Дружелюбный мир. Часть первая.

В этом тексте я поговорю о “Дружелюбном мире” — концепции, которая, как мне кажется, объясняет довольно много вещей в мире, которыми я не доволен: экосоциализм, путинщину, христианство. Эта же концепция позволяет, как мне кажется, по-новому взглянуть на рациональность и сингулярность. В первой части я объясню, что подразумеваю под дружелюбным миром, почему он важен для нас и какие конфликты он создает. Во второй части текста с помощью этого подхода я посмотрю на IT-образование в России, искусственный интеллект, виртуальную реальность и переселение человеческого разума в матрицу, и на культуру темного рационализма.

У этого текста есть видеоверсия, https://youtu.be/FgFK7CAm-IA . Фрагменты, уникальные для текста, отмечены символом ✍ (их совсем немного).

Что я подразумеваю под дружелюбным миром? Это образ идеального мира, набор качеств, которыми многие бы хотели наделить мир реальный. Первым таким качеством является безопасность: чтобы вы не делали, с вами не должно произойти ничего по-настоящему плохого. Не должно быть голода, или тем более смерти от голода, тяжелых болезней (а лучше — никаких), происшествий, несчастных случаев — всему этому не место в дружелюбном мире. Это первый, важный, но уже недостаточный критерий — раньше, лет сто назад, безопасности было бы достаточно для счастливой жизни, но сейчас, конечно, нужно большее. Например, нужен комфорт: не просто безопасность, как отсутствие физической угрозы для биологического существования, но существование приятное — например, люди должны не просто не умирать от голода, но у них должен быть разнообразный, полезный, сообразный их вкусам и культурным традициям рацион. Нужен также позитив: помимо сытости, и даже разнообразной сытости, людям еще хочется, чтобы окружающими были улыбающимися, радостными, чтобы они принимали друг друга такими, какие они есть, не высказывали критических замечаний, и повсюду царили дружеские, или хотя бы добрососедские отношения. И я также добавил в этот образ справедливости: чтобы конструктивные действия были по достоинству вознаграждены, а вот за неприятными, плохими поступками следовало непременное наказание.

Это ассоциативный ряд дружелюбного мира, но помимо ассоциаций, очень важно ощущение того что мир на самом деле именно такой, что это его подлинная сущность — даже если что-то пока мешает этой сущности проявиться. ✍ Нас не устраивает ситуация, если мир лишь притворяется дружелюбным временно, под принуждением человеческого разума — подобно тому, как медведь притворяется, когда танцует, играет на гармошке и ездит на велосипеде в цирке. Здесь мы слишком хорошо видим увенчанную крюком стальную палку технического прогресса в руках дрессировщика, а нам хочется, чтобы мишка танцевал не из-за нее, а из природной радости и любви к танцам. Цирк — это временное, ненастоящее, всегда есть опасность, что медведю надоест танцевать и он откусит голову сначала дрессировщику, а затем зрителям. Нужно, чтобы дружелюбие было естественным состоянием мира, в которое бы он пришел по возможности сам, без нажима с нашей стороны — и затем оставался в нем вечно, опять же не требуя никаких специальных усилий.

Я сразу хочу сказать что, конечно, нет ничего плохого в том чтобы стремиться в дружелюбный мир. Я совершенно не призываю к аскетизму, и те, кто со мной знаком, знают, что вот чем-чем, а уж аскетизм я совершенно не практикую. Это естественно — стремится к комфорту и к безопасности, это базовая приматская потребность, и, например, в Германию я переехал именно потому, что стремился эти свои потребности удовлетворить. Проблема начинается в тот момент, когда приматские потребности и эмоции настолько захватывают наше сознание, что мы начинаем под их воздействием делать выводы о естественности или неестественности, возможности или невозможности этого дружелюбного мира. Собственно, эту проблему я в основном и буду обсуждать.

Сначала, однако, давайте посмотрим на множество учений, в которых мы можем обнаружить эту концепцию дружелюбного мира. Учение экологов строится на нем целиком. В их картине мира, естественное состояние мира — это когда свежий воздух, течет кристально-чистая речка, на ее берегу колосится травка, на которой пасутся счастливые животные… И в этот чистый мир приходит человек и уничтожает это, превращает мир во что-то грязное, темное, деградирующее, опасное, радиоактивное и бездушное. И цель экологов — это прекратить, и вернуть замечательный, зеленый, дружелюбный мир.

У современных социалистов концепция дружелюбного мира тоже есть, но она стоит другой стороной. Они считают, что сейчас мир только притворяется дружелюбным, и только для очень небольшого процента людей, тех самых отвратительных белых цисгендерных гетеросексуальных мужчин. Для всех остальных этот мир жесток, труден и враждебен. Белые цисгендерные мужчины узурпировали дружелюбие этого мира, отобрали его у всех остальных, и нужно вернуть его в массы, так, чтобы всем хватило. Сомнений, что хватит, не возникает: дружелюбное состояние мира считается естественным, а к недостатку дружелюбия приводит патриархат, капитализм и иерархия угнетения.

У мейнстримных либералов — той их части, что еще не успели стать экосоциалистами — более умеренный способ использования дружелюбного мира. По их мысли, дружелюбный мир уже практически построен в первом мире. Конечно, не до конца — есть отдельные, чаще всего несущественные недостатки, а за пределами первого мира с дружелюбием вообще как-то не очень, но это все временно — потому что либералы поняли, как строить дружелюбный мир, мир демократии, прав человека и капитализма с человеческим лицом. Совсем скоро этот светлый идеал будет распространен на весь мир. Собственно, это и есть идеология Конца Истории: ответ на вопрос об оптимальной организации общества уже найден. Да, нужно просто еще чуть-чуть потрудится, чтобы эту организацию внедрить, и еще разобраться с отдельными враждебными элементами, экстремистами, диктаторами — но в целом способ найден и мы движемся в правильном направлении. Кстати, в научной фантастике почему-то популярно тоже именно такое использование дружелюбного мира: чаще всего он практически построен, но есть отдельные недочеты, с которыми главный герои, собственно, и борется, конечно же, побеждает — и тогда уже глобальное дружелюбие устанавливаться в галактических масштабах.

Путинщина — это, как ни странно, тоже дружелюбный мир, просто немного другой, это мир брежневского застоя, поданный с хорошей стороны: мир самого вкусного в мире мороженого, безопасных дворов, в которых которых играют счастливые дети в догонялки и салочки (никаких компьютеров, ведь все должно быть естественно!), никаких маньяков, никаких педофилов, никакого тлетворного влияния запада, на дверях нет замков, потому что в голову никому не приходит воровать. Да, это не мир сказочных богатств, личных самолетов и яхт — но советскому человеку этого и не нужно! В 80-х, правда, оказалось, что советский человек не такой аскетичный и кое-что ему все-таки нужно, поэтому в эту картинку попытались добавить 20 сортов колбасы — получилось, правда, 20 видов паштетов из пальмового масла. Но это несущественные изменения. Обратите, кстати, внимание: путинисты сравнивают то, что они построили, с “лихими 90-ми”, когда, по их мысли, были преступные группировки, отстреливающие друг друга среди бела дня, везде была коррупция, бардак, чуть ли не война на улицах (а кое-где — и реальная война). Этот образ лихих 90-х был эпически повержен Путиным, и вот теперь установилась замечательное, чуть застойное, дружелюбие.

И интересно, кстати, что в России этому путинскому дружелюбному миру противопоставляется западный дружелюбный мир. И российская демшиза не замечает даже, что на западе уже полным ходом идет строительство чего-то, очень похожего на путинизм: с цензурой, с cancel culture, с сужающимися возможностями для предпринимательства, с перманентно оскорбленными чувствами верующих, которые требуют посадить всех оскорбителей…

И много где ещё есть концепция дружелюбного мира, с того или иного бока, в том или ином количестве. Есть она в христианстве, практически такая же, как у экологов — о прекрасном мире, который мы потеряли, и куда теперь надо вернуться посредством страданий и самоограничений. Есть в поп-психологии, там оригинальная подача дружелюбия, состоящая в том, что мир не так важен, как его восприятие, и нужно это восприятие чуть-чуть подвигать, настроить, чтобы воспринимать реальный мир как дружелюбный — и наслаждаться счастьем. И у всякой восточные эзотерики примерно тот же подход, по крайней мере, в ее популярном изложении.

То есть это очень живучий мем, который хорошо распространен в головах людей, причем в очень разных головах. И даже понятно, почему — это вариант регрессии, образ дружелюбного мира прослеживается до детства, ведь именно тогда у ребенка такое состояние, что все дружелюбно, позитивно, комфортно. И это действительно считается естественным, это зафиксировано во всевозможных декларациях прав ребенка, это некая данность, существующая в первом мире. Поколения авторов книг книг по педагогике учили европейцев, как обеспечить детям дружелюбный мир в детстве — и в результате дети не сталкиваются с проблемами, с травмами, они вырастают неподготовленными к взрослой жизни, и когда проблемы их все-таки настигают — они не умеют их решать, они не держат фрустрацию, впадают в истерику и требуют вернуть все взад.

Может быть, можно проследить концепцию дружелюбного мира даже глубже, до эмбрионального периода, там, действительно, полное, стопроцентное дружелюбие окружающей среды. И рождение, когда ребенок исторгается в этот жестокий мир — это травма и, собственно, от этой травмы он непрестанно орёт! Его все раздражает: звуки, холод, жара, собственные испражнения, все ему не нравится, потому что это так непохоже на замечательный мир, где он был еще совсем недавно! Возможно, какие-то воспоминания все-таки сохраняются об этом периоде, на уровне, конечно, не слов, но ощущений, смутных чувственных воспоминаний о том, что ведь может, может быть все по-другому… Есть некая ирония в том, что самое “прогрессивное” течение интеллектуалов, типа экологов или социалистов, на самом деле просто пытаются залезть обратно в матку, и засунуть туда все остальное население планеты.

Конечно, не вся культура сводится к дружелюбному миру. Например, в моей любимой скандинавистике нет никакого следа дружелюбия. Асгард — это далеко не Эдем, там полно проблем, и потом, на минуточку, для того чтобы построить Асгард вместе со всеми остальными мирами — было совершено первое в мире убийство! Чтобы что-то жило, что-то другое должно было умереть. Как недружелюбно… И в этих построенных девяти мирах, в том числе и в Асгарде, была масса конфликтов и воин, о которые о которых, собственно, скандинавский эпос и сложен, и, кроме того, этот мир обречен. Хорошо известно, чем он закончится — Рагнарёком, Последней Битвой, в ходе которой мир будет разрушен до основания, и потом, только потом, может быть, там будет какой-то лучший мир — но это неточно (иногда считают, что эта идея связана с давлением христианства). И в целом понятно, почему в Скандинавии было так: там холодно, нет времени строить какие-то иллюзии о том, какой мир замечательный, потому что вы каждый год сталкиваетесь с холодом, вокруг постоянно бродит голод, потому что не растет ничего, дикие звери бродят — и думать о глупостях у вас времени особо нет, даже в детстве.

То есть культура может существовать и без дружелюбного мира, но чем дальше, тем больше эта концепция представлена в культуре. Почему так? Почему дружелюбный мир так важен? Он закрывает экзистенциальные проблемы. Я рассказывал о них в своем курсе “Научное мышление” (https://stepik.org/course/578), но сделал на них не очень сильный упор; между тем, их понимание критично для понимания современного мира. Потому что вся дичь в нашей жизни, все иррациональное, все глупое, что делает так называемый “человек разумный” — так или иначе прослеживаться до этих проблем. Эти проблемы по-настоящему значимы, это то, что у человека болит, и в попытках приглушить эту боль он делает всевозможные глупости — такие, как идея дружелюбного мира.

Дружелюбный мир закрывает проблему смерти — это, на самом деле, центральная проблема, которая сводится к тому, что нам страшно из-за осознания: наше существование когда-то прервется. Это очень страшно, и с этим очень сложно смириться, и дружелюбный мир не то чтобы отменяет смерть, но он вытесняет ее из нашего сознания. Мы думаем о ней меньше. Я был поражён в этом году, сколько людей в первый раз узнали, что они могут умереть от инфекционной болезни! Что они могут умереть от гриппа, да-да, и молодые в том числе, и здоровые тоже! Они даже и не подозревали об этом! Считалось, что смерть это либо где-то в других странах, либо у каких-то плохих людей, а у добропорядочных бюргеров смерть приходит исключительно в старости, в подходящее время, на кровати, окруженной родными и близкими, в виде чуть ли не идиллического момента, наряду со свадьбой или рождением ребенка, этакая фотография в семейном альбоме!

Проблема свободы и ответственности тоже вытесняются, потому что если мир по-настоящему комфортный если них по-настоящему безопасный, то в нем невозможно сделать серьезную ошибку. Полная свобода и никакой ответственности — как замечательно! Например, можно бросить работу и заняться вышиванием крестиком, и вы знаете, что в первом мире есть социальные программы, которые вас поддержат и не дадут умереть с голоду. В первом мире люди несут все меньше и меньше ответственности за свои неудачные решения, эта ответственность распределяется в виде страховых взносов по другим членам общества.

Также концепция дружелюбного мира решает проблему смысла жизни — очевидно, смысл в том, чтобы этот мир построить и поддерживать. Проблему одиночества, может быть, закрывает не так хорошо, но вот этот позитив, о котором я говорил, когда вы чувствуете что вокруг люди принимают вас, когда у вас со всеми хорошие добрососедские отношения — это тоже вытесняет проблемы одиночества.

Дружелюбие хорошо закрепляется в голова не потому, что так решил какой-то верховный комитет, а просто потому, что в нем мы находим ответы на самые важные для нас вопросы. Нас не интересует, правдивы эти ответы или нет, потому что они позволяют нам не думать об этих экзистенциальных вопросах. Думать о них мучительно, поэтому, когда кто-то нас от этих мучений избавляет, мы расслабляемся и получаем удовольствие, и в этом смысле концепция дружелюбного мира — это тот же опиум для народа который облегчает его страдания. Экзистенциальные страдания.

Однако, есть колоссальная проблема, которая состоит в том, что дружелюбный мир не работает. Реальный мир какой угодно, только не такой, его естественное состояние — совсем не дружелюбное. Это состояние постоянной смерти — чтобы жили хищники, должны умирать травоядные, чтобы травоядные, должна умирать трава, чтобы все это бегало друг за другом, росло и копошилось — должно постоянно умирать наше Солнце, превращаясь вот из замечательного, восхитительного, ослепительного огненного шара в что-то тусклое, темное и холодное — что может быть недружелюбнее? Все как в скандинавских мифах! Чтобы что-то жило, что-то другое должно умереть. И это — фундаментальный мировой закон, Второй Закон Термодинамики! Как было бы хорошо, если бы его не было! Впрочем это, возможно, разбалансировало бы наш мир — но почему бы нельзя разрушить этот закон каким-то интеллектуальным усилием, построив какую-нибудь очень сложную машину, из, скажем, нескольких тонн чистого золота, эдакий двемерский механизм, который может соорудить только глубоко разумное существо. И после этого мы бы один раз крутанули рукоять, завели машину — и получали бы энергию вечно, бесплатно, без выхлопов и глобального потепления! Без шуток, с такой машиной построение дружелюбного мира было бы вполне возможно! Так или иначе, большинство дефицитов мира упирается в энергию, и, если бы его удалось таким образом превзойти — сколько бы проблем удалось решить! Но нет. Увы. Мир не такой. Очень грустно. Очень обидно.

Этот отвратительный второй закон термодинамики в разнообразных проявлениях отравляет нашу жизнь: в виде мальтузианского закона, например, который говорит о том, что, пока ресурсов много, мы активно размножаемся — и перестаем это делать только тогда, когда ресурсов становится мало, и начинается вымирание. И жизнь происходит все время в этом цикле: либо ресурсов слегка не хватает, либо уже идет война, эпидемия и мор, либо ресурсов много, но война, эпидемия и мор были сравнительно недавно и мы все еще их хорошо помним. Опять же, люди в двадцатом веке поспешили объявить мальтузианский закон глупостью, потому что, конечно, научно-технический прогресс решит мальтузианские проблемы — и действительно, какое-то время это работало. Вернее, так казалось — были решены проблемы с теми ресурсами, которых не хватало раньше. Соответственно, популяция росла, пока мы уперлись в ограничения, в которые не могли упереться раньше, просто не успевали из-за голодной смерти. Теперь уперлись в CO2, и сейчас у мальтузианских колебаний есть все шансы начаться снова, только с десятикратно превосходящей амплитудой.

В этом же русле лежит и та неприятная человеческая особенность, что человеку всегда мало — всего. Недостаточно просто поесть, надо наесться впрок — это часть нашей биологической сущности, которая эволюционно формировалась в те времена, когда о дружелюбном мире еще не догадались, и поэтому эволюция шла в мире реальном — и в нем, поскольку ресурс в любой момент может кончится, надо запасать впрок. И этот вечный голод, кстати, переносится и на экзистенциальные проблемы, и на саму концепцию дружелюбного мира — если мы говорим о безопасности, например, то представление о безопасности сейчас и 50 лет назад существенно разные. Раньше это была физическая безопасность, то есть вас не должны бить — сейчас уже безопасность это микроагрессий и триггеров! Сколько новых опасностей люди изобрели! И стандарт дружелюбия за последние пятьдесят лет очень сильно вырос, и, собственно, поэтому понятно, что даже если сейчас экосоциалисты победят, то еще через 50 лет люди все равно не будут наслаждаться дружелюбным миром — они просто выработают еще более высокие стандарты дружелюбия и снова будут страдать. Такова человеческая природа.

Итак, есть реальный мир с жестоким и неприятным вторым законом термодинамики, и есть наша чуть ли биологическая потребность в совсем другом, дружелюбном мире. И здесь люди пытаются замаскировать расхождение между этими двумя мирами, создать иллюзию, кокон, который защитил бы нас от жестокой природы. Внутри этого кокона мы чувствуем себя в целом сносно, наши экзистенциальные проблемы закрыты, но иногда реальность прорывается через этот кокон — и возникает ужас. Собственно, все политически спорные моменты в Европе, которые обострились последнее время — именно про этот ужас.

Возьмем коронакризис. Здесь люди вдруг осознали, что старуха с косой — вот она, по улицам бродит. Она, конечно, всегда там бродила, но сейчас мы на нее обратили наконец внимание — не в последнюю очередь потому, что нам об этом сообщили через прессу. И, попав в поле зрения, этот факт привел людей в ужас. Этот ужас особенно силен, потому что система здравоохранения может переполнится — бюргеры уже привыкли к мысли, что если случится болезнь, то здесь в Германии, все-таки одна из самых лучших медицинских систем мира, и многое можно вылечить. А оказывается, нет, и в этой лучшей системе может возникнуть ситуация, когда коек не хватит, чтобы всех лечить — и тут воображение начинает рисовать картину того, как врачу приходится решать, кого спасать: 90-летнюю бабушку с тремя внуками или 89-летнего дедушку с двумя. Если врач никогда в жизни такого выбора не делал, если у него нет опыта триажа, то это действительно страшно, определять, кому жить, а кому умереть. Я видел людей, которые остаются более-менее вменяемыми, когда рассуждают о рисках для себя или своих близких — но стоит им набрести на эту мысль о триаже, и тут же в глазах разливается стылый экзистенциальный ужас.

Кризис беженцев тоже об этом. Представьте себе обычного, докризисного европейского пограничника. Что он делает? Достаточно лениво объезжает или обплывает границу, изредка ловит нарушителей, задерживает их, арестовывает, отправляют обратно, ну или в суд — нормальная, рутинная, вовсе не такая захватывающая жизнь. И вот этот сонный пограничник внезапно сталкивается с резиновой лодкой, в которой плывет 300 человек, через день — еще с одной, с двумя на следующий… Иногда лодки не доплывают, трупы выносит на берег прибоем, они гниют и разлагаются на его глазах. В его бытие приходит смерть. И также как и врачу, ему приходится делать выбор, что делать: отправить этих людей обратно в море, на верную смерть? Или отправить их на корабле — уже на другую смерть, на войне в чужой стране? Или пустить? Но если пустить, то ужас возникает уже внутри, потому что старуха с косой перемещается из морских глубин на мощеные европейские улочки, и в итоге натурально отрезает голову местному учителю. Эти лодки разрушают кокон европейского мира, и добавляют туда экзистенции: теперь понятно, что либо лодки будут тонуть, либо головы резать.

И то же самое с атомной энергетикой: после Фукусимы (именно тогда в Германии закрыли атомные станции), люди опять вспомнили о том, что атомная станция может протечь, и в итоге некая область станет совсем не дружелюбной, а наоборот, практически необитаемой. И тут же пресса подогнала страх об отработанном ядерном топливе, которое представляет собой некий ядовитый артефакт, который невозможно уничтожить, и опять же возникает страх от самого процесса создания такого артефакта, который будет существовать еще десятки тысяч лет после смерти тех, кто его создал, и будет где-то будет лежать, отравлять все вокруг себя. Возможно, он протечет в грунтовые воды, возможно, его выкопают и доставят в людное место — да мало ли что может произойти за десятки тысяч лет? А с другой стороны, теперь, когда электростанции закрыли, возникает ужас уже по другому поводу, ужас перед тем безветренным и пасмурным днем, когда возобновляемая энергетика работать не будет — и в наши дома придет первобытный холод.

Ужас просачивается через кокон благополучия который, мы строим, и это действительно страшно, особенно для людей, которые всю жизнь прожили в мире, не сталкиваясь вообще с какими-то серьезными проблемами. Собственно, экзистенциальные философы говорили об этом весь 20 век, это все не я придумал, я лишь переложил на современные события и добавил деталей, но не привнес в эту картину ничего такого, чего бы там не было в 20-м веке. Тогда философы направляли свою критику в основном на науку и сциентизм, ну и на либерализм образца 19-го века — и тоже говорили, что наука, прогресс, технология, создают этот защитный кокон и мешают человеку встретиться с экзистенциальным, мешает человеку воспринять мир таким, какой он есть. С тех пор изменилось только то, что науку и классический либерализм заменили лево-либеральным мейнстримом, содержащим по сравнению с идейными предшественниками чуть больше экзистенциально-смягчающей ваты. Но проблема совершенно не решилась, все равно остается противоречие между миром со вторым законом термодинамики и дружелюбным миром, и все так же это противоречие маскируется коконом, только вот его приходится делать все толще и толще, потому что стандарты дружелюбия растут. В период кризисов проблема вновь актуализируется, острее чем раньше, ведь маскировка требует все больше ресурсов из-за растущих стандартов, и самих кризисов становится больше, потому что в мире выросших стандартов дружелюбия вызвать кризис очень легко. Воистину, современный либерализм не решил вообще ни одной проблемы; он просто отложил их на потом. Вернее, на сейчас.

Естественно, многие люди не оставляют попыток решить проблемы по-настоящему, а не откладыванием и маскировкой. Очень заметной попыткой становится идея создания Нового Человека — такого, который необходим для функционирования дружелюбного мира. Опять же, это не то чтобы большая новость, эта концепция была придумана очень давно, и, например, была очень популярна у большевиков — они, разумеется, тоже строили дружелюбный мир. “Весь мир насилья мы разрушим, до основанья, а затем / мы наш, мы новый дружелюбный…”. И их дружелюбный мир коммунизма должен был быть населен Новыми Людьми, теми, кто только и может в нем жить: обычные, старые, контрреволюционные люди, империалисты и колчаковцы всякие не могут существовать в дружелюбном мире, потому что хотят властвовать над другими, эксплуатировать их, притеснять меньшинства — и в итоге они коммунизм разрушают изнутри.

Дружелюбный мир можно сравнить с городом на глубине океана, на который постоянно давит толща воды, и одно неверное движение — и все прольется; или же с космическим кораблем, где через трещину в обшивке может выдуть наружу всю жизнь. Но для сторонников концепции Нового Человека фокус смягчается, они видят проблему не в фундаментальной неустойчивости конструкции, а в том, что внутри нее есть ненадежные, несознательные элементы которые все портят, которые разрушают скорлупу изнутри, и с которым надо бороться: в России — с либералами и западниками, а в мире либералов и западников — с правыми экстремистами, консерваторами и антикарантинщиками. На полном серьезе, нам канцлер недавно объяснила, что вот если бы не внутренние враги, то все карантинные меры сработали бы на отлично, и в Германии был бы не экономический спад, а рост, как в победившем вирус Китае! Они там действительно думают, что это не проблема архитектуры, не проблема дизайна, а несознательных элементов, которые просто неспособны оценить архитектуру и дизайн!

✍ Понятно, что несознательных элементов много. Еще больше тех, в ком несознательность сидит изнутри, немножечко сдерживаемая дружелюбными россказнями из мейнстримных СМИ — и, случись что, как моментально эту преграду сорвет, и несознательными станут уже все. И эта картина мира еще более ужасна, потому что теперь эта оболочка, этот кокон — он не только снаружи нашего подводного города, но он еще невероятной геометрией тянется по всей его внутренности, прорезая каждого обитателя, удерживая снаружи дикие части его. Но кажется, что есть важное отличие: с природой ничего сделать нельзя. А с человечеством… Почему бы и не попробовать?

Поэтому усилия концентрируются на выведении Нового Человека, в котором этой вытесненной, темной части просто не будет. Который будет счастлив в этом мире, добровольно откажется от излишеств, будет проявлять какие-то несвойственные людям новые качества… У экологов Новый Человек не ест мяса, не ездит в отпуска, или ездит только на поезде, покупает только локальные продукты, произведенные недалеко, чтобы не тратить CO2 на транспортировку грузов, и там, на самом деле, очень длинный список. У социалистов то же самое: их Новый Человек, например, должен обходится без индуктивного мышления — потому что любое индуктивное мышление приводит к суждениям о группах людей, а это дискриминация. У либералов требования к Новому Человеку попроще: всего-то и надо, что закон не нарушать и налоги платить — но, конечно, по мере роста стандартов дружелюбия, растут и требования к Новому Человеку, так что скучные налоги уже совершенно недостаточны. В Путина тоже есть образ Нового Человека: счастливый гражданин Русского Мира, православный, скрепный, державный…

Дружелюбный мир — это постмодернистский коллаж, составленных из множества приятных идей, которые тем не менее отказываются собираться в логически-консистентную картину — как неправильный паззл, который, как ни крути, будет либо дырки содержать, либо не собираться из-за лишних элементов. Это стандартная проблема постмодернистского, коллажного мышления, и в этом случае, как я говорил в курсе Научного Мышления, вводят белые или черные дыры: то, куда все исчезает, или откуда откуда все берется. Так и Новый Человек: если в дружелюбном мире чего-то не хватает, мы всегда можем сказать, что Новому Человеку это не нужно, а если есть что-то лишнее — то Новый Человек научится с этим справляться.

Опять же, мечты о выведении Нового Человека позволяют на какое-то время отвлечься от протекающего купола, избавится от ужаса — кажется, что еще немножко, и мы выведем Нового Человека, и все проблемы исчезнут. Но вот незадача! Новый Человек отказывается выводится.

✍Неудивительно, на самом деле. Почему-то либеральные мыслители решили, что человек лучше поддается переформатированию, чем неживая природа — еще с просвещенческих идей о tabula rasa. Но это тоже заблуждение. Человеческий мозг сформирован тысячелетиями эволюции, законы которой столь же неприложны, что и второй закон термодинамики. Нельзя просто отменить это влияние правильным воспитанием. Ослабить — да, но не отменить. И как назло, именно те особенности человека, которые мешают ему стать Новым Человеком — стремление к доминированию, индуктивное мышление, аппетит к мясу, жажда новых впечатлений, потребность в социализации с другими людьми, несмотря на эпидемию — укоренены в человеческой природе особенно глубоко. Наша биологическая природа не позволяет нам стать Новым Человеком. Да, кто-то прилежно соблюдает все карантинные правила, и сидит дома, и вроде как даже совсем немного тех, кто не соблюдает — но достаточно, чтобы эпидемия продолжалось. А если, как в Китае, все-таки собраться и учредить полицейское государство — то получится совершенно беспрецедентное насилие государства над людьми, и тогда уже будут претензии к тому, что государство какое-то не особо новое, слишком уж громко раздастся в воздухе знакомый лязг тоталитаризма 20-го века.

Если мы сейчас осмыслим всю эту ситуацию с самого начала, от формирования потребности в дружелюбном мире до провала проекта Нового Человека — то мы легко можем найти ее совершенно безумной. Мы смотрим на реальный мир, он не совпадает с нашей фантазией о том, как все должно быть, мы начинаем изо всех сил натягивать этот мир на каркас нашей фантазии, это не получается — и мы начинаем себя тоже натягивать на этот каркас! Удивительно, что бы здесь могло пойти не так?

Некоторые люди не хотят натягиваться на этот каркас, не хотят играть в этот спектакль дружелюбия, и, наверное, есть много категорий таких людей — но я хочу поговорить о Темных Людях, еще одной моей любимой темы со времен Гарри Поттера и Деконструкции Авторского Нарратива https://witness-of-singularity.medium.com/31b6ab41eedf . Это люди, у которых акцентуированны темные черты характера: психопатия, нарциссизм и макиавеллианство. И для понимания конфликтов вокруг дружелюбного мира эти люди очень важны, потому что именно эти люди как правило протестуют против карантинов, ввоза беженцев и всего остального. Ну, по крайней мере, так утверждает либеральная пресса: если кто-то протестует против веганства, и считает, что нет ничего особо проблемного в том, что на бойне умирают коровки — такой человек будет обвинен в недостатке эмпатии и в конечном итоге в психопатии, что не совсем неверно: это безусловно преувеличение, клинической психопатии в таком поведении нет и близко, и клинические психопаты все-таки либо в тюрьмах сидят, либо в дурдомах. Но субклиническая психопатия, когда эмпатия не отсутствует начисто, а просто ниже среднего — здесь, конечно, есть.

Собственно, еще одной чертой психопатии является меньшая чувствительность к опасностям и рискам, именно поэтому субклинические психопаты практикуют разного рода рискованное поведение: случайный секс, вещества, прыжки с парашютом, рискованный бизнес и так далее. Опасность ими воспринимается не так серьезно, и, соответственно, когда они сидят в том же коконе дружелюбного мира и видят, что что-то начинает протекать — у них не настолько болезненная реакция. Ну да, протекает, но ведь всегда так было, но как-то жили же до этого! Эта сниженная чувствительность к рискам, опять же, чисто биологическая — в тёмной триаде сильна генетическая компонента.

Из-за растущих стандартов дружелюбия все больше и больше людей людей могут обнаружить себя в положении психопата. Например, меня совершенно не смущает то, что я приду на работу и у меня будет проблема, что у меня упал сервис упал и его нужно будет срочно поднимать. Но современный IT-сойбой уже не может так жить! Собственно, ради этих сойбоев проблемы исчезают из по-настоящему прогрессивных IT-компаний, и сменяются “точками роста” и другими эвфемизмами.

Когда я переезжал в Германию, меня тоже не парализовала проблема, что это другая страна с другим языком, другой культурой, что придется искать квартиру, другую работу. То есть было понятно, что это легко не решится, что нужно будет с этим разбираться — но не было ощущение чего-то невозможного, непреодолимого. Но для жителей вот этого дружелюбного мира такие проблемы тяжелы и непредставимы! Поэтому люди, которые прибывают на резиновых лодках, должны быть встречены приветственными транспарантами, должны быть всячески обласканы, заселены в какие-то дома, им должно быть обеспечено то, это, пятое-десятое — потому что встречающие очень плохо представляют себя в этой ситуации, когда они вынуждены куда-то ехать. Или, напротив, представляют очень хорошо и понимают, что они бы не вывезли. Туристическое путешествие, year abroad ради фана — да, но вынужденное переселение… Сомневаюсь.

Итак, есть разница в восприятии самого факта наличия проблемы между обычными и темными людьми: если сойбоев опасность парализует и они не знают, что с ней делать, и впадают либо в истерику, либо в ступор — то людей покрепче умеренная опасность, наоборот, мобилизует. У меня в жизни много раз было так, что происходит что-то очень плохое — но в голове возникает такая кристальная ясность в эти минуты, сразу становится так хорошо понятно, что нужно делать, куда звонить, куда ехать… На работе несколько раз такое тоже происходило, был, например, один проект, который нашей команде нужно было выкатить, скажем, через 2 дня. И мы внезапно обнаружили в продукте дефект, который был в сторонней библиотеке, и мы не могли ее заменить или, тем более, скорректировать — потому что даже приблизительно не понимали, как она работает. Но проект-то надо было выкатывать, потому что уже обещано — это была работа в университете, и там дело было не в том, что без премии оставят, а в том, что обещали и не хочется опозорится. И тогда тоже возникла эта кристальная ясность, мы нашли план, реализовали его, и на самом деле это было одно из самых ярких, как мне кажется, переживаний за мою карьеру программиста: безумный drive, и шикарнейший восторг в конце. В конце-концов, восторг приходит только тогда, когда вы решаете настоящую, сложную проблему. И если вы научились получать восторг от работы, то при взгляде на проблему вы рассматриваете ее не только как неприятность, то как и сырье, из которого вы возгоните восторг.

То, что для Нового Человека — абсолютное зло и причина для паники, для Темных Людей превращается в ресурс, в возможность проявить себя, в возможность испытать восторг. Конечно, все должно быть в меру, и у разных темных людей разная толерантность к этим проблем — безусловно, на любого можно надавить так, что он сломается. Тем не менее, есть разница между “проблемы — зло, их не должно быть вообще” и “когда проблем в меру — это очень даже неплохо”. Потому что, еще раз, от проблем можно не только страдать, но и наслаждаться ими, и те, кто к этому способен, могут преуспеть в бизнесе: бизнес — это всегда риск, это всегда вызовы. Или в науке, ведь там тоже риск того, что вы десять лет будете биться над какой-нибудь проблемой, а решит ее в итоге кто-то другой, и все, что вам останется — это хлопнуть себя по лбу и сказать: “ах, как же я не догадался”. Или — в разработке: когда разработчик с нуля собирает архитектуру нового продукта (или, вернее, собирает ее из библиотек) — здесь ведь тоже есть риск, человек вкладывает в проект душу два года, а потом продукт развалился, потому что менеджмент неправильно рассчитал рынок и продукт никому не нужен. Конечно, не все разработчики такие — если мы говорим об обычных джейсоноукладчиках, им, в общем все равно — закрылся проект, ну и что, в другой пойду, какая разница, где джейсоны перекладывать. Но это уже мало общего имеет с вдохновением и восторгами, обычная работа, вроде как водитель трамвая, и примечательно, что на таких должностях становится все больше стандартных усатых пузанов, которые, конечно, уже никакие не темные люди.

Кардинально различное отношение к опасностям и проблемам создает конфликт между обычными людьми (которые пытаются превратится в Новых Людей) и Темными. И подобно тому, как дружелюбный мир имеет множество разных оттенков, возможно и множество разных проявлений этого конфликта. Если, например, некто фантазируют себе замечательную картину мира, в котором все электричество вырабатывается ветряками и солнечными батареями, а потом недружелюбный ученый и говорит: “да не будет это работать, по нижеследующему списку причин” — то и проблема будет не в том, что фантазия дурацкая, а в том, что фантазеру кто-то осмелился об этом сказать. Если бы он промолчал, то прямо сейчас проблемы бы не было — может быть, она возникла потом, у других людей — но, конечно же, она бы как-то решилась, потому что, как мы помним, дружелюбие воспринимается фантазерами как естественное состояние мира, а значит, и проблемы решаются, нужно просто решать, а не реактивить и не считать, что что-то невозможно. Все возможно, главное, верить! Так возникает проблема с “реактивными работниками”.

С другой стороны, темным людям становится все более и более некомфортно натягиваться на каркас дружелюбного мира, хотя бы потому, что они не видят особой особой причины этого делать. То, что обычных людей — катастрофа, для темных является скорее неприятностью, может быть, временным увеличением рисков, но это терпимо, и не кажется стоящим полной перестройки мира и собственной жизни. Кроме того, есть опасение, что в дружелюбном мире вызовы будут отсутствовать, или они будут постановочными, ненастоящими — как большевики обещали построить мир, в котором не будет “хищнической конкуренции”, а будет “дружеская кооперация”. Но это не так интересно! Нет заряда, нет драйва! Строители дружелюбного мира собираются изъять из него все то, что обеспечивает драйв и восторг — естественно, мы протестуем!

Этот конфликт, кстати, замечательно показан у Лю Цысиня в “Вечной Жизни Смерти”. Я возвращаюсь к этой книге снова и снова, я написал на нее обзор (https://telegra.ph/kinogid-psihopata-Zadacha-Treh-Tel-06-12 ) и мне кажется одна из лучших книг которые я читал, может быть, за 10 лет. В ней этот конфликт между новыми и темными людьми обрисован очень детально, метафорически, выпукло — там даже физика устроена так, что сторонники дружелюбного мира и темные люди оказываются разделены этой физикой, и что любой человек в рамках этой физики должен сделать выбор о том, где он хочет жить: в мире безопасном, но бесплодном, стерильном, ограниченным собственной звездой без возможности выхода за ее пределы — или же в опасной, темной, страшной, но реальной Вселенной. Опять же, книга совершенно корректно отображает то, что сторонников дружелюбного мира, скорее всего, будет намного больше — но и рисковых людей будет немало, вполне достаточно для острого сюжета. Если не прочитали еще эту книгу, я правда советую: это, правда, заключительная часть трилогии, поэтому надо прочитать первые две, впрочем, первую можно смело читать по диагонали.

Фундаментальный конфликт между Темными и Новыми людьми дополняются конфликтами попроще. Ну, например, на рабочем месте сойбой не конкурентен с темным человеком. Сколько всего сойбою нужно обеспечить! Тренинги по расовым взаимоотношениям и правильным гендерам (даже если сойбой белый и straight как рельса), чтобы в столовой было обязательное веганское меню, ему нужен детальнейший onboarding, ему нужно объяснять все задачи так, чтобы все было понятно, чтобы не пришлось самостоятельно, упаси боже, искать какие-то ответы — нет, нужно, чтобы он просто лапками по клавиатуре пожамкал, и у него сразу все получилось, и все такие довольные, восхищенные, одобряющие, позитивные. Blameless culture опять же, ведь если он напишет херню — а он обязательно напишет, голова-то пустая! — то он никак не должен почувствовать себя от этого плохо, а то же ему больничный придется брать! Сколько всего ему нужно для того, чтобы переложить джейсон из одного места в другое! Совсем иначе с Темным Человеком. Документации нет? Ну ладно. Гендерных тренингов нет? Отлично! И сразу начинает работать, и приносить прибыль.

В заключение этого текста хочу поговорить о том, кто в этом конфликте победит — ведь для нас, Темных людей, этот вопрос очень важен. Так вот, Новые люди не победят, это абсолютно точно. Потому что сражаются они со вторым законом термодинамики, с эволюционной биологией, с фундаментальными физическими законами. Да, они пытаются позиционировать этот конфликт как конфликт исключительно с темными людьми. В таком позиционировании у них есть надежда на победу — темных людей мало, их можно отправить на перевоспитание, а детей окружить любовью и заботы так, чтобы ничего темного в них не завелось (хотя это тоже противоречит эволюционной биологии, потому что темные люди всегда будут возникать, ведь в ситуации, когда мир абсолютно дружелюбен, вероломный и лгущий темный человек получает максимум прибыли).

Но на самом деле их конфликт — это конфликт с силами природы. Если мы просто посмотрим, как люди сейчас пытаются победить эту хтоническую силу природы в виде короновируса, мы обнаружим полную импотентность сторонников дружелюбного мира. То у них вирус совсем не опасен, так что не будем закрывать границы. Ой! Все-таки опасен, так что закроем — но вирус уже внутри. Но ничего, сейчас мы сделаем полный локдаун и победим заразу. Черт! Не получилось. Ну, давайте будем отслеживать контакты и изолировать больных. Не получилось, инфицированных стало слишком много? Ну, введем мягкий локдаун, чтобы стало поменьше, и снова стало можно отслеживать. Как не становится меньше? Тогда придется жесткий локдаун. Теперь вот вся надежда на вакцину. Конечно же, все получится, все будет просто замечательно.

Эти беспомощные, истерические метания выдают слабость и немощь новых людей. Они неспособны решать проблемы, просто потому, что для этого нужен опыт — а его сложно получить в атмосфере повального дружелюбия. Без опыта, человеческий интеллект атрофируется, и на смену продуманным стратегиям, расчету приходит непрекращающаяся истерика.

И вот эти люди победят второй закон термодинамики? Правда? Да конечно же нет. Рано или поздно мы обязательно увидим, как концепция дружелюбного мира рушится, и как темные люди, способные решать проблемы, выходят на первый план.

Это, впрочем, не обязательно произойдет скоро. Не факт, что при нашей жизни. И уж конечно до того как это произойдет, дружелюбные люди успеют испортить массу нервов всем нам. Поэтому процесс краха нужно ускорить — и об этом я поговорю в следующем тексте на тему дружелюбного мира. Этот текст вышел больше абстрактным — экзистенциальные проблемы, постмодернистские коллажи, и все прочее — и им я подготовил оптику, через которую буду в следующем тексте смотреть на IT-образование в России, виртуальную реальность, искусственный интеллект и культуру темного рационализма.