисает» — это один из моих любимых мифов, у скандинавов было такое существо, ниссе, которое ходило и сквашивало молоко, которое не любило холодные подвалы, поэтому молоко рекомендовалось хранить там. Тем не менее, миф был сборником рецептов о том, как хорошо себя вести: что такое честь, воинская честь, женская честь, как надо поступать с тем, кто нарушил эту честь, и так далее. В этом была определенная логика: божества создали эту землю, заселили ее всевозможными существами, конечно, божества знали, как эти существа себя ведут, и про человека у них соответствующее мнение тоже было. Все это мифы и описывали. Моральные законы и естественные законы для древних и средневековых людей были абсолютно неразличимы, они воспринимались как эквивалентные в плане происхождения и весомости.

В средневековом христианстве было то же самое. Сейчас нам кажется, что религия больший акцент делает на мораль, и что вопросы устройства космоса — это не про религию. Но это так только потому, что сейчас существует наука, которая забрала эти вопросы себе. Когда науки не было, религиозные философы занимались вполне насущными онтологическими проблемами, просто на тот момент эти проблемы были не про устройство материи или природу молнии, а о том, как правильно называть Деву Марию, или что появилось раньше, курица или яйцо. И религия давала ответ на эти вопросы, собственно, философские направления патристики и схоластики, самая дремучая и скучная часть университетской философии, как раз об этом.

В Новое Время возрожденная философия попыталась как-то отвязаться от религии, потому что было уже невозможно, наблюдая звездное небо, представлять себе стоящую на месте Землю и вращающиеся вокруг нее по эпициклам планеты — научная картина мира была понятнее, проще и логичнее, чем религиозная. Рациональность попыталась сбежать от религии в философию, тем самым отцепившись от морали, и на какой-то момент показалось, что останется религия как сборник моральных нравоучений и философия, как знание о мире, но рациональность и мораль тут же сшил обратно Кант. Сделал он это при помощи своего категорического императива — о том, что мы должны действовать так, чтобы принцип, лежащий в основе наших действий, мог стать универсальным законом. Разумеется, это не было попыткой вывести мораль рационально. Это была попытка подогнать философскую аргументацию под ту мораль, что он прочитал в Библии, библейское «золотое правило» практически в чистом виде. Умных слов у Канта очень много, но суть не изменилась, просто произошла модернизация представления.

Скрижали, на которых Бог отправил послание о примерном поведении, знаменитые Десять Заповедей — это в 18 веке смотрелось уже немножко архаично, было сложно объяснить просвещенным людям, почему все-таки какие-то сборники мифов 2000–6000-летней давности могут сообщить что-то полезное о современном мире. Опять же, очень сложно было совместить скрижали с модной тогда концепцией бога-часовщика о том, что бог привел Вселенную в движение (то есть произошел Большой Взрыв), после чего бог удалился от мира и больше в его дела не вмешивался. Если он удалился, то откуда взялись Скрижали с заповедями? На эти и другие вопросы невозможно было больше отвечать связно. Поэтому содержимое скрижалей пришлось переложить на глубокомысленные, сложносочиненные словонагромождения Канта, тем самым модернизировав их, не изменив сути.

Принцип и посылка остались совершенно религиозными: и сама идея, что в области морали должен существовать универсальный закон, и ожидание, что он должен быть логически обоснован, и представление, что Кант мог, основательно напрягшись, познать этот закон корректно, и что у него после этого возникало право эти законы нести окружающим — все это абсолютно религиозный нарратив. Кант по сути примерил на себя роль Моисея. Рациональностью там, меж тем, и не пахнет просто потому, что универсальных законов не бывает. Всегда есть исключения, всегда есть некий процент непослушных. Само это не означает, что никаких общих законов и правил не должно быть, но это делает все дедуктивные Кантовские рассуждения тривиальными: ведь если «мы должны делать X, только если он может стать универсальным законом», и универсальным законом не может стать ничего, то антецедент становится ложным, консеквент — истинным для любого X, то есть можно все. Это уничтожает дедуктивную природу философии, а она в то время была единственно возможной. Ситуацию можно было бы спасти только предположением, что всех непослушных покарают как-нибудь потом, после смерти в аду, но из аргументации Канта этот момент пропал, хотя из сознания, конечно, нет.

Итак, категорический императив — это просто попытка рассказать заново библейские сказки модным логично-дедуктивно-философским языком. И это паттерн, который повторился.

Потому что очень скоро разуму стало тесно и в рамках философии тоже. Стало понятно, что философия — это, конечно, лучше чем молитва и пост, но все же как-то непродуктивно. Люди включили в свой арсенал гипотетико-индуктивный метод и создали науку — теперь разум сбежал туда. Все Новое Время казалось, что на этот раз демаркация удалась: священники и философы занимаются миром морального, ученые — миром разумного, и на чужую территорию никто не ходит.

Но, разумеется, это было совершенно невыносимо для людей с прекрасными лицами и моральных активистов, которые никак не могли примириться с тем, что их моральные сказки больше не считаются разумными, и что разум отказывается подчиняться пыльным сборникам мифов. И было найдено еще одно противоядие, еще один способ привязать мораль к рациональности теперь уже в контексте науки — эмпатия, зеркальные нейроны и эволюционная теория.

Эмпатия

Эмпатия — это «осознанное сопереживание текущему эмоциональному состоянию другого человека без потери происхождения этого переживания», то есть возможность почувствовать то, что чувствует другой человек, но в то же время сохранять понимание, что это все еще чувства другого человека. Понятно, как это связано с моралью и «золотым правилом»: если я способен почувствовать боль другого человека, я не буду причинять ему боль, и если мы все будем чувствовать чужую боль, то мы все будем стремиться к тому чтобы боли стало меньше. Старое доброе «золотое правило» опять выходит на авансцену. Если сейчас послушать экспертов, поп-ученых и журналистов, то эмпатия — это практически единственная надежда на спасение для человеческого общества. В США эмпатия настолько укоренена в культуре, что, например, если в ходе дискуссии один из оппонентов показал полное отсутствие аргументов и компетенции, другой все еще может сказать «почему бы тебе не проявить немного эмпатии», — и предполагается, что этот окрик заставит собеседника перестать настаивать на своей, обоснованной и устоявшей в ходе дискуссии точке зрения, и начать двигаться навстречу пострадавшему с баттхертом только по причине наличия этого самого баттхерта.

Но эмпатия — это уже не скрижали и не философия Канта. Это уже наука, ведь «ученые» проводят исследования человека и других животных, наблюдают, ставят эксперименты и в результате описывают эмпатию как естественнонаучный, биологический феномен. Эта концепция становится все более и более проработанной, появляются зеркальные нейроны — это «нейроны головного мозга, которые возбуждаются как при выполнении определенного действия, так и при наблюдении за выполнением этого действия другим животным», то есть способность сопереживать, сочувствовать — это уже не просто непонятно откуда взявшаяся эмоция, она имеет органическую природу, это уже часть головного мозга. И дальше это может продолжиться в русле эволюционной биологии: мы можем исследовать, как эмпатия влияет на выживание популяций и видов, гипнотизировать о том, что вот та популяция вымерла, потому что эмпатии было недостаточно, а вот та — выжила, и наверняка благодаря эмпатии. А где эволюция, там и моделирование — мы можем моделировать популяции с теми или иными особенностями поведения, и вычислять, что с ними будет происходить. Это уже экономика и математика. Это звучит! Теперь мы должны вести себя не из-за слов выдумщика-Моисея с его скрижалями, и не из-за сочинений выжившего из ума старика из Кёнигсберга, а потому, что Ученые так сказали. Универсальное правило оказывается не религиозным, не дедуктивно-логическим, а естественнонаучным, это часть биологии нашего мира, это естественное состояние нас как вида.

Тут, конечно, возникает только один вопрос: если это естественное состояние, то почему так много усилий приходится тратить, чтобы его вложить в человека?

Вот, например, трахаться — это естественно. Никого ведь не нужно убеждать, что это необходимо? Более того, если с утра до ночи рассказывать, что трахаться не нужно — все равно будут! Можно запрещать, можно следить, можно наказывать, но итогом оказываются только жуткие истории про осушенное озеро рядом с женским монастырем, на дне которого нашли залежи младенческих скелетов. То же самое с едой, дефекацией — и во всех этих случаях приходится прикладывать массу усилий, чтобы человек это делал каким-то организованным образом, с использованием ножа, вилки и туалетной бумаги.

Ответ понятен: это все, разумеется, не наука, это «the science». Безусловно, отдельные проявления эмпатии являются частью человеческого поведения. Возможно, это даже имеет органическую природу, хотя в функции тех же зеркальных нейронов исследователи сомневаются. Но это только одно из возможных поведений человека, одна из возможных эмоций. В каких-то условиях она, может быть, и способствует выживанию популяции, но в других — уже не обязательно, а в третьих — выживанию способствуют поведение, эмпатии прямо противоположное, агрессия, например; и такое поведение тоже будет иметь органическую природу. Из всего этого многообразия ищущий славы эксперт выбирает то, что ему выгодно — и проталкивает вперед. Типичный the science.

Эмпатия — это просто эмоция. Эмоции можно тренировать, и мы прекрасно видим, как хорошо сейчас, во время пандемии, тренируется страх, и мы знаем, как хорошо в Третьем Рейхе или СССР культивировалась ненависть и ксенофобия. Эмоции можно развивать, можно подавлять, или по крайней мере не раскачивать, но в данном случае экспертный мейнстрим говорит, что прокачивать надлежит именно эмпатию, а, например, ксенофобию и агрессию — подавлять. Потому что эмпатия. Но это замкнутый круг, это не наука и не логика. Это просто очередная попытка переложить золотое правило на новомодный язык: если в Средневековье котировались скрижали, а в Просвещение — словоблудие Канта, то сейчас — время декораций в виде науки и экспертов.

Собственно, книга Юдковского «Гарри Поттер и методы рационального познания» следует в том же самом направлении — только это уже научпоп, который внедряет мораль под видом рациональности в головы в виде художественного текста. И именно поэтому деконструкция этого текста была настолько полезной, это именно тот сценарий, где деконструкцию нужно применять: сценарий, когда автор собственной волей сцепляет между собой два несвязанных в реальности понятия, и проталкивает эту связь читателям, используя свою доминирующую авторскую позицию.

Эмпатичная игра

Я хочу дополнительно проиллюстрировать это соображение о пересъемке «золотого правила» в новых декорациях на дополнительном примере. Этот пример должен быть ближе читателям, чем биологические эмпатия и зеркальные нейроны, потому что происходит он из мира software engineering, математики и моделирования. С другой стороны, в отличие от произведения Юдковского, это пример, во-первых, короткий, а во-вторых, достаточно простой — там можно даже без деконструкции обойтись, потому что логические дыры очевидны при первом же присматривании.

Это морально-образовательная игра, которая сводится к тому, два человека без предварительного сговора кладут (или не кладут) монеты в некий автомат. Если оба игрока положили монеты, то каждый получает по 2 монеты, и таким образом, за вычетом одной вложенной монеты, чистая прибыль для каждого составляет 1. Если же монету положил только один игрок, а другой «обманул», то обманщик получит 3 монеты чистой прибылью, а обманутый получает убыток в виде вложенной монеты. Если никто не вложил монету, то не происходит ничего.

Это облегченная версия дилеммы заключенного, в которую можно играть несколько раз, которые в принципе не имеет довольно душной коннотации с преступниками, полицейскими и тюремным заключением, с ней не связано экзистенциальных проблем, поэтому гораздо проще следить за повествованием, не отвлекаясь на «зачем мне это, я хороший человек и не попаду в тюрьму» или «а-а-а-а, целых семь лет».

Далее авторы вводят несколько стратегий игрока: доверчивого, обманщика и «золотое правило». Когда эти игроки играют друг против друга много раз, ожидаемо побеждает обманщик — за счет доверчивых. Далее добавляется эволюционный процесс: изначально доверчивые, обманщики и действующие по «золотому правилу» равнопредставлены, но после каждого раунда игр «все со всеми» проигравшие изымаются из популяции, и их места занимаются выигравшими. В итоге постепенно доверчивые вымываются из популяции, а со всеми остальными обманщики не зарабатывают — и так побеждает «золотое правило». Наука доказала.

На самом деле, конечно, игра не заканчивается этим выводом, напротив, она с него начинается — на открывающем слайде написано что-то про солдат Первой Мировой, которые за счет эмпатии выработали стратегию «не стрелять первыми», и всем стало хорошо. То есть моральный месседж игры был, в общем-то, понятен до ее начала. А дальше началось то самое построение мира в попытке обосновать уже имеющийся моральный принцип, что и у Юдковского.

Это заключается, например, в выборе дефолтных коэффициентов. Сами авторы признают, что при других коэффициентах (цена участия в игре, дисбаланс выигрыша от честной и нечестной игры) можно получить другие результаты. И вы можете этого добиться, они позволяют менять коэффициенты и ставить эксперименты самостоятельно, но, как я полагаю, большинство людей этого не делают — и в любом случае авторы делают выводы, исходя из своих коэффициентов.

Но это, на самом деле, мелочь по сравнению с тем, что авторы остановили моделирование эволюционного процесса тогда, когда им стало удобно. Почему, например, проигравшие полностью изымаются из эволюционного процесса? Как известно, «лох не мамонт», он не вымрет, и доверчивые люди будут всегда. Более того, если нам даже удастся каким-то образом убрать и доверчивых, и обманщиков из популяции, я бы поставил на то, что вся популяция очень скоро превратится в доверчивых. Потому что недоверие и принятие решений — это затрата мозгового ресурса, и как только люди привыкнут к тому, что решение всегда одинаковое, они моментально перестанут над ним думать. Еще в реальности бывает сговор («своих не кидаем»), бывает маркетинг, с помощью которого можно убедить людей играть в даже самый безнадежный в плане выигрыша автомат, да и вообще, автоматов этих в жизни много, некоторые из них связаны друг с другом, некоторые — нет, ставки везде разные… Все это игнорируется. Почему? Потому что не нужно, ведь нужный вывод уже обоснован. Книга Юдковского строилась по тому же принципу: он заранее знал, какой вывод он хотел получить, и строил сеттинг, сюжет и персонажей так, чтобы к нему прийти — не очень профессионально, потому что из кустов периодически выскакивали рояли.

Если бы оказалось, что результат одинаков в сеттинге, близком к реальности, или хотя бы при любых коэффициентах сеттинга, который хоть в чем-то ей соответствует — можно было бы осторожно предположить наличие некоего логического морального закона. И дальше, разумеется, пытаться искать те конфигурации эксперимента, при которых он не выполняется, в соответствии с научной методологией. Но сделано было ровно обратное, поэтому это не наука и не научпоп, а наукообразное художественное произведение в жанре научной фантастики.

Тут хочется вспомнить блестящую фразу Трампа, сказанную доктору Фаучи: you claim you’re science, but you’re merely a science fiction.

Темная триада

Нужно понимать, что все это достигает своей цели, и есть огромное количество рационалистов «по Юдковскому» — это, кстати, очень интересная секта, и в России тоже, их уже узнают на разных форумах по характерному стилю общения, сводящемуся к тому, что рациональность — это то, что в «цепочках» Юдковского и ничего, кроме этого. Болезненное внимание к дилемме заключенного и «играм с нулевой суммой», кстати, является симптомом этой секты, и если кто-то вбрасывает в разговор эти термины без веских к тому причин — я бы предложил насторожиться. Но помимо фанатичных сторонников этой точки зрения, есть и «молчаливое большинство» рациональных людей, которые, может быть, в точности идеи Юдковского не разделяют, но все равно откуда-то слышали, что эмпатия — это очень рационально и важно. Я еще поговорю в следующих текстах о корнях этого феномена, в частности, о научной фантастике 60–90-х, там есть много интересных моментов — но пока давайте все же сконцентрируемся на вопросе, а нельзя ли как-нибудь по-другому? Есть ли что-то, что мы можем противопоставить вот этому светлому рационализму?

Вопрос этот важен, потому что светлый рационализм — это уже давно не отвлеченные философские дебаты. Сейчас эмпатия становится уже чуть ли не обязательной, происходит принуждение к эмпатии: если вы не испытываете в Европе достаточно эмпатии на рабочем месте, то вы не правы (пока что в Германии против этого работает напоминание о конституционных правах и принципе политической нейтральности работодателя); если вне работы вы не беспокоитесь о беженцах в Средиземном море, коровках на фермах и стариках в домах престарелых — это ужасно, и вас исключат из общества «приличных людей».

И эта вынужденная эмпатия уже приводит общество к печальным результатам, на всех уровнях. Локально, мы знаем, например, что подавать нищим — кормить мафию. Да, очень жалко нищего, который сидит у магазина без ноги, у него в руках слезодавильная табличка с жизнеописанием побега из концлагеря, и его может быть очень жалко; но если давать ему вожделенные евро, то постепенно город превратиться в бомжатник, как превратился Берлин (здесь реально бомжам подают очень много и считают это полезным и правильным). Был интересный кейс на станции метро, где я работаю, это Moritzplatz, она находится в самом прогрессивном районе Берлина, и там глава района из «Зеленых», она вся про гуманизм, человеколюбие и так далее. И она решила официально эту станцию превратить в ночлежку для бомжей, чтобы они зимой не замерзли. Потом одумалась, но было поздно: бомжи уже узнали об этом, и станция превратилась в бомжатник уже без официальных документов. Я выходил из электрички, поднимался в вестибюль и аккуратно шел по узкой тропинке среди спящих тел. 1 марта, когда у нас официально закончилась зима, их, наконец, всех убрали и начали чистить, и там целая команда дезинфекторов и уборщиков для этого понадобилась. И это общий паттерн: начинаешь помогать бедным, несчастным людям и сам не замечаешь, как вокруг возникает бомжатник.

То же самое с деньгами на лечение — мы знаем, что за этим также очень часто стоят мошенники. И когда это превращается из разовой помощи в социальный институт, когда мы постоянно тратим деньги на лечение разных пиздецом, то в результате пиздецом становится больше, в том числе и потому, что мошенники затачиваются под то, чтобы писать наиболее слезливые, жалостливые посты — в результате люди, у которых ребенок действительно болен и которым благотворительность нужна, уже воспользоваться этим институтом не могут, им нужно конкурировать с мошенниками. Более того, дальше уже и государство говорит «ну отлично, как-то же этот плебс и без нас справляется» и перестает лечить пиздецомы, потому что незачем, и так сойдет.

Такая близорукая эмпатия, которую мы используем для того, чтобы почувствовать себя хорошо «прямо сейчас» за счет помощи бомжу или пиздецоме, в долгосрочной перспективе оборачивается все большим кошмаром. Как всегда, замечательный пример — локдауны. Ладно бы от них были только экономические последствия! Но ведь нет, локдауны опасны для здоровья! В Австралии и UK, где были самые жесткие локдауны, при которых нельзя было выходить из дома — сейчас выяснилось, что у детей стерся иммунитет от простуд и гриппа, потому что они не получили тех вирусов, которые должны были получить от контактов с другими людьми, и в результате их ожидает волна госпитализации с гриппом и простудами этой зимой. То же самое с беженцами: да, очень жалко этих несчастных людей, которые плывут на резиновых лодках по неспокойному морю и нередко там умирают, да, это ужасно — но когда они приезжают сюда и начинают нас резать и устраивать бомжатники, это тоже нехорошо.

Чем больше вокруг этой выученной, вынужденной, навязанной эмпатии — тем менее и менее рациональным становится наш мир, и эта тенденция постепенно приводит общество к коллапсу. Соответственно, нужно как-то подвигать эту связь между рациональностью с одной стороны и эмпатией, моралью, золотым правилом — с другой.

Рациональность двигать мне не очень хочется, я верю в науку, в логику, в разум, и не считаю, что здесь нужны какие-то изменения. Так считают не все, в США наиболее отбитые демократы открыто говорят: «если вам кажется, что результаты эмпатического поведения противоречат разуму, значит, разум — это белая привилегия и от нее надо отказаться, чтобы не быть расистом». Так, собственно, критическое мышление и логика постепенно обосновываются в списках нежелательных изобретений белой культуры. Но мы так все же делать не будем.

Если не хочется двигать разум, значит, нужно двигать эмпатию. Каким образом? Сейчас ее однозначно избыток, значит, нужно интересоваться состояниями, где ее мало. Это, в свою очередь, хорошо исследованная психологами область, которая называется «Темная Триада»: нарциссизм, психопатия и макиавеллианство. Это состояния, которые характеризуются сниженной эмпатией и хорошо коррелируют друг с другом — я лично представляю себе это больше как одно состояние с разными проявлениями, зависящими от среды и характера. Эти состояния сейчас являются мишенью для критики со стороны общественности — если почитать медиа, то именно психопаты, нарциссы и макиавеллианцы виноваты в том, что Новое Общество с Новым Человеком никак не получается построить.

Я хочу поговорить об этих состояниях изнутри — я вполне осознанно нахожусь на темной стороне и поэтому могу описывать те эмоции, те наблюдения, которые с этой стороны можно сделать. Но прежде, чем я приступлю к этому рассказу, я хочу сделать два дополнительных замечания.

Первое замечание касается монотонности мышления. В средневековье было бинарное мышление: был рай, и был ад: дьявол, горящая сера, черти, в общем, ужасное место. Праведники попадали в рай, грешники в ад, а все прочие в конечном итоге превращались в праведников или грешников. В ходе деконструкции мы осознали, что эта система из двух абсолютов — ложная, что нет людей, которые были бы абсолютно грешны или абсолютно праведны, что добро и зло образуют континуум: все вещи в чем-то близки к добру, в чем-то — к злу, и люди устроены также. Переход к континууму был большим прогрессом: мы перестали мыслить мир как композицию абсолютов, и пришли к более адекватной его картине как сложного многообразия на произведении континуальных отрезков.

Но после этого светлые рационалисты сказали: «ну ладно, континуум так континуум, но вот моральная функция, определенная на этом континууме — все равно монотонна, она достигает максимума на полюсе». То есть существуют промежуточные стадии между добром и злом, но вот добро — по-прежнему одно, и вашей целью должно быть стремление именно к добру, к конечной точке этого континуума. И в тексте «Trust the science» я говорил о том, что монотонное, а еще лучше — линейное мышление человеку очень близко, и в частности, что все успехи математики, физики, инженерии в основном зиждятся на линейных функциях либо линейном подходе к функциям. Когда мир становится немонотонным и нелинейным, математика начинает заметно буксовать.

Так вот, я хочу ответить монотонным светлам рационалистам: нет. No. Nein, das ist nicht der Fall. Моральная функция достигает максимума внутри отрезка, а не на его конце. Во-первых, это факт в силу сказанного ранее: максимизация эмпатии разрушает разумное общество. Во-вторых, монотонное мышление — это опасная культурная тенденция, потому что оно — просто капитуляция перед сложным миром континуумов, это попытка реставрация средневекового мышления. Если максимум все равно на конце, то к чему тогда вообще континуум? Он делится на две части, «хорошо» и «плохо» с помощью каким-то произвольным образом выбранного бордерлайна, и мы опять попадаем в черно-белый мир абсолютов. Это — уловка для интеллектуально слабых людей.

Я утверждаю, что максимум внутри, но не утверждаю, что знаю, где именно. Может быть, там вообще несколько максимумов, а может быть, функция на каких-то фрагментах континуума не определена. Но, сталкиваясь с этой сложностью мира, выражающейся в том, что бывают немонотонные функции — я отказываюсь, подобно светлым рационалистам, пугаться и откатываться в средневековье. Я говорю о том, что этот вопрос нужно исследовать, пробами и ошибками.

Второе замечание вытекает из первого. Сейчас общество явно прошло оптимум и катится вниз под горочку из-за избытка эмпатии, поэтому нам нужно наши пробы и ошибки проводить в противоположном от эмпатии направлении. Но это не значит, что я переношу максимум моральной функции из одного конца континуума в другой! Это было бы такой же примитивизацией, только со знаком «минус». Нет, моральная функция не достигает максимума в обществе, составленном из стопроцентных психопатов. Поэтому в этом направлении нужно двигаться осторожно и остановиться, как только опять начнут появляться проблемы, и, возможно, двинуться обратно в сторону эмпатии. Не нужно превращать движение по темной стороне в спорт и соревноваться, кто дальше продвинется, не нужно воспринимать мой текст как «давайте же все станем психопатами» — это совершенно не на эту тему сочинение. Во-первых, это все равно невозможно, во-вторых, от этого вряд ли станет лучше.

Я призываю присмотреться к тому, что у каждого из нас есть эмпатическая, светлая, гуманистическая сторона, и другая — противоположная, темная. И в фокусе внимания находится только светлая сторона, мейнстрим только и говорит о том, какая она замечательная, и как прекрасны эмпатия, гуманизм и «золотое правило». Об этом говорят культура, медиа, политики, ваши рациональные друзья и так далее, вплоть до воспитателей детских садов. Темная сторона остается пугающей и неисследованной, с ней (как мы еще увидим) ассоциирована масса негативных эмоциональных коннотаций, и в результате смещаться туда — страшно. А значит, нельзя сделать осознанный выбор, где мы хотим находиться внутри континуума, нельзя исследовать, потому что сам факт исследования воспринимается как грехопадение и ересь. Я же говорю: давайте присмотримся к Темной Стороне, исследуем ее, оценим, какие там есть плюсы и минусы, как они зависят от обстоятельств, от контекста, от того, с кем вы взаимодействуете в настоящий момент, поймем это все — и тогда сможем выбирать, где находиться. Выбирать самостоятельно, а не идти на поводу у общественности, священников, Канта, Юдковского, его банды светлых рационалистов, воспитателей в детском саду, фильмов и книг. Вся эта толпа говорит, что надо идти к свету, потому что иначе — погибель, ад, дьявол, Волдеморт и что это, в конечном итоге, не рационально. Но они врут.

Я — за самостоятельный выбор. Поэтому я предлагаю вам описание проявлений темной стороны изнутри, чтобы вы могли прислушаться к себе, понять, где вы чувствуете созвучие, где вы чувствуете его отсутствие, какие проявления Темной Стороны вы согласны считать допустимыми, а от каких хотели бы отказаться. Я надеюсь, что это описание позволит вам повысить свою осознанность и самостоятельно искать баланс между светлой и темной сторонами, без ужаса и моральной паники.

Психопатия

Я начну описание Темной Триады с психопатии — это самая зловещая, самая жуткая часть триады просто по словарным причинам: у слова «психопатия» такая коннотация, психопат — это фактически синоним сумасшедшего. И из-за этой коннотации мне частенько прилетало: это же, мол, совершенно ужасные люди, как можно вообще заигрывать с этим словом. Частично это правда: клинический психопат — это совершенно беспринципный, асоциальный человек, это очень часто клиент сумасшедшего дома или тюрьмы. Это именно тот, кто может убить, изнасиловать, ограбить, причем без всякого раскаяния, сожалеть он будет только о том, что попался, и когда он выйдет из тюрьмы, он будет продолжать делать все то же самое, но постарается больше не попадаться. В общем, вопрос, зачем к такому ужасу присматриваться — валиден, и также валидны опасения, не попадем ли и мы в сумасшедший дом тоже, если все же присмотримся.

На самом деле, здесь снова есть проблема «the science». Начинается все с настоящей science клинической психологии. Это те психологи, которые работают в сумасшедших домах и осуществляют немедикаментозную поддержку пациентов. Известно, что психиатрические больные гораздо лучше достигают ремиссии, если помимо медикаментов получают также разговоры, в ходе которых их учат перестраивать свое поведение. Соответственно, некоторые из этих больных имеют диагноз «психопатия», и клинические психологи-исследователи описывают, уточняют это понятие, и дают какие-то рекомендации коллегам.

Помимо клинических психологов, существуют «обычные» психотерапевты, которые работают уже со здоровыми людьми: очень важно понимать, что клиент психотерапевта — это психически здоровый человек, у которого, конечно, есть какие-то проблемы, но нет ничего, с чем имело бы смысл отправляться в дурдом. Естественно, что когда психотерапевты работают с этими людьми, они замечают какие-то особенности в их характере, которые отдаленно напоминают то, что они видели за обучения в вузе и прохождения обязательной практики в дурдоме. Эти черты они обозначают теми же словами, только теперь это уже не заболевание, а «акцентуация» или «черта личности».

Помимо психотерапевтов есть еще поп-психологи: те кто пишут книги, проводят тренинги, приходит на ток-шоу — это уже вполне себе эксперды (через «д»). В медвузе они не учились и практики в дурдоме не проходили, ставить диагнозы они не умеют и не вправе, но все же что-то о психологии они слышали и поэтому в своих высерах используют терминологию психотерапевтов как придется. Депрессию с манией они, может, и не спутают, но особой точности от них ожидать не стоит.

И последний этап — это журнашлюхи, которые переписывают слова психологов, насколько их запомнят, и добавляют от себя. После них психопатия обозначает уже вообще все. Ты не хочешь обогреть всех беженцев? Значит, у тебя нет эмпатии, и ты психопат. Не хочешь сидеть взаперти год, чтобы спасти старушку от ужасной смерти через удушье? У тебя нет эмпатии, ты психопат, а еще — убийца. По сути, здесь просто вариация закона Годвина: по Годвину любой разговор сводится к Гитлеру, так вот психопат — это сейчас последняя перед Гитлером остановка.

В итоге, конечно, от психопатии не остается почти никакого изначального смысла, и реальные клинические психологи, которые заглядывают ненадолго в интернет, надо полагать, весьма шокированы тем, как вольно с этим термином обходятся. Но мы не живем в мире, населенном клиническими психологами, мы живем в обществе, в основном составленном из журнашлюх, экспердов и их слушателей, и поэтому слово «психопатия» следует воспринимать в том смысле, которое в него вкладывает культура этого общества. И смысл этот сейчас — не точка, а вектор. Не конечное состояние клинического психопата, который сидит в тюрьме, а направление: есть те, кто продвинулся по нему на сто процентов и попал в тюрьму, а есть те, кто продвинулся на 50%, и уже нет ясности, как их называть — злобными капиталистами или успешными бизнесменами. И это то, что надо держать в памяти: когда я говорю про психопатию, я говорю не про состояние, а про направление, по которому мы можем сдвинуться немножко.

И вопрос, что же там, в этом направлении? Что мы видим, когда немножко туда сдвигаемся?

Смелость. Низкий страх, высокая стрессоустойчивость, нормальное сосуществование с неопределенностью и опасностью, высокая уверенность в себе и соответствующая социальная напористость. Если вспомнить разговор о дружелюбном мире, то можно сказать, что смелость — это, фактически, способность жить в недружелюбном мире. Естественно, есть вопрос градации, у каждого свой уровень недружелюбия, которое он может выдержать, но в целом, чем дальше по направлению психопатии — тем больше недружелюбия психопат выдерживает, вплоть до войны.

Вторая черта — это растормаживание, плохой контроль импульсов. Если психопату чего-то хочется, это хочется прямо сейчас, это должно быть получено немедленно, и поэтому есть проблемы с планированием и предвидением. Если вспомнить про зефирный эксперимент, то психопат будет в нем скорее неуспешен. Расторможенность влечет плохие поведенческие ограничения, непристойное и антиобщественное поведение.

Третья черта — это злобность. Это отсутствие сочувствия — собственно, с этого мы начали, эмпатии у психопата мало. Это отсутствие близкой привязанности к другим людям, или даже презрение к таким привязанностям; это может быть жестокость для получения полномочий, эксплуатация окружающих — для продвижения по карьерной лестнице психопат может причинять страдания другим людям и «идти по головам». Также психопаты не повинуются авторитету и в целом ищут борьбу, войну, схватку, им постоянно хочется что-то поменять, кого-то сместить, куда-то пробраться, и плевать на сопутствующие жертвы.

Подчеркну, что злобность не означает садизм. Садизм — это отдельное состояние, оно не входит в Темную Триаду, его корреляция с психопатией слабее, чем у нарциссизма и макиавеллианства, но все-таки присутствует, поэтому иногда говорят о Темной Тетраде (то же плюс садизм). Я не буду о нем говорить подробно, потому что мне оно просто не очень близко. Я могу помучить других, мне нетрудно, если нужно для дела, но вот какого-то особого кайфа я при этом не получаю, и для меня это как правило не стоит усилий. Потому что, между прочим, мучить других — это трудно, это тяжелая работа! Я это понял, когда принимал свой первый зачет по математической логике. Тогда мне хотелось садизма, чтобы те, кто плохо учил математическую логику, как следует страдали. И в какой-то степени я заставил их страдать: у нас был очень тяжелый, очень жесткий зачет, он длился до темноты — но я тоже страдал! Я не мог никуда выйти, потому что иначе они спишут, мне хотелось курить, мне хотелось есть, и вот с тех пор я решил, что оно того не стоит, что я просто я не получаю от процесса мучения других какой-то компенсации своего дискомфорта.

Но вернемся к психопатии. Об этих переживаниях психопата говорю, кстати, не только я, википедия говорит в целом то же самое; есть другие описания, отличающиеся в деталях, но в целом признаки психопатии всегда одни и те же. И это то, как отсутствие эмпатии воплощается в реальности. Если мы говорим о том, что эмпатии надо поменьше, то, конечно, мы можем фантазировать про сферический разум в вакууме, который как-то удобно для нас проявляет отсутствие эмпатии. Но наш биологический носитель, наш мозг, наша генетика, мы как вид устроены таким образом, что отсутствие эмпатии проявляется вот так, как эти три симптома вместе. Да, хотелось бы, чтобы было по-другому, хотелось бы, чтобы отсутствие авторитетов не приводило к жестокости, а смелость — к расторможенности, но увы. Человек так устроен. Можно менеджить пропорции до определенной степени, но полностью из этой матрицы выйти нельзя.

Можем ли мы составить портрет психопата только по этому описанию? На самом деле, нет, нам нужен еще один индикатор — уровень интеллекта. Если интеллекта нет, то это низкоуровневый психопат, и эта картина очень печальна: это расторможенный, желающий немедленных удовольствий, прущий напролом злобный человек, который никак не ограничен ни родственными связями, ни другими авторитетами — это страшно. Это клиент дурки, наркодиспансера или тюрьмы. Но вот если интеллект есть, то он может выступить сдерживающим фактором, каким является эмпатия для норми.

Как это выглядит? У меня психопатия — это не главная триадная черта, но все-таки я ощущаю достаточно психопатических черт, чтобы об этом рассказать. Здесь ключевой вопрос — это в целом снижение эмоционального переживания. Это касается личных отношений, они более холодные, часто выстроенные по разумному, рациональному расчету — но в итоге участникам этих отношений сложнее мной манипулировать. Это касается стыда — он тоже выражен не так сильно, и можно позволять себе многие сомнительные удовольствия, о которых другим и подумать-то трудно. Отсутствие эмоций, естественно, добавляет напористости, потому что нет сочувствия и другого социального клея, которые заставляют тебя вибрировать в резонансе с толпой; социальное давление не так сильно чувствуется.

Тут можно вспомнить про психологический эксперимент, в котором организатор показывает детям черную и белую пирамидки, предварительно подговорив пятерых детей ответить «обе белые». Когда очередь доходит до шестого, не участвующего в сговоре ребенка, очень многие соглашаются с толпой и тоже говорят «обе белые», но некоторые протестуют и с соответствующей социальной напористостью говорят: «белая и черная», и когда их спрашивают, почему они так говорят, отвечают: «потому что это — белое, а вот это — черное!». Это вот будущие психопаты, да. Просто на уровне устройства их мозга, личности, они с детства ощущают меньше социального давления, и им проще его преодолевать, высказывая оригинальные суждения.

Что касается страха, то его вот его не то чтобы совсем нет (я вообще довольно боязливый и тревожный человек), но в моменты настоящих решений, когда надо сделать что-то очень важное — страх отключается. Здесь возникает эта часто видимая в литературе холодная, кристальная ясность. Сомнения, тревоги, оценки, мысли «а что будет, если» — все это затихает, возникает ясность сознания, и это позволяет принять правильное, хотя и не всегда эмпатийное и доброе, решение. Да, потом, возможно, будешь переживать и страдать, спрашивая себя — а вдруг бы не получилось, а что если бы произошло что-то… Но в решающий момент ты просто делаешь то, что нужно. Стресс влияет по-другому, он не парализует, он мобилизует, и это все еще создает проблемы в постстрессовой ситуации, но это будет потом.

У Юдковского это состояние кристальной ясности прописано очень хорошо, очень выпукло, как и, кстати, внутреннее описание переживаний нарцисса. Мне задавали вопрос, почему ты, мол, решил, что Юдковский описывает Темную Триаду, может, он что-то другое имел в виду. Ответ: потому что я узнаю то, о чем он пишет, изнутри, и, кстати, поэтому же считаю, что Юдковскому и самому эти ощущения знакомы не по чужим описаниям, просто вместо диалога со своей Темной Стороной он пытается с ней бороться, и для этого называет ее Волдемортом, как бы показывая, что переговоры невозможны.

Итак, психопатия освобождает человека от эмоционального клея, снижая страх, стыд и эмоциональную вовлеченность. И с одной стороны, это хорошо потому что у человека появляется возможность выбрать свой путь; как у ребенка в вышеописанном эксперименте появляется возможность назвать белое — белым, а черное — черным. Но все еще есть вопрос, что это будет за путь. Потому что у норми эмоции прошиты в мозге очень глубоко и не позволяют ему сделать какие-то очень плохие выборы, которые моментально ведут его в тюрьму, если норми начинает (или хотя бы задумывается, не начать ли ему) делать что-то такое — он испытывает стыд и страх, и это позволяет норми не переубивать друг друга. Если же эмоции снижены, то тормоза надо брать где-то в другом месте. И с интеллектом это работает. Интеллектуальный психопат может, например, сплавляться по волнам сомнительных удовольствий и в моменты сплава особенно не париться за последствия. Если никак себя не ограничивать, то понятно, куда это приводит, но если ограничители есть, то человек может выставить себе «красные флажки», и, если течение реки удовольствий становится слишком бурным, то эти флажки проступают и появляется возможность остановиться, вспомнив, что «нет, так я не делаю, я решил». Это, конечно, игра, всегда есть риск чего-то не заметить, тем не менее, это работает.

Разница здесь в том, что коллективные табу, которые вкладывают в нас в детском саду, в школе, через книги в кино, заменяются осознанными выборами. Человек сам для себя решает, где он будет останавливаться. Успешность замены коллективного табу на свободные решения зависит, разумеется, от способности принимать решения, от интеллекта; но если взглянуть на наше истеричное, костное общество, станет понятно, что не так уж много интеллекта требуется для того, чтобы превзойти коллективное табу.

Нужно понимать: эмоции, страх, стыд, жужжание в унисон с коллективом, социальное принятие, близкие эмоциональные отношения — это манежик, в котором ребенок учится ходить. Пока он не состоянии понять, куда надо идти — ему полезно находиться в манежике. Но если мозгов хватает, то возникает бунт против манежика, ведь он не дает реализовывать свободную волю, он ограничивает, он диктует. И его ломают.

Проблема же светлых рационалистов состоит в том, что мозги у них есть, но из манежика выйти они не могут. Либо они убедили себя в том, что манежик им необходим, либо прокачали эмоции так, что манежик стал высоким, прочным, хорошо укрепленным. И вот так они сидят в этим манежике — и маются.

Нарциссизм

Нарциссизм — это, разумеется, моя любимая часть Темной Триады, все люди, которые хотя бы час со мной общались, наверное, это без труда замечали, поэтому мне незачем искусственно раздувать какие-то ощущения или жизненные истории для того, чтобы рассказать вам об этом компоненте Триады.

В нарциссизме есть две черты. Во-первых, это грандиозность. Нарцисс ощущает себя конечно же особенным, лучшим, талантливым, замечательным, он не такой, как все, для него не обязательны правила, действующие в отношении простолюдинов. Собственно, разделение на простолюдинов и «своих» (в тяжелых случаях никаких «своих» нет, и это разделение на простолюдинов и самого себя) — это нарциссическое проявление. Разумеется, грандиозность рождает эгоизм: если я такой замечательный, то зачем вообще думать о каких-то непонятных простолюдинах? Поэтому нарцисс думает о себе и о «своих».

С другой стороны, у нарцисса есть внешне ориентированная самооценка и постоянная потребность в одобрении окружающих, постоянные сомнения и тревога. Нарциссам требуется подкрепление их грандиозности и отличий от других, что делает их весьма утомительными. Если нарцисс продвинулся по своей шкале далеко, то он говорить и думать он может только о себе: какой он прекрасный, какое у него все самое лучшее, какие у него работа, машина, дача, и будет всеми силами стремиться выжать из вас признание о том, что да, это, безусловно, самое лучшее в мире. Важная разновидность уязвимых нарциссов добивается того же обратным методом, рассказывая близким о том, как у них все плохо, и ожидая восклицаний: «да нет же, все совсем наоборот, все замечательно!».

Грандиозный нарцисс становится особенно утомительным в случае, когда все сказанное им — попросту неправда. Если у нарцисса есть интеллектуальный ресурс, то он может действительно добиться того, чтобы у него все стало самым лучшим, но в этом случае доказательство его особенности — всегда с ним, и на внешнюю самооценку он ориентируется чуть меньше (хотя любит светить своими достижениями). Но если интеллекта не хватает, то люди рассказывают небылицы, чтобы просто получить внимание. Они могут зарегистрировать кучу каких-нибудь псевдобизнесов, которые не приносят никакой прибыли, но позволяют им изображать успешного бизнесмена, или написать массу псевдонаучных статей, чтобы играть в великого ученого, или же зарегистрировать массу патентов, или издать за свой счет книги — таких возможностей в современном мире много. Я полагаю, что SJW-движение, которое постоянно меряется травмами, обсуждая, кто стоит ниже всех в иерархии угнетения — это то же самое, это олимпиада нарциссов, но по новой дисциплине: если раньше гордились достижениями, то теперь — тем, кто больше угнетен и имеет в связи с этим больше моральных прав на перераспределение благ.

Из всех компонентов Темной Триады, нарциссизм вызывает самые большие споры среди ученых на тему того, стоит ли всегда считать его расстройством. Некоторые выделяют «здоровый» и «нездоровый» нарциссизм, тем самым признавая, что какая-то доля нарциссических ощущений является нормой и показателем здоровой психики — про психопатию я не слышал, чтобы так говорили. И в целом понятно, что резон в этом есть, потому что умеренный нарциссизм в сочетании со способностями весьма и весьма способствует развитию. Нарциссу с детства нужно внимание и признание его способностей, и, если достаточно интеллекта, то ребенок понимает, что гораздо выгоднее не клянчить внимание, а выучить стишок, решить пример, нарисовать картину, собрать что-нибудь из конструктора и так далее. Конечно, ребенок все равно будет назойливым, ибо с каждым артефактом будет носиться, как с писаной торбой — но по крайней мере он будет эти артефакты создавать!

Дальше, конечно, начинается школа, и она уже не очень приспособлена для нарциссов. Оценки должны выполнять роль достижений, но они уже не так мотивируют: во-первых, они требуют долго, нудно и тяжело работать, но ведь нарцисс — не такой, как все, и тяжело работать он не хочет; во-вторых, социальный статус в школе от оценок зависит мало. Ну, похвалят пару раз учителя, но требуемого уровня восхищения не будет, потому что хорошие оценки считаются чем-то нормальным, естественным, само собой разумеющимся. На западе вообще упраздняют оценки, упраздняют даже сложные примеры, чтобы у учеников не было возможности соревноваться в спорте «кто умнее» — это, конечно, препятствует цветению нарциссов (вероятно, для этого и упраздняют).

К счастью, пока еще есть обходные пути — олимпиадное движение. Я считаю, что олимпиады, турниры и другие внеклассные активности — это просто рай для нарциссов, и, по моим наблюдениям, это просто нарциссные грядки. Неудивительно, ведь все эти активности — это по определению для одаренных, гениальных, для не таких, как все. И отдача от них замечательная! Ты пришел один раз на олимпиаду, решил 8 задач — получил медаль, выступил со сцены, в школе повесили объявление с поздравлением… Учитель тоже поздравляет, часто сквозь зубы, потому что ты ж, гад, домашних заданий не делаешь, и ведешь себя черти как, но выиграл олимпиаду, выиграл, да, что тут поделать… И потом ты по этой олимпиаде поступаешь в ВУЗ, тоже по особому протоколу, не стоишь в общей очереди с простолюдинами, не сдаешь экзамены, не переживаешь, нет — ты не такой, как все, ты идешь по особой схеме, у тебя два экзамена зачтены на «5» (хотя в школе по соответствующим предметам стоит, допустим, 4 — опять привет училке). И это так работает вплоть до эмиграции, когда не надо плыть ни в какой надувной лодке, прорываться с боем через границу в каком-то багажнике, потом идти плакаться в азюль, туалеты какие-то мыть, на гроши существовать — нет, ты переезжаешь на белом коне, через Blaue Karte.

В целом все меритократические аспекты мира — это рай для умных нарциссов, за счет которых они всячески преуспевают. Соответственно, поэтому я и говорю, что компенсированный интеллектом нарциссизм — это очень хороший драйв для развития, который позволяет расти все выше и выше. У норми нет такой потребности к росту, нет стремления быть особенным. Он спокойно будет делать домашние задания, в чем проблема-то, все делают — и я делаю. Зачем на какой-то олимпиаде сидеть, это же риск, это напряжение, и потом, это же просто физически тяжело: к олимпиадам нужно готовиться — пусть по особым книгам не для всех, но все равно надо, ну и потом, сам процесс — тяжелый, сидишь там перед компьютером много часов, что-то выжать из себя пытаешься… Это напряжение, после него нужно восстанавливаться, и зачем все это делать, если первое место для тебя не значит так много?

Нарциссизм помогает и во многих профессиях, особенно тех, где есть публичные выступления, и в профессии преподавателя в том числе. Если бы я не был нарциссом, зачем бы мне было пытаться сделать клевые лекции? Зачем осваивать новые предметы? Я бы выучил алгебру и дискретную математику и бубнил бы одно и то же из года в год. Но, конечно, этот путь был не для меня, потому что тогда бы мной никто не восхищался. Если бы я был нарциссом, но безмозглым, я мог бы воспользоваться примером Пал Ваныча Арикова из «Республики ШКИД» — это довольно хорошая книга про детский дом времен революции, в которым педагоги пытались найти подход к сиротам, большинство из которых было попрошайками, хулиганами и мелкими преступниками. Так вот, господин Ариков вместо проведения уроков литературы пел с учениками похабные песни, и он действительно вызвал к себе большую любовь коллектива: когда его, наконец, уволили, это вызвало бунт. То есть этот нарцисс без интеллекта получил, что хотел — внимание, и гораздо больше, чем многие другие учителя, еще у него была возможность встать в трагическую позу, выкрикивая «Прощайте, други, я многого не успел, а сколько было задумано!», пока его выводили с территории учреждения.

Но умному человеку должно быть понятно, что это — низкий сорт. Это неинтересно — работать клоуном у плебеев. И в этом случае открывается третий путь: изучать материал, осмыслять его, подбирать концепцию, искать мотивацию (в частности, отвечая на вопрос «зачем это надо?»), выстраивать драматургию лекций — и в результате читать хорошо. Студенты довольны, они радуются, на лекции ходят добровольно, голосуют потом на всяких конкурсах лучшего преподавателя — и всем становится хорошо! То же самое касается работы программиста: нарцисс берется за самую сложную задачу, героически превозмогает трудности, все это видят (он всем сообщает, как без этого), потом рывок, победа, замечательная презентация… Задача в итоге решена. Конечно, задачи часто бывает решены способом не оптимальным, а наиболее картинным, а еще случается, что решена была вообще не та задача, которая нужна, а другая, наиболее сложная — но это уже вопрос менеджмента, это его задача, выстроить процесс так, чтобы нарциссы могли расцветать и приносить пользу — которая часто превосходит среднюю от норми. Но если такой возможности, если вся работа сводится к закрытию тикетов по переносу кнопки на несколько пикселей влево-вправо, то, конечно, на такой должности нарцисс совсем не нужен.

Естественно, нарциссизм имеет, наряду с многочисленными преимуществами, и недостатки. Основной — это невозможность вырваться из этого цикла получения одобрения. Этот цикл может начать выматывать, и здесь нужно, конечно, как-то остановиться, сказать, что, может быть, прямо сейчас это одобрение не так важно, что сделанного уже достаточно и можно какое-то время почивать на лаврах, и после отдыха двинуться дальше. Опять же, нужен разум, чтобы это осознать, и это общая проблема Темной Стороны: гулять там следует осмотрительно, чтобы не слишком увлечься. Иначе произойдет следующее: силы кончились, нарцисс в депрессии лежит, как бревно, и чувствует себя отвратительно, потому что ты больше ничего не может, он больше не замечательный, и никто им не восхищается. Конечно, что им восхищаться, если он лежит? Это раскручивает теперь уже негативную обратную связь, и это надо мониторить, стараться в эту яму не сваливаться.

Кроме того, окружающим, особенно простолюдинам, с нарциссом не очень комфортно, потому что они тоже стараются, что-то делают, но не умеют это так эффективно, как нарциссы, презентовать, они не так заметны, и поэтому слава, даже заслуженная, может обойти их стороной. Кроме того, нарциссы очень хорошо отделяют себя от общества, у них врожденная потребность к выстраиванию социальных иерархий, что простолюдинов, оказывающихся как правило внизу такой иерархии, тоже не радует. В стаде иерархий нет.

Может показаться, что нарциссизм никак не связан с эмпатией, но на самом деле связь такая: нарциссам трудно думать о ком-то, кроме себя, они, как правило, эгоисты, и на размышления о других у них не остается мыслительного ресурса. Поэтому эмпатия нарциссам не свойственна, им просто не до того.

Макиавеллианство

Последний, третий компонент Темной Триады — это макиавеллианство, которое чаще всего ассоциируется с какими-то манипуляциями, сложными многоступенчатыми заговорами, которые мы так любим в фэнтези, например, у Роберта Джордана или Джорджа Мартина. Эти люди знают толк в макиавеллианстве, там отличные заговоры, но в макиавеллианство также попадает и бытовое манипулирование. Макиавеллианец знает, или чувствует, как заставить других людей делать то, что ему нужно. Это редко бывает психозом, и если клинический нарцисс или клинический психопат — это реальность, то про клинических макиавеллианцев я никогда не слышал. Конечно, макиавеллианство может быть довольно неприятно для окружающих, которым не нравится то, что ими манипулируют, но, тем не менее, это редко бывает настолько разрушающим, насколько нарциссизм или психопатия.

Опять же, мне эта часть близка, но не очень сильно (хотя тест вроде как с этим не согласен), я в основном организую заговоры для того, чтобы от кого-то избавиться. Вести куда-то коллектив манипуляциями и заговорами, конечно, можно, но только если коллектив состоит из идиотов — однако тогда непонятно, зачем мне вообще куда-то вести коллектив из идиотов. С умными же людьми это не работает, они манипуляции чувствуют, и возникают скандалы. Конечно, и в умном коллективе манипулировать можно: какую-то информацию придержать, какую-то — захайлайтить, и таким образом сталкивать коллектив в нужную сторону, но, честно говоря, это просто то, что, как мне кажется, мы все делаем. У каждого человека в коллективе есть свои цели, естественно, каждый пытается в направлении этих целей идти, но такое мне, честно говоря, не кажется макиавеллианством. Впрочем, возможно, это, наоборот, потому, что тест все же прав и я — макиавеллианец до мозга костей, и мелкие манипуляции даже не считаю достойными внимания, в то время как для норми они — сложный вид искусства.

Полноценные заговоры же я использую только в ситуациях, когда в коллективе возникает какой-то очень раздражающий персонаж, как правило, очень шумный и не очень компетентный, и он действует мне на нервы. И тут цель довольно локальная, нужно просто, чтобы он перестал, и тут уже понятно, можно работать. По matmex.zip в целом видно, что это так или иначе получается, и я думаю, что matmex.zip в целом можно читать как сборник макиавеллианских рецептов по процветанию в вузе.

Помимо заговоров, макиавеллианство включает в себя игнорирование социальной морали и своеобразное отношение к людям: циничное, как к существам слабым и зависимым от социального давления. Макиавеллиаец относится к другим людям с подозрением, он эмоционально отчужден от других людей и ориентируется не столько на человека как личность (как во фразе «Человек — это звучит гордо!»), а как на функцию, как на выгоду, которую можно получить через этого человека. Таким образом формируются инструментальное отношение макиавеллианцев к окружающим, при котором макиавеллианцы манипулируют другими как фигурами на доске — это отношение также считается характеристическим признаком этого состояния.

Честно говоря, для меня это звучит просто как прямая сумма умеренной психопатии и высокого интеллекта, и здесь, кстати, хочу отметить, что макиавеллианство — это единственная из черт Темной Триады, которая коррелируют с интеллектом, коррелирует положительно. Ни нарциссизм, ни психопатия не коррелируют с интеллектом никак: да, я потратил довольно много времени для того, чтобы объяснить, каким образом интеллект может скомпенсировать те или иные темные черты личности и помочь извлечь из них выгоду, но корреляции там нет, многим людям не повезло быть глупыми триадниками, и их судьба довольно незавидна. Мы все же в первую очередь говорим про рациональность, а уже затем — про темную рациональность, поэтому я считаю, что интеллект у читателей уже присутствует и каких-то оговорок на этот счет делать не нужно, можно сразу переходить к исследованию Темной Стороны.

Макиавеллианство же с интеллектом коррелирует, и в этом смысле его можно связать с психопатией следующим образом. Психопат, как мы помним, живет в мире людей, эмоций которых он не чувствует или чувствует слабо, он, в целом, не очень хорошо представляет себе, как живут и чем руководствуются норми. Но если он хочет научиться в этом мире жить эффективно, он может прийти к пониманию людей как «черных ящиков». Да, он не понимает, как они внутри устроены, не понимает, что они чувствуют, но может исследовать, как они себя ведут при тех или иных внешних импульсах. Дальше можно строить модели этих черных ящиков, классифицировать их, строить гипотезы об их внутреннем состоянии, и в том числе текстовые модели, называя эти внутренние состояния теми словами, которые люди используют. Легко видеть, что в общем и целом эта процедура сильно напоминает открытие гравитации и других физических законов.

Норми не нуждаются в этих построениях для того, чтобы прогнозировать поведение других людей. За счет эмпатии, они чувствуют внутренние состояния по внешним признакам. Психопат/макиавеллианец же просто осознает: если я кого-то бью, и он меняется в лице и говорит, что ему больно — ну, значит, вот у этого черного ящика в настоящий момент состояние, называемое болью. Отождествления со своей болью при этом может не быть, либо оно может быть слабым. Есть такое понятие, sonder — внезапное и, как правило, очень эмоционально-значимое осознание того, что жизнь других людей не связана с тобой, что она наполнена не связанными с тобой событиями, полна эмоциями, фактами, происшествиями, мыслями, и по этой полноте не уступает твоей. Так вот у макиавеллианца sonder не происходит. Он, разумеется, вполне может его назвать и понимает, к каким изменениям в поведении sonder приводит, но люди так и остаются черными ящиками, которые имеют интерес и ценность только постольку, поскольку они взаимодействуют с ним. Люди остаются инструментами, функциями, текстами, описаниями, но не происходит sonder, глубокого осознания богатства внутреннего мира другого человека и соответствующего сопереживания.

Дает ли макиавеллианство бонусы? Да, конечно, дает. Оно дает возможность эффективно управлять другими людьми, выстраивать для себя комфортную среду и так далее. Создает ли оно проблемы? Оно может. Как и со всеми другими чертами Темной Триады, желательно соблюдать меру и не тащиться от того, какой ты великий манипулятор, как у тебя все классно работает, как окружающие по нотам разыгрывают твою сложный, запутанный заговор… Это не очень здоровая ситуация, здесь заговоры становятся уже не средством, а целью, и, как и в случае с нарциссами, есть риск превращения если не в клоуна, то в кукольника в театре, а это тоже мелковато, годится разве что в качестве хобби.

Как макиавеллианец выглядит для окружающих? Чистый макиавеллианец не выглядит никак, он незаметен. Просто вы обнаруживаете, что некоторые ваши действия (те, которые не укладываются в его план) — не удаются. На них не хватает времени, все время появляется что-то более важное, отсутствуют какие-то витальные ресурсы… У компетентного макиавеллианца это будет, как правило, правдой — другое дело, что, приложив усилия, все эти проблемы можно было бы решить. У некомпетентного же будут постоянно обнаруживаться какие-то прорехи, что-то из сказанного им окажется ложью, и чем ниже его интеллект, тем более очевидной ложью это будет. В тяжелых случаях на все это накладывается office politics, появляются фавориты, кланы, борьба между ними — такое, конечно, ничем хорошим не закончится.

В следующей серии: о выживании представителей Темной Триады в обществе, о гуманистической культуре и порождаемых ей проблемах, а также о том, как их решить. Подписывайтесь на канал http://t.me/witnessofsingularity и следите за обновлениями