Nein, Rand!

Этот текст — переработанная и существенно дополненная расшифровка видео, которое я записал по этой теме и которое доступно здесь: https://www.youtube.com/watch?v=oiAmCiAgJFo . Пока что это просто проба формата — но, как мне кажется, она прошла хорошо, поэтому есть шансы, что подобные видео (вместе с расшифровками) будут появляться и дальше.

Видео было выложено в чат нашего телеграм канала для предварительного обсуждения — и поэтому в его расшифровке есть несколько фрагментов, образовавшихся по итогам такого обсуждения, и в видео отсутствующих. Вы можете быстро их найти поиском по символу ✍

В этом тексте я хочу критически поговорить о капитализме. Естественно, я не сошел внезапно с ума и не буду призывать к построению социализма: важно понимать, что критика капитализма не обязательно означает торжество социализма. И еще я не не буду говорить про экономику и финансы, это совершенно не моя область знаний мало что об этом знаю и поэтому тесно не собираюсь обсуждать. Я хочу поговорить про связь капитализма и рациональности, которую, в частности, можно видеть в высказывании “рыночек порешал”. Его, особенно в последнее время, часто можно встретить в интернете: например, когда какого-нибудь консерватора банят в твиттере, набегает левацкая толпа и довольно кудахчет: Twitter — это частная компания, то есть капитализм, рыночек порешал, все как вы любите, а значит, вы, консерваторы, со всем своим мнением совсем не нужны. То есть высказывание инвалидируется тем фактом что рыночек что-то там порешал, решения рыночка используются как аргумент в дискуссии — а значит, достойны нашего внимания.

Кроме того, есть и более глубокая связь между капитализмом и рациональностью, которая присутствовала, например, а Айн Рэнд: о том, что капитализм всегда приводит к рациональности, а рациональность всегда выражается через капитализм, что по-другому и быть не может, будто бы это некие неразрывно связанные между собой вещи. Этот тезис я тоже хочу обсудить, и, разумеется, добавить приземленных, житейских советов на тему того, почему мы, рациональные люди, работающие в IT (и наверняка не только в IT) видим все больше и больше маразма вокруг нас и что с этим делать.

Метод критики будет для меня достаточно стандартным: идея о нарративе просвещения. Напомню, в чем она заключается: в эпоху Просвещения многие, достаточно разные и вообще говоря не связанные между собой идеи были ввиду обстоятельств сплетены воедино. Прошедшие века зацементировали это сплетение, и мы настолько привыкли видеть эти идеи вместе, что даже и непонятно уже, как может быть по-другому, и могут ли они в принципе быть друг от друга независимыми.

Между капитализмом и рациональностью действительно есть связь, и эта связь действительно была валидна в эпоху Просвещения и в Новое Время. Связь эта — цикл обратной связи для рациональности и для науки через реальность. Изобретатель придумывает, например, новую модель двигателя внутреннего сгорания — и автомобиль с этим двигателем начинает потреблять меньше топлива, ездить быстрее или перевозить более тяжелые грузы. Далее промышленник выпускает эти автомобили, после чего потребители на рынке оценивают его, видят, что характеристики действительно лучше, покупают — и промышленник с изобретателем получают прибыль и известность. Это подкрепляющая положительная обратная связь: теперь промышленник может произвести еще больше таких двигателей. Изобретатель же и далее будет развивать науку, которая к этим двигателем привела, и таким образом получается обратная связь и для науки тоже: в конце концов, в реальности продаются радиоприемники, которые основаны на уравнениях Максвелла, а не на теории эфира.

И мы знаем результат применения этой обратной связи. Во-первых, это научно-технический прогресс невиданного прежде уровня, развитие науку и технологий, которых не было никогда прежде. Во-вторых, это рост уровня жизни: в Новое Время люди наконец увидели, что не просто растут какие-то абстрактные знания о мире (как это было во времена схоластики), но знания эти улучшают их жизнь, и делают мир вокруг лучше. И в условиях такого понимания, разумеется, формируется философская, политическая, общественная идея о неразрывной связи между капитализмом и рациональностью.

Но есть одна небольшая проблема: тогда — это не сейчас! Сейчас этот цикл обратной связи начинает разлагаться, и далее я прослежу, как именно он разлагается, и к чему это приводит.

Дурь вокруг

К разложению приводит два фактора. Во-первых, становится все больше и больше потребителей, и начинает действовать то, что я называю законом отравления массами, чисто математическое правило. Я глубоко убежден, что 85 процентов людей (может быть, и больше) не очень-то хорошо умеют принимать рациональные решения — причем в любой демографической группе, если только при ее построении не использовалось какой-то тестирование интеллекта. И это означает, что если целевая аудитория вашего продукта составляет 30%, то это будет означать, что половина вашей целевой аудитории — идиоты, и не способны давать адекватную обратную связь. А значит, и продукт, который вы на основе этой обратной связи создаете, будет не очень. Естественно все здесь числа условны, но это правило показывает, что существует теоретический предел роста целевой аудитории, при котором все становится плохо.

Раньше, в Новое время, так не было, потому что эти народные массы находились на рынке товаров потребления: брюквы, картошки, ткани и прочего. Это были очень простые товары, и выбор могли сделать даже 85% населения, что тут выбирать-то, нужно просто, чтобы картошка была покрупнее, червей в ней было — поменьше, и стоила она подешевле. А вот научно-технический прогресс не шел на рынке картошки, он шел на рынке средств производства: фабрик, станков, механизмов и прочих вещей, на которые давали обратную связь предприниматели. Для предпринимателей тоже все было довольно просто: если в результате использование химиката картошка получается покрупнее, а червей в ней — поменьше, значит, химикат хороший. Дополнительно, прогресс шел на рынке товаров роскоши, где как правило находились те же самые предприниматели, которые как-то уже научили давать обратную связь в связи со своей профессией. И для этих рынков, конечно, Адам Смит мог действительно формулировать свои соображения об “экономических людях”, то есть людях, которые способны принять экономически эффективные для себя решения. Но в нынешних условиях, когда фокус все больше и больше смещается на рынки массового потребления, эти соображения будут уже абсурдными, потому что населены эти рынки явно не экономическими людьми.

Вторая проблема состоит в том, что даже неидиотам становится все сложнее дать обратную связь. Очень многие вещи в нашем мире достигли своего технологического предела: если мы говорим об автомобилях, о компьютерах, смартфонах, или тем более о продуктах питания или об одежде, то они находятся в том состоянии, когда их объективно сложно улучшить. Невозможно более эффективно произвести картошку, или сделать на порядки более эффективный смартфон, и поэтому дать обратную связь на телефоны или картошку тоже сложно, они все примерно одинаковые! Поэтому и возникают целые холивары на подобные вопросы, и их можно обсуждать бесконечно.

✍ Конечно, это не значит, что смартфоны или картошка всегда будут находиться на уровне технологического насыщения. Возможно, это просто очередной “локальный минимум”, и какое-нибудь прорывное изобретение кардинально изменит эти товары, и тогда обратная связь опять станет актуальна. Но прямо сейчас этого не происходит, и не происходит на все большем и большем количестве товаров.

Итак, есть два взаимноусиливающих фактора, которые серьезно затрудняют обратную связь, и возникает вопрос — что же делать? За счет обратной связи сделать хороший продукт и захватить рынки больше нельзя, но рынки-то захватывать хочется! Хочется же роста прибыли, американской мечты, вилл, яхт и всего остального! Что же делать? Бизнес начинает продавать и собирать обратную связь с кино.

Лучшей иллюстрацией этого является реклама, которую я недавно видел на фейсбуке, которая выводила на рынок новую марку шоколада. Понятно, что шоколад — это тоже очень технологический продукт, и сложно произвести шоколад намного вкуснее или намного дешевле, чем тот который производится сейчас, потому что за десятилетия конкурентной работы рынка этот продукт пришел в технологическое насыщение, ну или как минимум локальный минимум. Поскольку с революционной технологической идеей у создателей ролика было не очень, было создано революционное кино, которое собрало в себя все самое лучшее, что только может быть на сегодняшний день.

Во-первых, в новом шоколаде использовалось кокосовое молоко вместо коровьего, что было необходимо для защиты коров от страданий. Далее, в нем использовалось этичное какао, которое за счет некого блокчейна гарантировало, что деньги с купленной плитки шоколада дойдут до африканского фермера, который вырастил какао-бобы. И, наконец, вместо сахара в шоколаде были натуральные сахарозаменители, потому что сахар вреден для здоровья.

Зачем нужен такой шоколад? Естественно, для того, чтобы человек, его жующий, чувствовал, что он спасает коров от страдания, африканских фермеров — от бедности, а самого себя — от ожирения. Вы спросите, откуда я знаю, что потребитель должен именно так воспринимать этот продукт? Да потому что в ролике это было прямо сказано, он с этого начался: “подумайте, каждый раз, когда вы едите шоколад, происходит столько плохих вещей, неужели же нельзя наслаждаться и оставаться хорошим человеком?”.

К сожалению, мне больше эту рекламу на фейсбуке не показывали — я ее видел только один раз, потом преисполнился чувствами, хотел ее снова найти и не смог. И в магазине я этого шоколада не видел, возможно, это было просто тестирование концепт-пруфа, и, возможно, тестирование прошло не так удачно. Go woke — go broke.

Этот пример, конечно, доведен до абсурда, но он хорошо показывает нам то направление, куда движется весь бизнес: он больше не продает продукты или услуги, он продает кино о тех чувствах, которые должны испытывать клиенты, потребляя продукты или услуги. Продукты эти точно такие же, как у конкурентов — но вот кино другое. И фактически это означает, что бизнес в современных условиях превращается все больше и больше в кинобизнес, и если связь между рациональностью и капитализмом была для обычного бизнеса, то для кинобизнеса она неочевидна и скорее всего неверна. Идея о том, что капитализм в кинобизнесе приводит к тому, что снимаются все более и более разумные и всё более и более рациональные фильмы кажется очевидной глупостью и находится слишком близко от “миллионы мух не могут ошибаться”.

Таким образом, разложение обратной связи приводит к “дури со всех сторон”: мы сидим в нашей компании в уютненьком IT-отделе, делаем продукт на своем замечательном рациональном рабочем месте — а вокруг уже давно собралась толпа идиотов, которой на продукт наплевать, и которая ждет лишь нового киноролика из отдела маркетинга.

Дурь сверху

Дурь со всех сторон — это только одна из проблем, которые приносит капитализм в современных условиях. Второй проблемой является дурь сверху — дурь, которая исходит со стороны менеджмента, и тоже имеет капиталистическую природу.

Дело в том, что капитализм тоже бывает очень разный. Есть капитализм семейных предприятий — он в Германии очень популярен — например, какая-нибудь пекарня в Бамберге, которая делает торты и пирожные и продает их в своей окрестности. Принадлежит такая пекарня как правило самому пекарю, и соответственно, этот пекарь может очень легко оценить эффективность своего капитализма: он открывает в конце года бухгалтерскую книгу, смотрит, сколько у него получилось, и говорит: “ну, сколько хотел, я заработал, все нормально”. Или наоборот, “что-то маловато получилось, нужно видимо что-то менять”. Опять же, обратная связь простая, пекарь не грезит о дворцах, ему просто нужен хороший заработок, и он способен понять, достиг он своей цели или нет.

Но в капитализме заводов, газет, пароходов, в американском капитализме сетей пекарен вместо одной пекарни, в том капитализме, где начинаются личные яхты, дворцы и все остальные приятные вещи — в этом капитализме все устроено немного не так. Там, как правило, есть инвесторы, и именно они принимают важные решения о развитии бизнеса: кого нанять и кого уволить на C-level, какую стратегию выбрать и т.д. И инвесторы — это люди, которым не нужно “сколько-то денег”, чтобы “на жизнь хватало”. Им нужно много денег. Очень много. Как можно больше — хотя бы потому, что в данном случае акт владения предприятиям — это инвестиционный инструмент. Инвестор вкладывает деньги в многие предприятия, и, если говорить о стартапах, то большая часть из них обанкротится — но один “выстрелит”, и вот именно он должен покрыть все расходы всех этих предприятий, а ведь инвестор еще не знает, какие будут расходы! Пекарь знает, какие у него были расходы, сколько он купил муки и сахара — а инвестор, который вложил в 10 стартапов, этого не знает. Поэтому инвестору нужно много денег.

Но с другой стороны, много денег нужно, но не обязательно прямо сейчас. Пекарю эти деньги нужны прямо сейчас, ему нужно закупать муку каждый месяц, да и самому ему нужно кушать — но инвесторы могут подождать, они люди не бедные.

И из-за этого сочетания — “нужно много, но не прямо сейчас” — статистика о реальных продажах становится не так важна, как ощущение от того, что продажи в будущем достигнут небывалых высот. И здесь происходит отрыв от реальности, потому что откуда это ощущение может взяться? Объективно — ниоткуда. Поэтому оно создается эмоционально, субъективно, в ходе спектакля, показываемого CEO на board meeting.

Статистика о текущих продажах тоже может появляться на этих спектаклях — но лишь как часть реквизита. А может и не появляться, потому что тема спектакля — “у нас же новый продукт, нам нужно время, чтобы выйти на рынок”. Поэтому продажи сейчас небольшие, или, может быть, продажи хорошие, но нет дохода, потому что каждая единица товара, которую мы продаем, приносит нам убытки — и это тоже нормально, это не означает что компания тут же закроется, она может так существовать годами! Потому что важно не это, важно, насколько убедительно CEO о способен показать, что в скором будущем все будет восхитительно, что миллионы людей во всем мире нуждаются в нашем продукте, что если сейчас мы подписали на продукт 10 миллионов человек бесплатно, а в будущем выпустим платную подписку, которую оформит пусть каждый десятый — это все равно будут фантастические прибыли. Собственно, поэтому для спектакля также важно демонстрировать, что мы с массами на одной волне, чтобы мы никогда не предадим доверие этих масс каким-то неосторожным высказыванием, после чего поднимется щит-шторм в твиттере, и так далее.

И этот спектакль становится главным в определении стратегии компании. Вы можете подумать, ну как же так, инвесторы же разумные, акулы капитализма, собаку на инвестициях съели — наверное, все же нельзя им рассказывать все, что угодно? Наверное, нужно все-таки как то укоренять эти спектакли в фактах? Так вот я отвечу — нет.

В качестве демонстрации того, насколько сильно “нет”, я рекомендую вам книгу Джона Каррейру “Дурная Кровь” (она есть на русском языке) — это захватывающая книга, практически детектив, о том, как некая компания утверждала, будто у нее есть система тестирования всех показателей по одной капле крови из пальца. Никого продукта у них не было, но была очень талантливая актриса-CEO — которая, не имея никаких документов, никаких цифр, с помощью исключительно спектаклей, привлекла колоссальные средства. О том, как это было, и что после всего этого получилось, вы можете прочитать в этой книге, чтобы понять, насколько все не очень рационально в этой инвесторской среде тоже.

Если подумать, то было бы напротив удивительно, если бы там все было рационально, ведь рациональность могла бы быть тогда, когда можно прогнозировать успех компании, основываясь на объективных данных. Но в капитализме кинобизнеса этого делать нельзя, потому что успех компании не зависит от объективных данных, он зависит от того кино, которое компания покажет пользователям — и поэтому в некоторым смысле логично, что успешность этого будущего кино инвесторы оценивают по спектаклям CEO. Но это больше не научное мышление, это, по сути, театральная критика — и если вам кажется, что в условиях капитализма театральная критика и вообще критика в искусстве способствует развитию каких-то особо качественных, рациональных произведений — вы можете просто ознакомиться с последними писками современного искусства, ну или просто прочитать пелевинский IPhuck.

Опасность культуры спектаклей в том, что она легко может протечь, начиная с самого верха, ниже — на наше замечательное рациональное и логичное рабочее место. Как это происходит? Сначала возникает культура спектаклей на C-level, когда CTO начинает показывать спектакли вместо того, чтобы демонстрировать реальные результаты работы. Потом он требует того же от тимлида, тимлид — от участников команды. Я работал в такой компании, это был самый настоящий, классический стартап, и там у нас были monthly demo, когда мы демонстрировали то, что сделали за месяц. И очень часто это был спектакль с реквизитом в виде муляжа, функциональность которого потом надо было еще допиливать и допиливать, чтобы она работала более-менее пристойно — а допиливать было сложно, потому что команда уже показала спектакль о том, что все готово, значит, нужно двигаться дальше, реализовывать следующую фичу. И вот уже создавало нездоровую атмосферу “двойной жизни”, в реальности и в спектакле.

✍ И в этом стартапе культура спектакля была с самого начала. Одна из баек, рассказываемых старожилами, заключалась в следующем: на самой заре компании, для привлечения очередного раунда средств от инвесторов, была устроена онлайн-демонстрация производимого устройства в прямом эфире. Устройство мало того, что постоянно глючило — это было для раннего прототипа нормально — но после каждого глюка оно зависало намертво, и для его ресета требовалось подключение по мастер-кабелю и перепрограммирование. Как же производить демонстрацию? Было изготовлено с десяток устройств, и каждый раз, когда происходил глюк, камера переключалась на крупный план лица ведущего, и в это время из-под стола возникала рука технического специалиста, утягивала со стола уставшее устройство и заменяла свежим.

Культура спектаклей гораздо опаснее, чем кино, потому что кино можно по крайней мере ограничить отделом маркетинга. Это тоже удается не всегд, по мере роста аудитории и рисков щит-штормов давление дури снаружи возрастает, и кино выплескивается из отдела маркетинга в виде полупринудительных походов на экосоциалистические митинги или BLM-тренинги. Но дурь сверху изначально имеет больше потенциала для протечки, потому что культура менеджмента все больше и больше становится в принципе культурой спектаклей.

Я бы здесь хотел уйти немного в философию и поговорить о той теме, которое давно меня уже волнует: теме о том, что со времен Витгенштейна у нас есть два определения языка и два определения мышления, выведенных через эти определения языка. Первое определение: язык это средство описания реальности, и цель мышления в том, чтобы построить зеркальную пару языковой конструкции и реальности. Это, бы сказал, техническое мышление — то, которое инженеры практикуют на рабочем месте. Если у вас что-то в продукте не работает — прежде чем решить проблему, вам нужно сначала ее понять, а это понимание сводится к построению зеркальной пары между продуктом и содержимым вашей головы. Программирования — это вообще целиком по построение зеркальных пар между конструкциями на языке программирования и той функциональностью, которую надо реализовать.

А вот второе определение языка — это средство победы в языковой игре, цель которой — получить от других людей то, что вам нужно. Понятно, что эти языки и эти мышления в целом достаточно близки. И там и там схожая грамматика, большая часть лексики, и для построения конструкций на обоих языках задействованы примерно одни и те же области мозга. Но в нынешнем высокоспециализированном мире эти языки и эти мышления начинают обособляться. В техническом языке появляется все больше терминов, типа “доверительных интервалов” или “SOLID-архитектуры”, появляются целые разделы науки о правильной связи этих терминов в предложения, таких как статистика или программная инженерия. У менеджмента в тоже есть такие языковые конструкции: supercharge, elevate, revolutionize — это вот прямо маркеры спектакля, которые менеджмент просто обожает использовать по поводу и без. И чем дальше эти два мышления отдаляются друг от друга, тем сильнее специализируются техники их тренировки: если для технического мышления нужно развивать логику, абдукцию, проверку гипотез и все остальное, то для максимизации эффективности спектаклей на первый план может выйти, например, blameless culture: культура компании, в которой вам запрещено критиковать других даже в случае, если они сделали очевидную, жирную глупость. Почему? Да потому что все знают, что вся наша компания — одна сплошная глупость, знают, но показывают спектакль о том, что все хорошо. И если человек не может быть частью этого спектакля, если он не может удержаться от критики, потому что внутри него клокочет научное мышление, распирает, требует рассказать о реальности — несмотря на то, что это разрушит спектакль! — то этот человек — не очень хорошая часть команды. И чем дальше, тем больше все эти софт-скиллы, которые очень любят продвигать менеджеры, становятся скиллами не о том, как эффективно делать продукт, и даже не о том, как не поубивать друг друга, работая в команде, а о том, чтобы вот этот спектакль не прерывался, чтобы он продолжался, чтобы все было хорошо.

И в результате эти два мышления — спектакля и науки — не просто обособляются, но и начинают противоречить друг другу, потому что исходя из разумных соображений, многие спектакли давно бы пора прекратить. Вы, наверное замечали, что, например, если человек успешно работает в Tech, то у него есть часто проблемы с тем, чтобы хорошо играть свою роль в спектаклях. И как только он решит прокачать менеджмент на разнообразных тренингах по политкорректности, ненасильственной коммуникации и всему остальному — перестает подходить к клавиатуре с иной целью, кроме написания письма или изготовления презентации. Мне кажется, это происходит потому, что научное мышление и мышление спектакля — это противоречащие типы мышления, и, как и любое противоречие, они отказываются сосуществовать в одной голове. Другую иллюстрацию этого утверждения можно взять из мира шоу-бизнеса: если мы посмотрим на всевозможных звезд, работа которых в том и состоит, чтобы показывать хорошие спектакли — то мы увидим, что рациональностью там не пахнет, на всех уровнях бытия.

Дурь снизу

Итак, у нас есть дурь вокруг, дурь сверху, и на самом деле формируется еще один финальный слой дури — снизу, и исходит от со стороны джуниоров. Конечно же, не всех, есть еще пока много хороших джуниоров, но я вижу здесь, в Европе, тенденцию к тому, что джуниоры постепенно становится проблемой — в России я этого, кстати, не видел. В чем состоит эта проблема? Она очень многоплановая, и, возможно, я еще раскрою эту тему глубже, пока лишь обозначу основные проблемы.

Во-первых, это активно продвигаемая точка зрения о том, что софт скиллы гораздо важнее хард скилов, что неважно, как ты там умеешь кодить, не важно, как ты знаешь статистику — главное чтобы ты хорошо играл в команде. Опять-таки, это не во всех компаниях так, есть много компаний, в которых это просто неправда и в которых софт скиллы — это enhancer, в то время как хард скиллы — enabler. Но популярная литература, разнообразные статьи “как найти работу”, то есть то, что распространено в массах — все это продвигает часто идею о приоритете софт скиллов. Понятно, почему это происходит — эти статьи пишут в перерыве между банкротствами менеджеры тех самых стартапов, для которых самое важное — это, действительно, чтобы сотрудники старательно играли свою роль в спектакле, и пытается добиться этого от потенциальных будущих сотрудников. ✍ Потенциальные будущие сотрудники и рады внимать: ведь, пока голова пуста, качать софт-скиллы гораздо проще и приятнее, чем грызть гранит науки. Когда мозг уже заточен под научное мышление, спектакли становятся обременительными, но в исходном состоянии гуманитарщина дается проще, и дисбаланс между спросом на STEM- и гуманитарные специальности во всем мире это подтверждает.

Это, на самом деле, неплохо обобщается. Пока джун учится, он находится на рынке образовательных услуг — и естественно этот рынок, как и любой современные рынок, тоже подвержен закону отравлением массами. Внимание, вопрос: что проще продать на рынке образовательных услуг, обучение университете в течение 10 лет, или трехмесячный буткамп, по результатам которого выпускник будет зарабатывать 300 сотен тысяч миллионов килобаксов в секунду? Ответ понятен.

Как-то мы собеседовали такую жертву буткампа, и я должен сказать, это было страшно. Она с блеском прошла все собеседования с эйчарами и менеджерами, и все отметили, какая она целеустремленная, какая она хороший игрок в команде, мотивация, самопрезентация, все было просто прекрасно — до тех пор пока не дошло дело до технического собеседования. И даже там поначалу все было неплохо! На простые вопросы, вроде “для чего нужна регуляризация” можно было получить правильный ответ: “для того, чтобы бороться с переобучением”. “Что такое переобучение?” — “это когда на тестовой выборке метрики, хуже чем на обучающей”. Собеседуемая старательно цеплялась за поверхностный, гуманитарный уровень ответов, на уровне слов и понятий, но не формул, и мы решили копнуть глубже: “а где именно регуляризация в целевой функции?”. И выяснилось, что она этого не знает вообще. Она не знает, что такое целевая функция, зачем она вообще нужна, как происходит ее минимизация, почему эта минимизация связана с фактом обучения, и как целевая функция выглядит для логистической регрессии. Мы ткнули пальцем в ее поверхностные знания — и у нас локоть провалился в эту пустоту, там вообще ничего не было!

Такие сотрудники — это катастрофа, и особенно это была бы катастрофа, если бы это был первый дата сайентист компании, я пару раз видел такие компании и то, что в их дата-департаментах творилось.

Ситуация также усугубляется состоянием на рынке инструментов. Там (в нашей области) царит AWS Sagemaker, который делает все для того чтобы сформировать у пользователя ощущения, будто дата сайнс — это когда пользователь загружает данные в csv-формате в Sagemaker, и после этого у него все работает само, волшебным образом. И, кстати, это даже не то чтобы совсем неправда: есть довольно много ДС-задач, которые действительно так решаются. Вопрос только в том, что можно их решить и значительно дешевле, без Sagemaker, который просто перебирает массу алгоритмов с массой параметров для того, чтобы оптимизировать 0.1% качества, хотя это, возможно, совсем не нужно: чтобы такая оптимизация была прибыльной, нужно, чтобы это был по-настоящему критический участок, либо чтобы обороты были гигантские, в противном случае выгоды не превзойдут издержек на те же самые сервера Sagemaker!

✍ На самом деле выгода от этих задач часто оказывается меньше не только использования Sagemaker, но и зарплаты data scientist-а как такового. Хуже того, эта выгода вообще может быть отрицательной! Для того, чтобы понять все это, нужно проводить довольно хитрое A/B-тестирование и очень хорошо понимать, что происходит, потому что результат часто зависит от того, какой параметр оценивается, как считать статистическую значимость, и т.д. Этого Sagemaker пока что не умеет — метрики он, конечно, считает, но, как я сказал, метрики — вещь лукавая, и 90% ROC AUC не обязательно трансформируется в прибыль. Вообще, целесообразно помнить, что научный подход к любой data science модели состоит в следующем: по умолчанию, модель НЕ НУЖНА. Если дата сайентист считает иначе, он должен это исходное утверждение опровергать. И опровергать добросовестно, истово веруя в то, что модель не нужна, и затем, под давлением статистики, неохотно соглашаясь: “хм, ладно, кажется, она все-таки полезна”.

✍ В культуре спектакля, однако, часто принято обратное: по умолчанию модель нужна. Почему? Потому что высший менеджмент восхищен искусственным интеллектом и хочет как можно больше его в продукте. Потому что маркетинг хочет рассказывать о том, как продукт набит высокими технологиями. Потому что тим-лид понимает, что чем больше решений — тем больше сотрудников для их поддержки, а значит, тем больше его зарплата и тем круче строчка в его резюме.

Но самое главное все-таки в другом. Главное, что помимо таких простых, Sagemaker-совместимых задач, есть и другие! Например, вещи, которые мы сейчас делаем в нашей компании, которыми очень горжусь и я надеюсь когда-нибудь я смогу вам тоже об этом рассказать — когда весь этот корона-кошмар закончится, мы собираемся возобновить практику митапов, рассказывать о наших решениях, кое-что даже вынести в open source и, конечно, я вам об этом тоже расскажу в деталях. Пока лишь скажу вот что: ни одна из по-настоящему важных задач у нас не пролезала в стандартную Sagemaker-схему. Всегда нужны были какие-то оптимизации, какие-то фокусы, что-то нестандартное, за пределами натравливания алгоритма на датафрейм. И вот такие задачи дитя сейджмэйкеровского буткампа решить было бы не в силах: для человека, обученного традиционно, сложная задача чуть посложнее чем простые, в то время как для выпускника буткемпов легкие задачи — легкие, а сложные — попросту неразрешимы.

✍ Найм малопрофессиональных джуниоров создает еще одну, очень страшную разновидность спектакля — спектакля о том, что джуниоры будто бы профпригодны. Я работал один раз с таким возомнившим о себе джуниором, нанятого почему-то аж на сеньорскую позицию, так вот он для мерджа двух датафреймов использовал три вложенных фора, и когда я мягко предложил ему порефакторить вместе код, он выдал длиннющую тираду о том, что он лучше знает, что так тоже можно, ну и что, что код длиннее в 15 раз и полон ошибок, какая-такая функция merge, не надо тут разводить токсичность и занимать менторскую позицию. Это был просто финиш. Я помню, как я, уже со степенью кандидата наук и всеми регалиями, как-то решил покодить с коллегами в Контуре на кэггл-челлендже, и тоже написал какую-то дичь вместо merge, которым тогда пользовался не очень уверенно. Мой коллега, младше меня, никакой не кандидат наук, сказал: “Юра, а почему ты не воспользовался функцией merge? Ты не знаешь, как она работает? Давай я тебя научу!”. И там был, конечно, вот этот секундный дискомфорт от того, что “ну блин, ну че ты ко мне лезешь, какая разница, так тоже можно” — он всегда есть! — но я вдохнул поглубже, подавил дискомфорт, улыбнулся и сказал: “научи, пожалуйста”. С тех пор я прекрасно владею функцией merge. И такое много раз было: например, LINQ меня обучил студент, который был сильно недоволен тем, что мы застряли на .NET 2.0 и не переходим на восхитительный четвертый.

✍ Но в Европе так не принято, и людей, которые готовы чему-то учиться, становится все меньше. Как правило, открыты обучению почему-то в основном восточноевропейцы — с поляками, украинцами, русскими проблем чаще всего не возникает. Естественно, всегда бывают исключения — у нас, например, очень хороший джун-француз, любящий рассказывать о том, как он героически превозмог 2 года в политехнической школе, где студентов жестко дрючат наукой по 15 часов в день, зато после этих 2 лет они, в отличие от студентов университетов, реально профпригодны. Знакомый дискурс, да? Но, к сожалению, есть и другие, и для них, как мне кажется, стало гораздо важнее не делать крутые штуки, а участвовать в спектакле о том, как они делают крутые штуки, где сами крутые штуки — не цель, а реквизит, и соответственно, крутыми могут быть не по сути, а по сценарию, и поэтому окружающие должны бурно восторгаться произведением джуна, даже если это кусок говна. Это перекликается, например, с все громче звучащими требованием квотировать статьи в научных журналах авторства женщин и people of color: и опять же, важно не то, хорошая или нет статья, важно то, чтобы и женщина тоже могла получить роль в спектакле “я — успешная ученая”.

И, конечно, джуны создают это давление снизу не только по прямым должностным обязанностям, но и по разным мелочам. Вы, например, замечали, что если в компании появляется какой-нибудь призыв сортировать мусор, проводить тренинги по политкорректности — то чаще всего с этой инициативой выступает кто-то, кого технически очень легко заменить?

Давление снизу — это, по крайней мере, что-то, с чем мы еще можем сравнительно легко бороться. Я думаю, что намек про собеседования вы поняли, и я действительно вас призываю инвестировать усилия в то чтобы понять, к какой культуре собеседуемый ближе: к культуре спектаклей или к культуре рационального и научного мышления. И, если он склонен к спектаклям, то, возможно, на технической позиции он совсем не нужен.

Резюме

Итак, я описал три чисто капиталистических направления разрушения разума, как в обществе, так и на рабочем месте — и теперь нужно подвести какие-то итоги, и понять, что с этим делать.

Во-первых, можно ли отсюда сделать вывод о том, что капитализм вообще в целом дефектный, и его надо менять на что-то другое? Я бы сказал, что нет, потому что исходная проблема не в капитализме. Проблема в отравлении массами, и все три направления дури возникают не как результат работы капиталистической системы per se, а как результат отравления этой системы массами. Сначала массы инвалидируют нормальный фидбэк, в качестве реакции возникает порочный фидбэк через кино, далее, поскольку этот фидбек затрудняет принятие управленческих решений, возникает культура спектакля, и в результате эти спектакли и кино проникают в нас, вытесняют научную культуру из нашей головы и эти отравляют нашу жизнь, и особенно это касается джуниоров и менее квалифицированных сотрудников, у которых научной культуры изначально было меньше.

И поэтому понятно, почему социализм точно не является способом выхода из этой проблемы. Там все только хуже: социализм изначально ориентирован на массы, а вместо инвестора там государство, и спектакль нужно показывать уже перед госчиновником. Результат будет гораздо хуже, потому что в инвесторах еще какие-то толики разума остаются, ведь они рискуют своими деньгами, а в чиновниках, которые рискуют чужими деньгами — конечно, рациональности еще меньше.

Если помечтать и подумать, что будет если, гипотетически, массы убрать — как из капиталистической, так и из социалистической системы — то, честно говоря, мне кажется, что получится примерно одно и то же. В конце концов, если вы сравните описание долины Голта у Айн Рэнд и описание социализма в НИИЧАВО у братьев Стругацких, вы обнаружите, что не так уж и сильно они между собой различаются. Там даже антигерои одни и те же — естественно, есть стилистические отличия, но в принципе это это очень похожие произведения с очень похожими ценностями, с очень похожими героями и антигероями. Поэтому вот эти размышления о том, что лучше, социализм или капитализм, было бы полезно заменить разговорами о цикле обратной связи, о том как, массы его отравляют, и о том, что с этим делать.

И кстати, что делать-то? Мне кажется, прямо сейчас — ничего. Мне представляется, что закон отравления массами — это фундаментальный закон человеческого бытия, ни больше ни меньше, я наблюдаю много различных проявлений этого закона, и мне кажется, что нет никакой силы, которая была бы способна как-то обратить его действие вспять. И поэтому прямо сейчас выходить на демонстрации с требованиями отменить закон отравление массами, наверное, не очень разумная стратегия.

Как мне кажется, разумная стратегия — это качать технические скиллы и оставаться начеку. Я уверен что эта ситуация не навсегда, и, более того, сейчас я даже уверен, что она сравнительно ненадолго. Дело в том что последние лет 20, возможно, даже 30, западный мир проедал запас прочности, построенный предыдущими поколениями — с того момента, как был провозглашен “Конец Истории”, как социалистическая система пала под натиском капитализма. Все, что капитализм готовил для этой победы — эдакие “стратегические резервы” — первый мир проедал последние 30 лет, и осталось не так много, особенно сейчас, после короно-, вернее, карантинокризиса, когда экономика вошла в пике. А ведь это только начало! Там еще будет Green New Deal в том или ином виде, Social Justice, безработица — не только из-за карантинов и закрытых бизнесов, но и из-за автоматизации. Будет много кризисов — и это даже хорошо.

Потому что кризис — это то место, в котором у людей появляются реальные проблемы. Не проблема, “как съесть плитку шоколада, чтобы при этом ни одна корова не пострадала”, а реальные проблемы. И когда у людей возникают такие проблемы, они внезапно снова оказываются способными дать объективный фидбэк. Соответственно, на основе этого фидбека становится возможным производить новые продукты, и это будет то окно возможностей, в котором капитализм скорее всего снова вернется какой-то более или менее изначальной форме. И сейчас нужно ждать, и внимательно следить, где и как это окно открывается — и ломиться туда. И нужно иметь достаточно технических скиллов для того, чтобы успешно всех растолкать локтями перед этим окно в прекрасное новое завтра.

Окон будет много. Это может быть, например, новый рынок роскоши, если мы придем к ситуации безусловного базового дохода — ✍богатые государства могут ввести его для предотвращения социального взрыва вследствие массового закрытия бизнесов, и на самом деле программа Kurzarbeit в Германии, при которой государство выплачивает 60% дохода людям, отправленным на сокращенный рабочий день или в вынужденный отпуск проблемным предприятием, может восприниматься как заход именно в эту область. Понятно, что бюджет, образованный базовым доходом, будет просто до предела забит массовыми продуктами, и условная Coca-Cola и Pepsi-Cola будут устраивать грандиозные (но, конечно же, киношные) бои друг против друга для того, чтобы вписаться в чек, который можно купить на базовый доход, и чтобы люди покупали на базовый доход именно Coca-Cola, а не Pepsi-Cola (или наоборот). Но люди, которые будут вне массового дохода — то есть те, кто будет все еще иметь какую-то работу — они создадут новый рынок роскоши, товаров за пределами массовых. Он будет шире, чем нынешний рынок роскоши, и его чек будет ниже — но вот устроен он будет примерно также: больше вариабельность, больше персонифицированность, потому что это именно те факторы, которые невозможно обеспечить на массовом рынке, и причина включать эту новую роскошь в бюджет. Да и люди там будут в целом умнее, чем в среднем, ведь они будут обладать достаточной квалификацией, чтобы сохранить работу — и процесс поиска работы в условиях базового дохода будет выполнять роль IQ-фильтра, который способен изменить базовое допущение закона отравления массами о том, что 85% людей — идиоты. Поэтому на этом рынке новой роскоши будут появляться новые, интересные продукты — вплоть до пелевинских сур.

Во-вторых, это могут быть новые рынки труда. Social Justice и карантины не нравится меньшинству (по крайней мере пока) — но все-таки довольно большому количеству людей, и в том числе довольно большому количеству людей в том же СТЕМе. СТЕМ — это то место, где не хватает людей, где идет очень серьезная борьба за сотрудников — между государствами, между предприятиями, например, вся программа профессиональной миграции в Германию, вот эта замечательная Blaue Karte, по которой я сам сюда переехал — она создана именно для СТЕМ-специалистов. За них конкурируют, и рано или поздно кто-то обнаружит на рынке труда тех людей, которым не нравится проходить тренинги про то, что рациональное мышление — это белая привилегия, от которой нужно отказаться; которым не нравится ходить все время в маске, которым не нравится работать без нормального социального общения или жить без развлечений вообще. И кто-то, государство, город, федеральная земля, или платформа в Средиземном Море на худой конец, рано или поздно скажет этим людям: а давайте к нам! У нас все это можно. У нас можно жить по-старому, у нас можно есть мясо, у нас можно ездить на автомобилях и так далее. Конечно, не все туда ломанутся, многие будут шокированы и возмущены — но ведь всех и не нужно, нужно достаточно, чтобы окупить цену организации такого места, которая тем меньше, чем больше абсурдных ограничений вокруг, потому что не имплементировать ограничения — это гораздо проще, чем возводить города-солнца.

Я не думаю, что это произойдет по поводу короны, потому что все-таки этот кризис ограничен во времени — я не очень верю в те апокалиптические прогнозы, что это все растянется на много лет, и мы будем много лет ходить. Но в плане Green New Deal и Social Justice — это вполне реальный сценарий, ведь эти ограничения — они надолго. Если нам надо спасать планету, и для этого существенно ограничивать свое потребление, свои привычки — это нужно делать не год и не пять лет, это нужно делать всю оставшуюся жизнь, и жизнь следующих поколений — и в этом случае конечно такая инвестиция в строительство восхитительного осколка старого мира будет вполне оправданна.

То есть окна возможностей будут, и, как мне кажется, в конце концов в одном из этих окон в конце концов произойдет сингулярность. Эти окна станут еще одной точкой сгущения разума. Также как из всевозможных деревень разумные люди в поисках образования и хорошей работы стекаются в города, затем, в России, из этих городов они идут едут в Москву, затем они со всего мира они едут в инновационные хабы, такие как США или Европу, которая тоже пытается стать таким хабом — и в этих хабах происходит рост концентрации разумных людей. Теперь, когда хабы отравлены массами, когда в той же Калифорнии по дороге в свой сингулярный офис можно созерцать испражняющего прямо на тротуар бомжа — нужны новые точки сгущения, и вот эти окна, о которых я говорил, ими и станут. Сингулярность, как гравитационный коллапс предельно сжатого разума — аналогия, которую я очень люблю — возникнет именно в этих окнах.

Поэтому ищите эти окна, толкайтесь локтями, а пока — качайте эти самые локти для того, чтобы потом можно было лучшее не толкаться — и стремитесь к сингулярности!

The dawn is breaking.