Неисповедимые пути

Пролог. Полночь

Лилия очнулась от суетливого, путаного сна. Кто-то преследовал ее, а может, и наоборот, она гналась за кем-то — по дворам, коридорам, крышам. Ей оставался лишь последний прыжок, чтобы схватить злодея — или, возможно, чтобы окончательно оторваться от него — но ноги подвели ее, и она упала вниз, в пустоту. Закричав, Лилия резко села, открыла глаза и осмотрелась по сторонам.

Странно. Вместо привычного потолка своей спальни она увидела небо, в котором стояла полная луна, а спина девушки опиралась не на изголовье кровати, а на глухую кирпичную стену. Недалеко каркали вороны, которых она напугала своим вскриком. Голова кружилась, и она чувствовала тревогу, расходившуюся волнами ото лба. Будто произошло что-то не просто плохое — непоправимое, неправильное.

Лилия вспомнила. Ее подкараулили! Напали из-за угла! Выманили из дома! Подло, низко… Она даже не успела открыть рот, чтобы произнести защитное заклинание: просто сначала ей показалось, будто рядом ударили в гонг, а затем мир в ее глазах замерцал, все быстрее с каждой секундой — и потух, сменившись беспокойными видениями.

Наскоро ощупав тело, Лилия поняла, что цела — ни ран, ни ушибов. Прикоснувшись ко лбу, она мысленно обратилась к своему споенцу. Волна страха пробежала по ее телу — от головы к плечам и животу, к рукам и ногам. Кто-нибудь другой мог бы счесть это вполне естественным — после разбойного-то нападения! — или же объяснил это недомоганием после удара по голове, но Лилия знала наверняка: это не ее страх. Вот еще, пугаться какого-то грабителя! Не на ту напали! С простым грабителем она бы в два счета разделалась! Нет. Это наверняка порча, поразившая споенец — и именно оттуда исходит страх.

Это был не разбой — не водились грабители в тихих, сонных Чисовицах. Ее хотел убить темный колдун, не иначе. Но приспешник Девятерых не учел одного — он имел дело с Лилией. О, здесь колдуна ожидал крупный сюрприз! Она была звездой дуэльного клуба Академии. Каролина, ее учительница, пожимала плечами — зачем, мол, молодой заклинательнице такое? Бестолковая тетка, ни о чем, кроме своих свитков, не думающая! Лилия же всегда знала — ей суждено быть вершительницей великих дел, героиней жестоких сражений. Вот как сейчас. Битва началась неожиданно, но Лилия твердо намеревалась выйти из нее победительницей.

Она прислушалась к тревоге, исходящей из споенца. Учителя говорили, что колдовство — как гарпун, который связывает… того, на кого напали — слово «жертва» отдавало слабостью, а Лилия этого не любила — с нападавшим. Через некоторое время Лилии удалось нащупать едва заметную ниточку, соединяющую ее с колдуном. Она прошла несколько домов, свернула на перекрестке… Нахмурившись, Лилия подняла глаза — да, так и есть: перед ней стоял Чисовицкий Костел.

И след вел туда — через главные ворота, внутрь.

Окна мягко светились — дом Творца никогда не погружался во тьму — но внутри было тихо. Клир, конечно же, спал, и Лилия знала — у нее нет времени вытаскивать старикашек из постелей и объяснять им, что к чему. Что бы не замышлял мерзавец, она остановит его сама. Неужели колдун думал, что двери станут для нее преградой? Наверное, он и впрямь не знал, с кем связался — разумеется, уже почти состоявшая заклинательница могла войти в Костел, когда ей угодно!

Подойдя к воротам, она поклонилась висевшему на створе лику Творца и произнесла отпирающую молитву:

— Muto matrix portae, set status aperire, ubi nomen principium est!

Ворота беззвучно открылись. Так, где же этот негодяй? Вокруг нее была лишь тишина. Лилии оставалось полагаться на интуицию, как и подобает воительнице. Нет нужды видеть цель, если чувствуешь, где она. Она прошла в самый конец главного зала, к открытой боковой двери, затем по коридору, взбежала по лестнице, и, слегка запыхавшись, остановилась перевести дух — воительница или нет, но беготню Лилия не любила. В колдовских битвах важны воля и праведность, а не ловкость, которой пышная, внушительная Лилия не обладала. Отдохнув, она приготовилась сражаться, устремив весь свой гнев между глаз, к споенцу.

Прямо перед ней промелькнула тень, и, не теряя ни мгновения, Лилия выкрикнула атакующее заклинание. Сила, страсть ее были достаточны, чтобы любой рухнул навзничь. Она ожидала услышать вопль боли, сдавленную брань, проклятья, просто удар тела об пол, в худшем случае — контратакующее заклинание, но не произошло вообще ничего. Тишина.

Темнота в ее глазах вдруг замерцала красным. Лилия остановилась — что-то пошло совсем не так. Пульсация усиливалась, учащалась, мелькала быстрее, чем билось ее сердце. В ушах стоял звон, становящийся все выше. Тревога, таившаяся в ней, вскипела в панику. Инстинктивно пытаясь сбежать, Лилия сделала шаг назад.

И поняла, что сзади лестница.

Лилия так и не смирилась с тем, что она — жертва, но успела осознать, что судьба не уготовила ей роли героини.

Она кубарем покатилась вниз.

Глава первая. Утро

Полоска утреннего света из щели между шторами уже добралась до кровати, когда Ярин проснулся. Полежав немного, он с наслаждением потянулся и перевернулся на другой бок. А может, еще полчасика…. Впрочем, нет. Он и так отлично выспался, а день обещал быть восхитительным — как и любой день с уроком у мастера Густава. И, судя по солнцу, у Ярина было не так уж и много времени — учитель жил на самом краю Чисовиц, в маленьком домике без всяких гостевых комнат, и Ярину, проходящему у него послушничество, пришлось остановиться в главной резиденции Заклинателей. Так что для начала парню предстояло прогуляться по мощеным камнем улочкам, греясь в лучах теплого апрельского солнца. На уроке он собирался показать Густаву этюды, которые закончил вчера. Задания мастера больше напоминали головоломки, и Ярин в очередной раз чувствовал, что превзошел сам себя — впрочем, он уже знал: это ощущение продлится лишь до того момента, как Густав подкинет ему следующие этюды, заставив снова почувствовать себя темнотой и бестолочью.

И, конечно, старый мастер опять будет рассказывать о своих приключениях. Густав легко уносился вплавь по волнам воспоминаний — раньше он много странствовал, видел и делал вещи, о которых другие Заклинатели даже не догадывались. Волшебство было его страстью, он всю жизнь пытался проникнуть как можно глубже в его тайны — и теперь, когда его время подходило к концу, торопился поделиться своими наблюдениями и догадками. Многие послушники не оценили бы это — они предпочитали разучить полусотню фокусов и повторять их до конца жизни, зарабатывая себе на хлеб. Но Ярин никогда не прерывал своего учителя. Фокусы и по учебнику можно освоить, но есть то, о чем в книгах не написано — это и было для него самым интересным. Наверное, поэтому Каролина, его наставница в Академии, и выбрала Густава учителем Ярина: она и сама когда-то была послушницей старого мастера и знала, чего ждать.

Разлеживаться было некогда. Решив так, Ярин резко вскочил с кровати, оделся, и, подойдя к красному углу, помолился висящему образу Творца — белобородого старика с добрыми, внимательными глазами — о завтраке.

Когда Ярин умылся и спустился в столовую, Ванко, домовой хтось резиденции, как раз заканчивал накрывать на стол. Ярин окинул его профессиональным взглядом Заклинателя. Ванко ростом доходил парню до бедра, принадлежал к породе кентавров, имел две руки и четыре ноги — впрочем, он мог использовать среднюю пару конечностей и как руки тоже, если было нужно. Тело его напоминало составленное из сочленений насекомое — и формой, и покрытием, которое внешним видом и твердостью было схоже с панцирем жука. Каждый, взглянувший на хтося внимательно, понимал — он, как и учила Книга, действительно был Сотворен не в тот же день, что животные или растения. И, конечно, не вместе с человеком — пусть самые сообразительные хтоси могли говорить, но вот споенца у них не было, а значит, Творец не слушал их слов, не заботился о них, и колдовать хтоси не могли. Зато были способны на многое другое.

В основном люди видели в хтосях ничем не интересную прислугу, но Ярина завораживали эти удивительные существа — поэтому он и выбрал Академию Заклинателей, работой которых было их зачаровывать. От взора Ярина не укрылось, что Ванко заметно припадал на левую заднюю ногу, а «доброе утро», которое он произнес, вышло с изрядным сипением. Это было легко поправить. Но домовой принадлежит резиденции, а не ему лично — а значит, решение за управляющим, мастером Франтишеком. Который ничего не умел, кроме как рассуждать о том, что магия нужна Заклинателям не для собственного удовольствия, а для помощи другим. Такой помощью Франтишек и занимался, зачаровывая кое-как домовых, сторожевых и всех прочих хтосей для горожан.

От этих мыслей настроение Ярина уже немного испортилось, когда он принялся за завтрак, а потом оказалось вдобавок, что и слой масла на бутербродах слишком тонок, и вместо вишневого варенья было яблочное. Тут Ванко, конечно, ни при чем — просто молитвы Творцу не всегда работали буквально, особенно здесь, в довольно заурядном городке вдали от столицы. Жизнь в Чисовицах сильно отличалась от Академии Заклинателей, и не только потому, что пути Творца здесь были гораздо более неисповедимы. Взять того же мастера Франтишека. В Академии из-за его неумелости и брюзгливости светило разве что место библиотекаря — но здесь, благодаря своей оборотистости и напору, Франтишеку удалось прибрать к рукам все дела резиденции. Он и Ярина припахал к заговорам хтосей надоедливых старушенций — пусть учиться Ярина отправили к Густаву, и писать рекомендацию будет именно старый мастер, но утверждать ее должен Франтишек.

Эта проклятая рекомендация топором зависла над шеей Ярина, и ситуация парня необыкновенно бесила. Неважно, что он был лучшим на своем курсе, неважно, что его учит один из опытнейших магистров Ордена — в глазах Творца, который определит его дальнейшую судьбу, рекомендация весомее. Ярин хотел стать странствующим заклинателем — посмотреть на другие города, на удивительных хтосей, живущих там, увидеть руины древних поселений, о которых ему рассказывал Густав… Но для такой профессии Ярин не мог обойтись без самой лучшей рекомендации. Прямо сейчас его шансы были малы: Франтишек явно благоволил к своей собственной ученице, Лилии, такой же бестолковой девке. Не исключено, что в итоге Лилия станет странствующим заклинателем, а Ярин будет до конца жизни заговаривать хтосей в какой-нибудь дыре.

Жуя бутерброд, Ярин заметил пташеков — пять полупрозрачных сердитых воробьев, летающих по кругу. Они наверняка бы оглушительно голосили, если бы Ярин им разрешил — но он не любил, когда отвлекали от завтрака. Сразу пять? Только что же не было ничего… Ярин поманил пальцем одного из пташеков.

— Где тебя носит, черт побери, сколько можно спать, лентяй ты эдакий! — заорал воробей голосом Франтишека.

Магистр, как всегда, легок на помине. Из воплей пташека Ярин узнал, что ему срочно нужно прибыть в Чисовицкий Костел, потому что с Лилией случилось несчастье. Ярин усмехнулся. Несчастье с Франтишеком было бы лучше, но и это сойдет.

Значит, придется забежать в костел по дороге к Густаву… Ярин призвал своего пташека. Это был грач с зелеными, как и у парня, глазами, и перьями такими же черными и взъерошенными, как его волосы, худой и чуток нескладный. Ярин надиктовал пташеку сообщение о том, что, возможно, немного задержится, отправил пташека в к Густаву, бросил в рюкзак блокнот со своими записями, накинул куртку и вышел из резиденции навстречу солнцу и приключениям.

Костел был совсем недалеко от резиденции, и Ярин добрался до него за десять минут. У ворот он встретился с Ханной, городской целительницей — невысокая, одетая в безупречно белый халат, с идеально уложенным каре светло-каштановых волос, она раздраженно сверкнула на Ярина своими карими глазами вместо приветствия. День становился все интереснее. Что же за несчастье случилось с Лилией, если целительницу вызвали, но оставили болтаться под дверью?

Ворота открылись, и священник пропустил их внутрь. Ярин его не знал — он вообще до сих пор в костеле Чисовиц не был. Простые люди приходили послушать слова епископа о праведности, которая обещала большее внимание Творца к вознесенным молитвам, но Заклинатели хорошо знали, что из жизнь зависит скорее от собственного искусства, а не от праведности.

Как оказалось, в костеле было очень красиво. Высокий потолок главного зала, богатая утварь, витражные окна, переливающиеся в ярком солнце рубиновыми, изумрудными, сапфировыми оттенками — все это должным образом подчеркивало величие Творца и Его могущество. В серединной части Ярин даже чуть отстал, чтобы получше рассмотреть огромную, во всю стену фреску. Творец в белоснежных одеждах стоял, сложив руки на груди — Ему не было необходимости размахивать ими, выкрикивая заклинания, ибо сила Его, в отличие от людей, исходила из самого сердца. Сияющий свет истины окружал Его, разгоняя тени, вытесняя тьму, выдавливая зло в потолочные углы, где угадывались искаженные злобой и яростью лица демонов. Девяти демонов, некогда принесших в мир пороки алчности, гордыни и соперничества. Книга Творения говорила, что после их Изгнания Творец установил Свой порядок спокойствия, благочестия и изобилия и покинул этот мир телесно, оставшись в образах и храмах Своих, чтобы по-прежнему заботится о людях.

Священник провел их через боковую дверь в углу зала, потом они свернули, прошли по коридорам в ту часть костела, что не предназначалась для посетителей. Наконец, они остановились рядом с лестницей на второй этаж. У основания лежало что-то крупное, объемное, накрытое покрывалом, из-под угла которого выбивался ярко-красный клок волос. Ярин догадался, что несчастье с Лилией приключилось и впрямь серьезное.

Здесь уже стояли трое. Епископ Андрий, высшее духовное лицо Чисовиц, худой старик со строгим взглядом, шептался с другим церковным иерархом, Михалом — энергичный чернобородый дьякон был здесь кем-то вроде завхоза, освобождая Андрию время для духовных изысканий. Франтишек тоже пришел: грузный, невысокий, с отечным лицом и рыжеватыми кудрявыми волосами по краям обширной лысины, он стоял в стороне, переминаясь с ноги на ногу и озираясь по сторонам.

Через пару минут, гремя сапогами, в коридор вошел городской инквизитор, Торам. Ярин приветственно кивнул ему: за время практики он успел подружиться с рослым, улыбчивым парнем, который был всего на пять лет старше него. Они частенько проводили время вместе: Торам учил его владеть оружием, Ярин в ответ — фокусам заклинателей. Часто они устраивали небольшие магические дуэли, прямо как вчера — парни просидели допоздна, соревнуясь в управлении колесницами, что было честным выбором: в «Мече и щите» Торам не оставлял Ярину ни малейшего шанса, а Ярин всегда побеждал в «Сражающихся царствах».

Андрий приподнял покрывало. Тело лежало в неестественной позе, глаза раскрыты в предсмертном ужасе, шея вывернута… Ханна охнула. Франтишек запустил пятерню в остатки волос на затылке.

— Творец да упокой душу рабы твоей Лилии, — торжественно и печально произнес Андрий подобающие случаю слова.

Все повторили за ним, и наступило неловкое молчание.

— Как же хрупка человеческая жизнь, — начал Михал, блуждая глазами по сторонам, чтобы не смотреть на тело, — такая молодая, способная, жить бы еще да жить, а вот так вот… С каждым могло случиться.

— Отведи Творец, — вздрогнула Ханна, — скажете тоже, святой отец. Ужасное несчастье. Бедная девочка, слов нет… Как такое могло случиться в нашем городке?

— Вот не сиделось ей на месте, — встрял Франтишек, — егозливая была, везде успеть хотела. Не ходила бы по ночам, так, может, и не упала бы с лестницы…

Ярин ждал, пока все пропечалятся. Сам он решил помолчать — Лилию Ярин терпеть не мог, и не хотел разворошить осиное гнездо праведного гнева, случайно сморозив что-нибудь невпопад. Он не испытывал ни грусти, ни шока, хотя раньше ему не доводилось видеть несчастных случаев. Наоборот, как это ни странно, ему было интересно. С Посвященными таких историй в Чисовицах и впрямь никогда не происходило. И с чего бы Лилии вздумалось ночью пробираться в костел? Как ее угораздило сверзиться с лестницы? Она была, конечно, грузна и неуклюжа, но до сих пор как-то умудрялась не расшибаться. Загадка на загадке.

Торам, тоже не участвующий в скорбном хоре, спросил Андрия:

— Ваше Высокопреосвященство, что случилось? Несчастный случай?

— Да, сначала и мы так подумали, — кивнул Андрий, — но здесь свершилось что-то гораздо более темное. Преступление.

Торам вопросительно приподнял бровь.

— Кто-то видел что-то подозрительное?

— Никто, кроме Творца.

Воздев руки к потолку, Андрий начал молитву.

— Cum semita quam eligere…

Епископ читал долго, певуче — его глубокий красивый голос как нельзя лучше подходил к витражу на маленьком окне, к лепнине под потолком, к изящной золотой оправе висевшей неподалеку самосветной лампы… Ярин поневоле заслушался, хотя и считал церковные песнопения низшей ступенью магии: молиться мог каждый, это дело простое, не хтосей завораживать. Впрочем, мастерство епископа все же позволяло творить чудеса, недоступные простолюдинам: в воздухе перед собравшимися возник полупрозрачный отвор янтарного оттенка с внутренним планом костела. Входные ворота сверкнули красным — это Лилия вошла в храм. После этого мигнула дверь в пристрой с церковной лавкой, затем — соседняя… Так быстро! — удивился Ярин. Лилия, между тем, продолжала метаться по костелу, от двери к двери — в одну она безуспешно ломилась целых раз шесть подряд. Но затем случилось нечто, от чего у Ярина перехватило дыхание.

Входные ворота снова моргнули. Получается… Лилия вошла в храм дважды? Ярин услышал, как Торам издал звук, будто подавился чем-то. После этого отвор мигнул боковой дверью главного зала — той самой, что вела к злополучной лестнице. Повисев в воздухе еще минуту, отвор потух.

— Непонятно, с чего бы ей по всему храму шастать, — удивился Франтишек, — может, искала кого?

— Это не самое непонятное, друг Франтишек, — ответил Андрий, — кто-нибудь заметил что-то странное?

— Она вошла дважды, — ответил Торам, — у нас явно большая проблема.

— Мне казалось, проблема совершенно в другом, — указала Ханна глазами на тело Лилии.

— Торам прав, — сказал Андрий, — для начала, попробуем понять: как можно войти в здание дважды, не выходя из него?

На лицах Ханны и Франтишека медленно разливалось кислое, досадливое недоумение. Вот недотепы! Ярин бы очень хотел презрительно фыркнуть — но он был всего лишь учеником, и к тому же, слишком занят собственными мыслями. В Чисовицах действительно серьезная проблема — он, как и Торам, понял это сразу же, едва увидел второе открытие главных ворот. То, что Лилия смогла пройти в костел, не представляло никакой загадки — она могла это сделать, просто помолившись, как и Ханна, или Торам, или сам Ярин. То, что она принялась носиться по монастырю, было странным; то, что в итоге свернула себе шею — печальным, по крайней мере, для некоторых; но серьезной проблемой не являлось ни то, ни другое, ни третье. Если бы Лилии удалось не убиться, то она бы уже сидела в околотке, рассказывая Тораму о причинах своего ночного визита в костел — эту часть, кстати, Ярин бы с удовольствием послушал. Вычислить ее не составило бы труда — достаточно просто помолиться и все увидеть своими глазами в отворе.

Но вот войти в здание дважды, не выходя из него — действительно невозможно. Это означало, что зрение Творца было затуманено, а значит, дело не обошлось без черной магии. Например…

— Оборотное заклинание, — проговорил Ярин, убедившись, что больше никто не догадался, — Густав рассказывал, что можно как бы… притвориться другим в глазах Творца.

Андрий кивнул:

— Именно так.

— Темное колдовство, очень темное, — сказал Торам, — ты прав, Ярин, это объясняет увиденное. Получается, колдун украл личину Лилии, возможно, оглушил ее, зашел в костел, но она очнулась и настигла его?

— Редкой глупости девица, — удивился Михал. — Почему она вместо этого не подняла тревогу?

— Кто ж ее знает… Верится все равно с трудом, — сказал Торам. — Чтобы овладеть таким заклинанием, нужно поистине продать душу Девятерым. И все равно ничего не получится, если только это не очень сильный колдун, — он замолчал, и, подумав, добавил:

— Поэтому мы все и здесь, так?

Епископ кивнул и задумчиво посмотрел на собравшихся. По Франтишеку просто скользнул взглядом, Ханну рассматривал чуть подольше, а Ярина — очень внимательно. Парень едва подавил желание взъерошить себе волосы.

— Я видел Ярина вчера около полуночи, — сказал Торам. — Может быть, кто-то еще… виделся с другими?

От этого вопроса лица собравшихся потускнели. Торам выразился предельно дипломатично, но суть от этого не менялась — почти все Посвященные, владеющие колдовством, были призваны епископом и находились под подозрением. Один за другим, они признались, что крепко спали в полночь, и в самом деле бывшую поздним временем в этом маленьком городке.

— Ваше Преосвященство, разрешите вопрос? — дождавшись кивка епископа, Ярин продолжил:

— Вы заметили, как быстро открывались двери в первый раз? Гораздо быстрее, чем во второй, и… — спросил Ярин.

— Очевидно, колдун торопился, — перебил Франтишек.

— Все-таки это слишком быстро…

— Значит, он очень торопился, — раздраженно сказал Франтишек. — Не забивай голову ерундой. Как это нам поможет?

— Время течет иначе в глазах Творца, — задумчиво ответил Андрий, — может быть, не колдун бегал быстро, а Лилия ходила медленно? Но, Ярин, мастер Франтишек прав — так мы ни к чему не придем. Нам нужно понять, что именно произошло с бедняжкой… Что за колдовство касалось ее в эту роковую ночь. Ханна, дорогая, у вас есть идеи?

Ханна выглядела донельзя недовольной.

— Исповедание? — спросила она так, будто заранее предчувствовала ответ.

Епископ кивнул.

— Да вы что? — ужаснулся Торам, — это ненамного лучше оборотного заклинания!

— Книга разрешает, — ответил епископ, — если с благословения церкви и в чрезвычайных обстоятельствах. А сейчас как раз такие.

— Прошло слишком много времени… — начала Ханна, но епископ возразил:

— Сутки еще не миновали. Конечно, картина будет не так ясна, но что-то мы узнаем.

Торам и Ханна недовольно замолчали. Аргументов у них больше не было, а открыто бросить вызов епископу они не решались.

— Если это совершенно необходимо, — выдавила Ханна, — я могу попробовать. Но ничего не обещаю.

— Да, это необходимо, — кивнул епископ, — мы уже все приготовили…

Михал протянул Ханне шкатулку. Открыв ее, Ханна достала скальпель, трепан, пинцет и маленький алтарь, составленный будто бы из столиков разной высоты — передние с полмизинца, задние — с полный средний палец. Алтарь был из розважача — прозрачного стекла, не бьющегося ни камнем, ни молотом, испещренного изнутри тысячами белых прожилок, тоненьких, будто паутина, изгибающихся под прямыми углами. Ханна бережно поставила алтарь на пол и вздохнула, собираясь с духом. Взявшись за трепан и нерешительно повертев его в руках, целительница сказала:

— Накройте ее.

Михал и Андрий накрыли тело, и Ханна прорезала скальпелем в покрывале аккуратное квадратное отверстие, обнажив лоб. Ее руки дрожали. Она сняла кожу, и, взяв в руки трепан, начала сверлить отверстие в кости. Это заняло довольно много времени — зато, кажется, монотонная работа успокоила целительницу. Закончив, она извлекла фрагмент черепа, и аккуратно отделила от его внутренней стороны небольшую продолговатую каплю из розважача. Ярин вытянул шею, чтобы разглядеть получше — он еще никогда не видел споенец своими глазами.

Ханна положила споенец Лилии в углубление на центральном столике в алтаре, поднесла к нему свой перстень и закрыла глаза. Перстень слабо засветился.

— Есть следы темного колдовства, — тихо сказала Ханна, — я чувствую его.

— Оборотное заклинание? — спросил Андрий.

— Возможно. Не знаю. Тут много всего… Но на нее напали, это точно.

— Ты можешь проследить чуть-чуть вглубь? — мягко сказал епископ. — Нам поможет любая зацепка, даже самая маленькая.

Ханна кивнула. Над алтарем возник отвор — не янтарный, как прежде у епископа, а мертвенно-бледный, неправильной, изменяющейся формы. Через пару минут, впрочем, Ханне с видимыми усилиями удалось придать отвору сходство с человеческим телом, в котором угадывались черты Лилии. Постепенно проступили и черты ее лица.

Ярину стало слегка жутковато. Разумеется, призраков он видел и раньше — в Академии они вели добрую половину предметов, в основном им нелюбимых, где нужно учить назубок и повторять на экзамене — но это было… другое. Те люди умерли давным-давно, и призраков оставили добровольно. Этот — призван насильно, рядом с собственным еще не до конца остывшим телом. Остальным, впрочем, тоже было не по себе — Ярин убедился в этом, ненадолго отведя глаза от отвора: Михал нервно перебирал четки, Торам скрестил руки на груди, переводя прищуренный, осуждающий взгляд с Ханны на отвор, а Франтишек и вовсе, отвернувшись, изучал висевшую на стене икону.

По призраку Лилии пошла равномерная рябь.

— Она спала, — прокомментировала Ханна, — хотя нет. Возможно, была в обмороке.

Рябь стала сильнее, начала пульсировать — как будто билось сердце. Частота увеличивалась трижды — в первый раз, как сказала Ханна, Лилия пошла, второй — побежала, а третий раз… Пульсация усилилась, области вокруг глаз и ушей налились красным, и очертания призрака будто сошли с ума — гладкие линии изломались и задергались в хаотичном порядке. В ушах Ярина возник гул, слабый, но постепенно становящийся громче.

Ханна вскочила.

— Я не могу! — хрипло крикнула она, — я будто сама…

— У тебя все получится, — ласково сказал Андрий, — родненькая, сосредоточься. Тебе ничего не угрожает, мы здесь, это просто эхо из споенца. Наверное, это колдовская атака. Попробуй чуточку пораньше, не нужно до конца идти, лучше посмотри, что было до того, как она заснула…

Нехотя Ханна снова поднесла перстень к споенцу. На этот раз в воздухе возник пташек — искаженный, деформированный, настолько нечеткий, что было решительно невозможно понять, кому он принадлежал.

— Приходи, я покажу кое-что интересное, — произнес пташек гулким, скрежещущим голосом.

— Отлично, умница, — подбадривал Андрий, — от кого это? Лилия знала его, не так ли? Как она его называла?

Ханна нахмурилась, сжала зубы…

— Старая развалина, — прохрипел из отвора пташек. И истаял в воздухе.

Ханна рванулась от кристалла назад с такой силой, что оступилась и неловко села на пол:

— Я больше не могу, — задыхаясь, сказала она, — вы не представляете, как это тяжело! Я не могу!

Михал помог Ханне подняться — та неловко встала и, пошатнувшись, опустилась на стоящую у стены скамью. Было понятно, что большего из споенца Лилии не выудить.

— А нельзя просто увидеть то, что видела Лилия? — спросил Франтишек.

— Нет, увы, — ответил Андрий, — только следы от волшебства: молитв, проклятий, пташеков… Но, как видите, только если повезет.

— В общем, не так уж много от этого Исповедания и толку, — укоризненно сказал Торам.

Ярин был согласен с Торамом. На его вкус, все настолько увлеклись вопросом о том, кто мог это сделать, что совершенно забыли о других. В чем был смысл сохранять Лилии жизнь во время первой атаки и потом убить ее в костеле — самом неподходящим из всех возможных мест? Зачем ломиться в церковную лавку, куда может зайти любой желающий? Что в той комнате, куда преступник пытался проникнуть шесть раз подряд? Все это казалось очень странным. Если бы как следует задуматься об этом…

— Ну, кое-что мы узнали, — возразил Андрий, — старая развалина… кто бы это мог быть?

— Вариантов немного, — смущенно ответил Торам на вопрос очень немолодого епископа, — Это мог быть… Это мог быть Густав, старший магистр заклинателей.

Мысли о странностях ночного происшествия мгновенно вылетели у Ярина из головы. Прежде, чем он успел раскрыть рот, чтобы защитить учителя, влез Франтишек:

— Вот не надо в это впутывать Заклинателей! Мы здесь пострадавшие, вообще-то. Это вполне может быть Верина, предсказательница. Развалина женского рода, не так ли?

— Верина, между нами, действительно развалина, — сказал Торам, — куда ей так бегать… Да и Густаву тоже. Но предсказатели с черной магией обычно не знакомы…

— А мы, значит, знакомы? — распалился Франтишек еще больше, — нечего напраслину на нас возводить.

Он повернулся к Андрию:

— Епископ, вы посылали им пташеков?

— Конечно, — ответил Андрий, — Густав не ответил. А Верина сказала, что больна и прийти не может.

— Как удобно! — саркастически сказал Франтишек.

— У нее сейчас костоправка, она подтвердила слова Верины, — сказал Андрий. — Меня больше тревожит отсутствие ответа от Густава.

— Он может еще спать, ваше высокопреосвященство, — подсказал Ярин, — магистр поздно встает.

— Надо проверить, — решительно заявил Торам, — я поеду к Густаву…

Франтишек протестующе поднял руки:

— Это ничем не обоснованное подозрение! Я буду жаловаться…

— Франтишек, прошу вас, — примирительно сказал Андрий, — ну правда ведь, нужно проверить. Даже если пташек действительно его — а мы пока этого не знаем — это ведь может ничего не означать.

— Мы даже не знаем, когда этот пташек прилетал, — добавила Ханна, немного пришедшая в себя, — может быть, это еще днем было. Может, он ее на урок звал.

Ярин прекрасно знал, что Густав никогда не давал уроков Лилии, но говорить этого не стал.

— Или, допустим, он сам под чарами? — добавил Андрий, — В конце концов, у Лилии украли личину… Может, и у него тоже? Согласитесь, Франтишек, это не оскорбительно, предложить помощь… Торам, ты же сможешь это проверить?

Торам кивнул.

— Ну вот и славно!

— А как же Верина? — ревностно спросил Франтишек.

— И к ней тоже нужно съездить… И желательно поскорее. А я бы не хотел покидать храм, здесь нужно очень многое сделать. Может быть, кто-нибудь еще умеет проверять? Ханна, возможно?

— Еще и это? — откликнулась целительница.

— Ханна, я вас очень прошу, съездите, пожалуйста, к Верине. В конце концов, лечение порчи — это в ваших обязанностях, не так ли?

— Я одна не поеду! — решительно заявила Ханна.

Епископ открыл рот и пробежался по людям глазами, пытаясь сходу найти решение проблемы.

— Я могу пойти, — вызвался Ярин.

— Помолчи. Я лучше сам… — начал было Франтишек, но Андрий в тот же момент сказал:

— Торам видел тебя вчера? Удачно. Да, очень хорошо. Сходи, действительно, с Ханной. Время дорого.

— Все-таки лучше, чтобы я… — начал было Франтишек.

— Нет, нет, магистр, вы, пожалуйста, останьтесь, — попросил Андрий, — нам с вами нужно кое-что сделать, чтобы обезопасить храм.

— Зачем?

— Потому что эта ночная атака показала, как ненадежны наши защиты. А с темным колдуном вокруг нужно быть настороже. Хорошо бы убедится, что глаза Творца видят по-прежнему ясно, да и замки проверить не мешало бы…

Ярин подавил усмешку. Франтишеку действительно не было равных в искусстве мешать, препятствовать и запрещать, так что с замками он, вероятно справится. Правда, Ярин подозревал, что дело не только в замках — у Андрия в запасе были и другие колдовские фокусы, все, разумеется, строго секретные. О каких-то Ярин знал от Густава, о других, наверняка, даже не догадывался. Странно, что при всей своей подозрительности и скрытности епископ, кажется, полностью доверял Франтишеку. С другой стороны, опасности от того и впрямь не исходило — даже Девятеро бы побрезговали этим неумехой.

Глава вторая. Полдень

Торам, едва выйдя из костела, сразу отправился к Густаву в компании пары стражников, а Ярин и Ханна остались дожидаться кареты, намоленной для них епископом — которая, как и обычно, приехала с небольшим опозданием. Когда они, наконец, разместились на жестких сидениях, Ярин привалился к стенке и уставился в окно, пытаясь собрать расползающиеся в разные стороны мысли. Погоня за Густавом и Вериной казалась ему совершенно бесполезной. Густав был очень стар, и, хотя держался молодцом, часто прогуливаясь по лесу рядом со своим домиком, делал это медленно, опираясь на посох, и ни за что бы не смог так носиться по костелу — это даже если забыть о том, что ему совершенно не сдались ни костел, ни Лилия. Верину Ярин видел лишь пару раз, и она выглядела чуть лучше — но опять же, заболела. Вместо всей этой беготни разумнее бы подумать, почему преступник вел себя так странно — именно это Ярин и попытался сделать. Брови его опустились и сдвинулись, рот сжался, глаза бесцельно уперлись в небо, чуть выше горизонта — такое хмурое, даже злобное выражение появлялось всегда, когда Ярин задумывался, и поделать с этим он ничего не мог.

— Ярин, я знаю, как тебе помочь, — донесся до него голос Ханны.

Парень недоуменно уставился на целительницу, о присутствии которой успел забыть.

— Ты в шоке, я понимаю, — продолжила она, — такие молодые не должны ни умирать, ни видеть смерть. Она, наверное, была твоей подругой? Если хочешь, мы можем поговорить об этом. Это совершенно нормально, грустить, скорбеть, может быть, даже плакать… Не держи все в себе.

Ярин поспешно придал лицу умеренно-скорбное выражение, чтобы не выглядеть черствым. Если разобраться, Ханна была права, грустить и скорбеть было совершенно нормально — только вот Ярину по-прежнему этого не хотелось. Может быть, из-за совершенно дурацких обстоятельств смерти Лилии — зачем она в одиночку погналась за колдуном? — а может, и потому, что теперь в Чисовицах остался только один претендент на наилучшую рекомендацию в Академию Заклинателей… Ярин мысленно обругал себя. Нельзя же быть таким злыднем.

— Я справляюсь. Спасибо, — ответил он твердым голосом.

Ханна с сомнением посмотрела на него, но поверила и откинулась на сидение.

— Вот уж где-где, а в Чисовицах я этого совершенно не ожидала. Такой тихий, благопристойный город…

Тут Ярин был согласен. Темный колдун в Чисовицах? Да еще и настоящий? Вот это действительно удивительно. Конечно, всегда находились те, кто читал запрещенные молитвы, чтобы получить от Творца чуть больше положенного, или подговаривал хтосей постирать вещи соседей с чесоточной травой, чтобы свести мелкие счеты — но использовать Оборотное Заклинание для того, чтобы вломиться в Дом Творца… Это совершенно неслыханно!

— Я вот все думаю, кто бы это мог быть, — продолжала Ханна, — Андрий, кажется, считает, что кто-то из нас! Абсурд! Как думаешь, может, это заезжие?

— Вряд ли, — ответил Ярин, — Торам наверняка сразу это проверил. Городские ворота под надежной охраной, Пути тоже.

— Ну, если ты так говоришь, то и не знаю… Все наши Посвященные — почтеннейшие люди! Не может это никто из них быть, просто не может. Так что подозревать нужно каждого. Я слышала, например, от одной светской дамы, что шляпник тайком волшебством промышляет. А вдруг это он?

Ярин еще раз пожалел, что ему пришлось ехать с Ханной. Тот бы, наверное, не стал нести подобной нелепицы. У Андрия старики под подозрением, а тут вот уже шляпник… Чем бы бедолага не заслужил такую репутацию у городских сплетниц, вообразить шляпника, или молочника, или зеленщика за наведением оборотного заклятия невозможно. К колдовству были способны слишком немногие, и их всегда находили и обучали еще в юности, так что шляпниками они не работали. Светскому обществу лишь бы сплетничать. Но, возможно, из этого можно выудить и что-то стоящее, если постараться?

— А я вот все думаю, почему костел? Что там такого, в костеле? — закинул удочку Ярин.

Ханна снисходительно улыбнулась:

— Это потому что ты в резиденции над книжками сиднем сидишь. С людьми надо разговаривать, не с хтосями. Люди тебе многое рассказать могут. Например, что находится в той комнате, куда колдун так пытался попасть. Реликварий там!

— С убранством?

— Если бы! С диковинками колдовскими. Андрий все какие-то изыскания с ними проводит… Ему уже говорили, сверху, — Ханна приподняла брови и указала пальцем на крышу кареты, — что опасно такими вещами в городском костеле заниматься, что это надо в монастырь увезти, особенно голос, но Андрий только отмахивался — какая, мол, в Чисовицах опасность.

— Голос? — не понял Ярин, — как вообще можно увезти куда-то голос?

— Голос и голос, так люди говорят, это неважно, — отмахнулась Ханна, — ты лучше послушай, что про шляпника рассказывают…

По мнению Ярина, важен был не шляпник, а именно голос, чем бы это ни было — но Ханна, очевидно, повторяла с чужих слов и подробностей не знала. Поэтому парень потерял интерес к разговору, кивая и поддакивая в нужных местах. Он бросил взгляд в окно.

Что за чертовщина? Они явно свернули не туда! Домик Верины располагался на Холмах, где селились купечество и городская знать — но карета уже ехала по Новому Городу. Добротные каменные дома сменились деревянными хижинами, из труб которых поднимался дым, мощеная дорога перешла в грунтовую. Горожан на улице тоже было больше, чем в Старом Городе, и все они, будто муравьи, носили всякую всячину: мешок с картошкой, корзину с бельем, каравай хлеба или бочонок пива. Хтосей здесь почти не было.

— Мы едем не туда, — сказал Ярин.

Ханне пришлось прерваться, чего она очень не любила. С легким раздражением целительница посмотрела на него, затем в окно, и согласилась:

— Да, пожалуй. Может быть, епископ невнимательно помолился?

— Это Андрий-то? — скептически приподнял бровь Ярин.

— Да, вряд ли, — согласилась Ханна, — что ж поделать… Пути Творца неисповедимы.

Эта поговорка очень раздражала Ярина, в первую очередь — своей правдивостью. Сколько сил не вложи в молитву, а все равно все может выйти наперекосяк. Вот у Заклинателей таких проколов не случалось — что наколдуешь, то и получишь. И карет это тоже касалось. Чтобы размяться, Ярин по очереди приложил большой палец к фалангам остальных так, что они чуть хрустнули.

— Ладно, я сейчас поправлю, — сказал он.

— Ты что это делать собрался? — осведомилась Ханна.

— Заклинание. Чтоб карета поехала, куда нужно, — ответил парень.

— Все бы вам, мальчишкам, ворожить без причины, — наставительно произнесла Ханна, — ты вот подумай, Лилия тоже ведь умерла, потому что кому-то чародействовать понадобилось. Все от гордыни да от желания иметь больше, чем Творцу угодно. Ты что, не слушал, что я тебе про шляпника рассказывала?

Ярин подавил желание спросить, не стоит ли ему теперь уйти из Заклинателей в монастырь, раз уж Лилия имела глупость умереть. Но, как это не бесило, Ханна была права и сейчас — зачаровывать карету непосредственно, в обход воли Творца, хоть и не было грехом, но все равно осуждалось с присказкой: «а что, если так будет делать каждый?».

— Я помолюсь, чтобы карета правильно поехала, — сказала Ханна.

Она слегка поклонилась образу Творца, висящему на лобовом стекле кареты, и принялась молиться. Карета проехала поворот. Целительница нахмурилась и повторила молитву, отчетливо, едва ли не по слогам. Движение ускорилось. На горизонте появились дозорные башни городской стены, высившиеся над хижинами Нового Города.

Ярин вздохнул. Его наставница Каролина часто говорила, что волшебные приемы — лишь часть искусства Заклинателей. Другая, едва ли не большая часть — которую Ярин терпеть не мог — состояла в умиротворяющих разговорах с окружающими, чтобы те вообще позволили Заклинателям перейти к волшебным приемам. Он порылся в памяти, разыскивая подходящие аргументы:

— Епископ ведь действует по воле Творца, и он послал нас к Верине. Значит, колдовство сейчас было бы угодно Творцу. Может быть, Он нас испытывает?

Ханна задумалась.

— И епископ говорил, что нам нужно поторопиться. Если колдун напал на Лилию, вдруг и Верина в опасности? — добавил Ярин.

Целительница нахмурилась, но махнула рукой. Интересно, что на нее подействовало больше, теология или авторитет епископа? Ярин повернулся к образу Творца, поднял вверх большой и указательный пальцы и сделал два резких движения вниз. После этого инициирующего руха последовали и другие, сложные, запутанные. Это и было языком заклинателей — рухи, не слова. Пару минут Ярин потратил на зачарование кареты, чтобы добиться внимания хтося — и вот уже на лобовом стекле появился отвор с картой Чисовиц, по которой пролег слабо-зеленый маршрут. Он, действительно, следовал неисповедимым путем: к городской стене, затем вдоль нее на поля, и только потом — к Верине.

Краем глаза Ярин заметил, что Ханна смотрит подчеркнуто-неодобрительно, но с большим вниманием. Скорость его пальцевого танца часто удивляла других людей, но Ярин не видел в рухах ничего сложного. Всяко лучше, чем запутанные молитвы церковников, не говоря уж об Исповедании… До хтосей было проще достучаться, чем до Творца или духов умерших, и мысли их гораздо понятнее. С хтосями вообще все было проще.

Убедившись, что карета готова подчиняться, Ярин сделал останавливающий рух — три поперечных взмаха средним и безымянным пальцами. Карета замедлилась, линия маршрута на карте поблекла. Дальнейшие рухи Ярина загнули линию и направили ее к дому Верины. Карета неловко развернулась на дороге, и, наконец, двинулась к месту назначения.

— Теперь мы доедем минут за десять, — откинулся Ярин на спинку сидения, очень довольный собой.

— Хвала Творцу! — ответила Ханна.

Ярин не стал объяснять, что с момента первого руха для кареты существовала только его воля, а вовсе не Творца. Каролина строго-настрого запретила подобные разговоры за пределами Академии, со всеми, кроме Густава — из-за них простые люди к Заклинателям относились с подозрением, и усиливать его не следовало.

— Но и ты молодец, что разобрался, — подумав, все-таки похвалила его целительница, — так вот, кстати, еще говорят, будто старый Карл…

Дверь Ярину и Ханне открыла Мартина, городская костоправка. В отличие от Ханны, волшебством снимать боль или лечить сердечные болезни она не могла, зато знала, как размять сведенную спину, наложить гипс на сломанную ногу, и немного промышляла травами. Ханна нахмурилась. Целители не жаловали костоправов и травников.

— Мартина, если с Вериной что-то серьезное, нужно было позвать меня!

— Ну, во-первых, ты и так приехала, — беспечно махнула рукой Мартина, — а, во-вторых, я и без тебя уже справилась. Да вы проходите, проходите…

В прихожей стоял аппетитный запах сдобы, и Ярин сразу расслабился: в доме, где пахнет пирогами, не могло случиться ничего плохого. Они прошли в большой зал, совмещенный с кухней. В богатых домах это было редкостью: в резиденции Заклинателей, например, стряпней занимались хтоси, и Ярин не имел не малейшего понятия, как они это делают. На кресле сидела Верина, потягивая чай из чашки. На коленях у нее свернулся клубочком рыжий кот. Вопрос о том, где она была вчера вечером, пропал сам собой: на ноге у старушки был гипс.

— Что с вами? — охнула Ханна.

— Ногу вот повредила, — бодро, с улыбкой сказала Верина, — сломала, кажется… Да ведь, Мартина?

— Скорее ушибла, — отозвалась костоправка, усевшись на свое кресло и подняв с тарелки надкушенный пирожок, — а может, и растянула.

— Ох, как же вы так? Больно? Я могу… — потянулась было Ханна к ее лбу.

— О, спасибо, но это ни к чему, — ответила Верина, — Мартина уже дала мне травяной чай.

— Но ведь он так плохо помогает… Зачем терпеть боль? Это совсем простой заговор, минутка — и все…

— Я сказала: не надо! — рявкнула Верина. Складки у ее рта углубились, брови опустились — на мгновение она перестала казаться Ярину доброй бабушкой, напекшей пирогов к визиту любимого внука, и приобрела сходство с пожилой бульдожихой, у которой все еще достаточно зубов, чтобы откусить палец. А то и руку.

Кот на коленях Верины зашипел и спрыгнул. Ханна отдернула руку и отступила на шаг. Простолюдину волшебники могли бы показаться единой командой, но на деле разные школы относились друг к другу с подозрением. Заклинателей любили меньше всех, но и Целителям иногда доставалось: мало кому нравится, когда по его дому ходят в уличных сапогах — и то же чувство, стократно усиленное, относилось к споенцу.

Верина, удовлетворенно кивнув, нацепила прежнее лицо и повернулась к Ярину с заботливой улыбкой:

— А ты Ярин, да? У Густава учишься? Повезло тебе, он из старой школы, не то, что нынешние… Да ты садись, бери пирожок, не стесняйся! Мы с Мартиной сами пекли. И, кстати, расскажи, чем я обязана визиту Заклинателя?

— Э-э-э, ну… — замялся Ярин. Он полагал, что его роль — просто проехаться с Ханной за компанию, чтобы той было спокойнее, и не ожидал, что ему придется рассказывать Верине о ночных событиях. Разговоры не были его стихией.

— Нас послал епископ… — попыталась прийти ему на помощь Ханна, но Верина шикнула на нее:

— Я не тебя спрашивала.

Ярин подумал, что им еще нужно уговорить Верину на проверку, и решил ей не перечить:

— В общем, в городе появился чернокнижник. Он напал на Лилию, похитил ее личину, и таким образом пробрался в костел.

— Неужели же в костел? — ахнула Мартина.

— Похитил личину? — удивилась Верина.

— Да. Но это еще не все. Она очнулась, погналась за ним…

— Она что, ненормальная? — удивилась Мартина.

— Ну, — не согласиться с мнением Мартины было сложно, но Ярину удалось, — так получилось… В общем, колдун навел на нее порчу и убил ее.

— Творец да упокоит ее душу. Бедная девочка, — прошептала костоправка.

— Какие, однако же, страсти! — воскликнула Верина, — прям как в старые времена… Это ж когда такое было, дай Творец памяти… Да, тридцать лет! Тридцать лет назад, в Красоцине. Тоже темное колдовство, и тоже Посвященные погибли. Удивительно, что чернокнижники еще не перевелись. Да уж. Я, конечно, ожидала в городе бед, но о таком — и помыслить не могла.

— А, так вот почему тебе понадобился… — начала была Мартина, но предсказательница прервала ее, бросив быстрый взгляд на Ханну:

— Не будем об этом. Важно, что ты пришла вчера незадолго перед закатом, наложила гипс, а потом было уже поздно возвращаться и ты решила переночевать у меня. Да и пойти с гипсом я никуда не могла. Ведь верно?

— С этим не поспоришь, — подтвердила Мартина, — так все и было.

— А почему вы ожидали беду? — спросил Ярин.

— Я же все-таки Предсказательница… Вот, полюбуйся, — Верина ткнула пальцем в большой хрустальный шар, стоящий на столе.

Нижнюю часть шара занимали миниатюрные Чисовицы — Ярин мог разглядеть Холмы, где находился дом Верины, Старый город, и даже поля на самом краю. Сверху клубилась тьма: угольно-черная, закручивающаяся в воронку, конец которой тянулся прямо к Старому Городу. Вокруг воронки вращались, то спускаясь, то поднимаясь, две звезды — одна из них переливалась цветами от серого к зеленому, а другая — от красного к оранжевому. Какое-то время Ярин потратил, просто любуясь этой штукой.

— Как это работает? — с интересом спросил он.

— Эх, заклинатель-заклинатель… Совсем вы нас не уважаете. Хоть бы зашел иногда, я б тебя научила кой-чему, да и пирогов с собой собрала… Вон, тот, кстати, с капустой — по мартининому рецепту! Не хочешь? Так вот, все дела в цвете неба. Если небо синее — город ожидает благополучие.

— Хорошая погода?

— Нет, не только. Даже вовсе и не обязательно. Но люди будут сыты и веселы. Если небо становится серым — это к скуке. Тогда я отправляю пташека бургомистру, чтобы заранее организовал карнавал или там бродячий цирк пригласил. А если, к примеру, небо бледнеет, будто выцветает — значит, к нехватке. Тут уже надо на звезды смотреть, чтобы понять, чего именно недоставать будет.

— А черное когда? Это что значит? — нетерпеливо спросил Ярин.

Верина побарабанила пальцами по подлокотнику кресла.

— Вообще, у нас так говорят: это означает, что пора брать отпуск. Чтобы никто на тебя дурно не подумал, о тебе не вспоминал и не задал вопросов, на которые не можешь ответить. Но оно слишком быстро почернело, так что я не успела уехать. Бургомистру я отправила пташека, чтоб он настороже был… Кто же знал, что и епископу тоже следовало.

— А что это за звезды?

— Люди. Зеленая, например — это почти наверняка ты, — Верина улыбнулась Ярину, — тебе определенно придется сыграть в этом роль.

— Почему я?

— Ну, мне так кажется. И глаза у тебя точно такие же, серо-зеленые.

— А красная тогда кто? — спросил Ярин.

— Вот! Я же говорила! Уже задаешь вопросы, на которые никто не может ответить!

Ярин инстинктивно оглядел всех в комнате. Не то, чтобы он ожидал увидеть кого-то с красными глазами, но… Взгляд остановился на коте.

— Мальчик, ты в своем уме? Оставь Рыжика в покое. Он, конечно, не без греха, но кроме мышей, ни на кого не нападает.

— Да я не… — Ярин слегка покраснел. Он просто задумался, глядя на кота. Подозревать животное в чернокнижии — такая глупость ему прийти в голову не могла.

— Ты, наверное, все же голодный. Возьми вот этот, с рыбой.

Смущенный Ярин откусил от пирожка. Наверное, он и впрямь проголодался, раз чушь всякая в голову лезет. Пирожок действительно был восхитительный — нежный, сочный, тающий во рту. Интересно, мог бы Ванко испечь такой же? Возможно, Ярину бы удалось этого добиться, но Творцу — вернее, Франтишеку — это было неугодно.

— А зачем вы, все-таки, пришли? — спросила Верина. — Я же сказала епископу, что больна. Мартина подтвердила.

— Дело в том, что Ханна Исповедала Лилию…

— Какая гадость! — сверкнула Верина глазами.

— … и выяснила, что та получила пташека — так ее и заманили к костелу.

— И?

Ярину понадобилась вся его дипломатия, чтобы избежать упоминания «старой калоши»:

— И Торам установил, что пташек был или от вас, или от Густава.

Верина выразительно посмотрела на свою ногу.

— Да, но епископ считает, что колун мог украсть личину и у вас, и так отправить пташека.

— Исключено! Я бы почувствовала.

— Однако, я должна проверить, — с некоторым злорадством сказала Ханна, — приказ епископа. И инквизитора. Которые расследуют дело о смертельной порче.

Верина кисло посмотрела на нее. Она могла бы, наверное, отказаться — но в этом случае Торам вполне мог бы ее арестовать, а сидеть с гипсом в околотке — не то же самое, что на собственной кухне.

— Хорошо, проверяй, — бросила Верина, — я, при двух свидетелях, разрешаю тебе проверить следы темного колдовства — и это все. Никакого Целительства.

Ханна кивнула, не придав значения этим словам — как бы ни напориста она была, насильно исцелять Верину все же не собиралась. Она поднесла ко лбу предсказательницы свой перстень и закрыла глаза, сосредоточенно сведя брови. Перстень засветился зеленым, и через несколько минут Ханна произнесла:

— Никакого следа темного волшебства.

— Я же говорила. Я ни при чем.

— Простите нас за вторжение, — сказал Ярин, — воля епископа… Мы сейчас уйдем.

— Пожалуйста, — проворчала Верина, — хотя тебе, мальчик, не за что извиняться. Мартина, помоги ему собрать пирожков на дорожку. С мясом клади, с мясом! В его возрасте нужно хорошо кушать. И морсу ему налей в бутылку какую-нибудь…

— Какая же грубиянка! — вознегодовала Ханна, едва они отошли от дома Верины достаточно далеко, — подумать только, такое невежество, съем я ее, что ли? А еще предсказательница! А уж эта Мартина! Возомнили о себе… Как будто мне это все надо. Да я бы ни за что к ним не поехала, если бы не епископ!

Под эти речи они уселись в карету, и Ханне пришлось прервать свою отповедь, чтобы помолиться о возвращении в костел. Едва они тронулись, в окно постучал клювом роскошный белый сокол Торама:

— Ярин, Ханна, приезжайте немедленно к Густаву. Тут беда.

Глава третья. День

Дом старого мастера стоял на самой границе Чисовиц, за ним начинались поля, где царствовал Кареолан: огромный хтось на четырех длинных ногах, с гибким, подвижным хоботом. Им Кареолан зажимал инструменты и пахал, садил, полол, поливал: выращивал картошку, овощи, пшеницу для Чисовиц и дюжин других городов. Хтось был, если разобраться, лучшим другом Густава: за многие годы они научились понимать один другого с полуслова, вернее, с полуруха. Как Кареолан воспримет случившееся? Примет ли Франтишека как своего нового хозяина? Хтоси таких размеров и важности были весьма своенравны, и не каждый мог с ними договориться: если Кареолану казалось, что скоро пойдет дождь, он наотрез отказывался поливать — и требовались такт и мастерство, чтобы его уговорить. А случалось такое все чаще.

Рядом с домом Густава курили стражники и пританцовывали на месте огиры, верховые хтоси, похожие на младших братьев Кареолана — такие же четвероногие, только без хобота. Вышедший из дома Торам проводил Ханну и Ярина в дом:

— Мы сначала стучали, потом слали пташеков, пытались заговорить дверь, но куда нам… потом только увидели, что чердачное окно открыто.

Они прошли через прихожую и гостиную, зашли в кабинет. Ярин не сразу заметил неподвижное тело. Халат Густава будто слился с обивкой кресла

— Ох, Ярин, мне так жаль, так жаль, — сочувственно произнесла Ханна, склоняясь над телом.

Да, Ярину тоже было жаль. Жаль знания, которое ушло вместе с Густавом и историй, что он не успел рассказать. Жаль, что погожий апрельский день, на который были такие хорошие планы, обернулся несчастьями и бестолковой беготней по всему городу. Жаль, что ему не удалось нормально, с рекомендацией, закончить послушничество, и теперь придется выяснять в Академии, что вообще делать дальше.

Чертова бумажка! Их ведь даже не читает никто! — кипятился Ярин. Пташеки просто приносили эти рекомендации… В какую-то голубятню, что ли, где их видел только Творец, и он же потом сообщал секретарям Академии, кому какие дипломы выписывать. Теперь этот простой, гладкий процесс пошел псу под хвост — и все из-за какого-то темного колдуна! Ярин почувствовал поднимающееся раздражение, с нотками ярости. Когда он доберется до чернокнижника, тому не поздоровится.

Ярин и Торам отошли к стене, где стоял стеллаж с разнообразными странными предметами — по большей части, они напоминали мусор, и наверняка им и являлись, но были старыми и оттого смотрелись загадочно. Коллекцию эту Густав в основном пополнял за счет жителей Чисовиц, разбиравших завалы в подвалах и на чердаках, или детей, рыскавших в округе. Торам с подозрением посмотрел на стеллаж и потянулся к скрученной узлом веревке, сделанной из странного, не похожего ни на шерсть, ни на пеньку, материала.

Тут раздался рев — громкий, печальный, протяжный.

— Великий Творец, — аж подскочил Торам, — что это за хрень?

Вопила стоявшая на стеллаже оленья голова, бешено вращавшая глазами. Ярин тоже вздрогнул, но лишь слегка. Он протянул руку, щелкнул рычажком за ухом у оленя, и голова умолкла. Ярин вспомнил, как без спроса подошел к стеллажу в самый первый раз: вот тогда голова напугала его по-настоящему. Густав так хохотал! Старик любил иногда делать такие… штуки. В спальне было целое чучело петуха, желавшее ему доброго утра, а в маленьком аквариуме зала плавала — правда, молча — деревянная рыба. Наверное, это был способ Густава бороться с одиночеством.

— Замолчите все! — прикрикнула на них Ханна. — А лучше вообще выйдите вон. И дверь закройте.

Парни вышли в гостиную.

— Что это за хрень? — помолчав, повторил Торам свой вопрос. — Выглядит… грешновато. Вроде бы и от животного голова, но с другой стороны… Глазами шевелит, рот открывает, будто хтось!

Ярин оторопело посмотрел на него:

— Да какой еще хтось, — замахал руками он. — пружина, меха, и манок охотничий…

— Все равно подозрительно. Книга не велит неживое живым делать. Я, конечно, понимаю, он твой учитель… Но вдруг он как-то замешан в ночном нападении?

— Торам, он вообще-то мертв. Убит, почти наверняка. Жертва, а не преступник.

— Так-то оно так. Но все равно, он мог…

— Ничего он не мог, — сказала Ханна, выходя из кабинета. — Торам, он мертв не меньше суток, неужели ты не понял? Видно же по пятнам… Может быть, больше.

— Его убили?

— Ну… Трудно сказать. Ран и ушибов нет.

— А колдовство?

— Не знаю. Прошло слишком много времени, — ответила целительница.

Все замолчали.

— Исповедание, — нехотя начал Торам.

— Прошло уже больше суток, — напомнила Ханна.

— И все равно в прошлый раз мы ничего не узнали, — добавил инквизитор.

— И алтаря у нас нет, — закончила целительница.

У Ярина не особенно хотел слушать, как они подбирают оправдания для епископа. Ему и без Исповедания все было ясно — чернокнижник убил Густава, завладел его личиной, и отправил пташека Лилии. Но кто, кто же это мог быть? Ханна? Андрий? Задумавшись, он пустым взглядом уставился на висевшую над камином картину с памяткой Чисовиц, сделанную издалека, с холмов. Густав любил гулять там, в диких землях — сначала через поля верхом на Кореолане, а затем и по лесу. Далеко он, конечно не заходил — здоровье не позволяло — но на холмы, бывало, все-таки поднимался.

Рухом Ярин сменил памятку. Да, судя по всему, Густав путешествовал совсем недавно, раньше Ярин этой памятки не видел. На ней была изображена тушка лисы, свежая, нетронутая тленом. Наверное, Густав собирался сделать очередное чучело, но не захотел тащить так далеко, или передумал — тушки Ярин нигде не приметил. Он вновь сменил памятку и нахмурился.

— А это что такое? — услышал он через плечо вопрос Торама.

Хороший вопрос. Выглядело это, как небольшой грот, только вот сталактиты были не из обычного серого камня, а будто стеклянными, пронизанными знакомыми белыми прожилками. Розважач.

— Понятия не имею. Я этих памяток раньше не видел. Наверное, с последней недели.

— Выглядит как будто… Словно бы, — Торам безуспешно пытался подобрать слова, но грот с розважачем не походил ни на что знакомое, — выглядит грешно, одним словом.

— Да уж, — только и смог ответить Ярин.

Ничего хорошего в памятке и вправду не было. Розважач был концентрированным волшебством. В небольших количествах, под надзором обученных колдунов он был хорош и полезен, но дикое месторождение розважача вызывало мысли о днях, близких к Творению. И — о чем уж совсем не хотелось думать — к Изгнанию. Мыслимо ли было, чтобы подобная находка просто случайно совпала по времени с появлением темного колдуна и убийствами? Ярин в этом сильно сомневался.

— Надо это разведать, — сказал Торам, — Я что подошел-то… Ханна закончила, и сейчас уедет, вместе с телом. По идее, тебе лучше бы поехать с ними, чтобы одному не оставаться. Мало ли что. Опасность еще не миновала.

Мимо прошли стражники, неся завернутое в простыню тело. Шествие замыкала Ханна. Ярин отвел от них взгляд. Ему стало совершенно понятно, что ехать с Ханной в город совсем не хочется.

— А ты туда пойдешь? — спросил Ярин, указав глазами на памятку.

Торам кивнул.

— Можно, я лучше с тобой? — спросил Ярин.

— Вообще-то не положено, конечно, — задумался Торам, — но с другой стороны, этот грот нашел Густав, так что, возможно, мне понадобится помощь Заклинателя. Да и поговорить не мешало бы.

— Так, приступим, — проговорил Торам, когда за Ханной закрылась дверь.

Он вытащил из кармана свою волшебную палочку: черную, до блеска отполированную, увенчанную небольшим кристаллом розважача. Он подошел к картине с памяткой странной пещеры, прикоснулся к ней палочкой, и, закрыв глаза, что-то прошептал, тихо, так, чтобы Ярин не слышал. У Инквизиторов были свои приемы — в народе говорили, что их палочки открывают секреты, недоступные другим, но вот какие именно — в точности не знал никто, кроме самих Инквизиторов. Согласно слухам, они могли чуть ли не читать мысли, но Ярин и раньше в это мало верил, а после знакомства с Торамом разуверился совсем — этот румяный, веселый парень совершенно не походил на всезнающего мудреца. И в особенности — этим утром. Скорее всего, слухи сами же Инквизиторы и распускали, чтобы ученики чародеев даже и не думали экспериментировать с чем-то там запретным.

Сначала Торам сообщил, что памятку Густав сделал два дня назад — если верить Ханне, незадолго до того, как его убили. Потом вокруг Торама заплясали искры золотого цвета, полупрозрачные, будто пташеки. В их кружении скоро наметилась закономерность — они все чаще будто попадали в водоворот, уходивший в стену — как раз ту, что отделяла их от полей и леса. Воронка вытягивалась, истончалась, и постепенно превратилась в линию. Ясновидение. Да, что-то Инквизиторы и вправду умели.

— Пошли, — кивнул Торам на дверь.

Они вышли из дома — след уходил в поле и исчезал за горизонтом, будто лунная дорожка в ночном озере. Торам вскочил на своего огира, Ярин, чуть менее ловко — на того, что оставил ему один из стражников, уехавший на карете. Заклинателям не доводилось много ездить верхом, но Ярину нравилось ощущение скорости, а еще — власти: огир подчинялся ему беспрекословно, без молитв, рухов или заклинаний, достаточно было слегка потянуть за выросты на спине или пристукнуть пятками в бок. Они поехали вдоль кромки поля. Ясновидческий след проходил прямо по вспаханной земле, но топтать посевы было идеей неудачной — Кареолан ревностно оберегал свои владения, и в Чисовицах даже ходило предание о парочке, предававшейся любви в кукурузе, и рассеченной возмущенным хтосем на множество частей.

Перекрикиваться сидя верхом было неудобно, и Ярин вновь сосредоточился на чернокнижнике. Верина обещала ему какую-то особую роль — но, очевидно, зря, потому что ничего путного в голову не лезло. Все произошедшее ночью казалось полной бессмыслицей. Если бы сам Ярин хотел украсть что-то из костела, он бы так себя не вел. Он бы, для начала, разведал, где это «что-то» находится, и обошелся бы без того, чтобы ломиться в трапезную. Что же касается Лилии… Да, здесь бы он тоже поступил по-другому.

Ярин почувствовал, что огир под ним содрогнулся. Что за?.. Оказывается, это Торам толкнул его огира своим, после чего, ухмыльнувшись, всадил пятки хтосю в бока и набрал скорость. Ярин сообразил, что, задумавшись, опять приобрел угрюмый вид, и теперь уже Торам пытался отвлечь его от мнимой скорби. Что ж, это было явно интереснее, чем разговаривать по душам с Ханной. Ярин пришпорил своего хтося, чтобы догнать инквизитора.

Управлять огиром было не сложно: знай себе, следи за дорогой, пришпоривай, когда она ровная, и обводи заранее вокруг камней или ям — иначе бестолковый хтось сбрасывал скорость и аккуратно через них перешагивал. Вскоре Ярин чувствовал тот же азарт, что за партией в «Сражающиеся царства»: простые правила, понятная цель и соперник — по-прежнему находившийся впереди на корпус и иногда оборачивающийся с хитрой усмешкой.

Полностью сосредоточиться на скачке у Ярина, однако, не получалось — он не мог выбросить из головы мысли о ночном происшествии. В чем, например, мог состоять план чернокнижника? Убить Густава, отправить пташека Лилии, заманить ее к костелу, атаковать, чтобы украсть личину и отвести от себя подозрение… Ярин удачно обошел две ямы сразу, разогнался и сравнялся с Торамом. Теперь они шли бок о бок. Было бы круто обскакать инквизитора не только в скачках, но и в расследовании.

Каждое отдельное действие чернокнижника вроде бы и складное — но если на все вместе посмотреть, то это больше походило на поведение неразумного ребенка — схватить одно, бросить, потянуться к другому. Никакого плана, все на быстрых реакциях, эмоциях, или даже рефлексах. Ярину это казалось странно, неуловимо знакомым. Его огир чуть-чуть вырвался вперед.

Где же он мог встречаться с логикой темных колдунов, интересно? Может быть, кто-то из его друзей в Академии делал так же? Или учителя?

Задумавшись, Ярин забыл заложить поворот — и, конечно, бестолковое создание тут же сбросило скорость чуть ли не до шага. Торам в клубах пыли сразу вырвался вперед на два корпуса.

Чертыхаясь, Ярин добрался до кромки леса. Огиры не любили неровной земли, камней и стволов упавших деревьев, так что пришлось спешиваться. Торам, разумеется, уже давно ждал его, попыхивая трубкой. Ярин понял, что вспотел, снял куртку и засунул ее в рюкзак.

— Ты как, в порядке? — спросил Торам.

Ярин кивнул. Порывшись в рюкзаке, он достал сверток с пирожками и бутыль с морсом, собранные Вериной, и протянул Тораму:

— Будешь?

Торам взял пирожок.

— Вкусный, — с удовольствием отметил он, — как вы, кстати, к Верине съездили? Ханна не очень-то распространялась, сказала только, что Верина ни при чем. Кажется, она на нее за что-то обижена.

— Верина… резковата, — вздохнул Ярин.

— Да ну? Я ее видел пару раз, она казалась очень милой.

— Она и такой тоже была. Но не с Ханной.

— Отчего же? — подгонял его Торам, — не цеди по два слова, расскажи нормально… Ты же умеешь, как про заклинание какое-нибудь или хтося начнешь, так не остановить тебя.

Про хтосей легко говорить… Они такой ерунды не воротят, — подумал Ярин. Он сосредоточился изо всех сил, чтобы точно описать непростую логику Верины.

— Мне кажется, Верина все выдумала про сломанную ногу. Ханна — целительница, и она могла бы ее разоблачить.

— Это звучит очень подозрительно, — оживился Торам.

— Нет-нет, — замахал руками Ярин, — Верина все выдумала еще вчера, до того, как все случилось. Она предвидела неприятности, и оформила себе алиби. И я понимаю, почему именно таким образом. Это очень по-здешнему, очень… официально, что ли? Если бы я хотел сделать себе алиби от кого-нибудь вроде Франтишека, я бы точно так же сделал. Творцу о сломанной ноге сообщили, живая свидетельница на месте, что там под гипсом — никто никогда не узнает.

Торам кивнул:

— Ну ладно. Пожалуй, ты прав. В любом случае, если Мартина была с ней все это время, то либо они ни при чем, либо обе — приспешницы Девятерых. А это вряд ли. Целых две в таком захолустье? Трудно поверить. «Старая развалина» — это, очевидно, колдун выдавал себя за Густава.

А Лилия была хамкой, — мысленно добавил про себя Ярин.

— Но, пожалуй, — продолжал Торам, — я все равно пошлю к ней стражника. Пусть присмотрит за ней… Не хотелось бы, чтобы с ней что-то случилось.

— А что ей угрожает? Ведь грабитель охотился за этим самым… голосом?

Торам кисло посмотрел на него:

— Это, вообще-то, секрет, — сказал он, — кто тебе рассказал?

— Ханна, — не стал отпираться Ярин, — говорит, в высшем обществе давно слухи ходят.

— Вот всегда так, — сказал Торам, — я когда приехал, епископ мне это преподнес, как великую тайну. А оказывается, весь город давно судачит.

— А, все-таки, что это? Как можно вообще украсть голос?

— Не голос, Глас. Глас Святого Гавриила. По сути, просто кристаллик розважача, с каким-то там необычным вкраплением.

Ярин кивнул. Он слышал в академии о церковных реликвиях, и все они представляли собой розважач с необычными включениями, цвет и форма которых обычно служили пищей для размышлений о том, для чего Творец создал тот или иной кусок.

— И для чего он?

— Не знаю, — пожал плечами Торам, — Андрий много лет пытается это выяснить, носился с этой штукой, молитвы ей читал, благовония жег, трактаты писал… Как это всегда у них. И зачем в это влезать? Отправил бы в монастырь в Ополе да ездил бы туда, недалеко же, а охрана понадежней нашей. А он говорит — где нашли святыню, там она и должна оставаться. Накликал беду… Реликвии, Исповедания, чернокнижники — голова от всего этого пухнет!

— Я думал, Инквизиторы все время за чернокнижниками охотятся, — удивился Ярин. Он действительно слышал множество подобных историй.

— Мы охотимся, но то, что случилось вчера — это из ряда вон. Таких чернокнижников давно не было… Последнего поймали, когда я еще не родился! По-хорошему, конечно, подкрепление нужно. Но ждать мы его долго будем, Андрий Пути зарезервировал для себя, а на огире он тут будет в лучшем случае через пару дней.

— И что ты делать будешь?

— Что обычно. Раскрыл же я в прошлом году дело в Новом городе. Там поножовщина была, я поговорил с соседями, пару хтосей опросил, так и нашел. Оказалось, парень не поделил что-то с отцом своей подруги, а сдал его замковый хтось, который помнил, как он из дома выходил. Я так думаю, и здесь получится. Люди ведь одинаковые, даже чернокнижники. Впадают в грех: жадность, гордыню, или гнев, забываются, совершают ошибки.

— Кстати, о людях, — добавил, помолчав, Торам, — скажи мне, Франтишек — сильный колдун?

— Не, он бездарь, каких мало, — не задумываясь, ответил Ярин.

— Нестыковка здесь, — заметил Торам, — ты говоришь, неумеха, а епископ явно очень хотел, чтобы он в костеле помог. Значит, есть что-то, с чем Франтишек справляется лучше, чем Андрий.

— А ты не знаешь? — теперь пришла очередь Ярина удивляться, — в храме есть шопатек.

— Чудотворная икона, охраняющая от темного колдовства? — уточнил Торам.

— Не только темного, от любого. От Целительства, и даже от пташеков.

— Не видел такой в костеле.

— Да, она в запасниках. Густав рассказывал, что с полвека назад шопатек перестал слышать молитвы, и его только рухами можно пробудить.

— Подожди, я запутался, — сморщился Торам от напряжения, — рухами ведь разговаривают с хтосями, и они не способны к колдовству. А вот иконы, действительно, бывают чудотворными — но им молятся, а не рухами зачаровывают.

Ярин задумался.

— Я не знаю, — признал он после долгой паузы, — если так на это взглянуть, то это действительно странно. Я как-то не догадался об этом Густава спросить, а он про шопатека только вскользь упомянул.

— Ладно, не забивай себе голову. Я так понимаю, в главном ты уверен: что шопатек есть и что для его зачарования нужен Франтишек?

— Да, в этом я уверен, — ответил Ярин, — я думал, что об этом все знают. Ты уж точно.

— Я, видишь ли, здесь недавно. Не успел, как Франтишек, с Андрием сто раз отужинать, в доверие войти, — с досадой признался Торам. — А епископ скрытный. Вот и здесь какую-то лапшу на уши принялся вешать, с дверьми ему помочь нужно…

— Это тоже правда, — заметил Ярин, — мы лучше двери запираем. Если Заклинатель замкового хтося заговорит, никакой молитвой не откроешь, и твоей палочкой — тоже вряд ли.

— Да уж, — протянул Торам, — у Густава мы так и не смогли дверь открыть. На чердак лезть пришлось, и потом уже…

— Он же не мог запереть двери за колдуном.

Торам замер, как вкопанный.

— Что-что ты сказал?

— Густав не мог запереть двери за колдуном. Потому что умер, — повторил Ярин.

— Но она была заперта… Очень хорошо заперта! Волшебная палочка не действовала, замковый хтось даже и не думал отзываться. Это же работа заклинателя, так?

— Ну, допустим.

— Я все понял! Я раскрыл дело! — выпалил Торам.

Он беззвучно зашевелил губами, несомненно, отправляя пташека. Ярину сделалось досадно. И где же его особая роль, обещанная Вериной? Очевидно, он что-то упустил.

Закончив с пташеком, инквизитор сказал:

— Неужели ты не понял? Чернокнижник — это Франтишек.

— Франтишек? — удивился Ярин.

— Ну конечно! Дверь Густава была заперта заклинателем, так? Но Густав к тому времени был мертв. Ты ни при чем, Лилия тоже — значит, это был Франтишек. Все просто!

Ярин кисло посмотрел на него.

— Если колдун владел оборотным заклятьем, то и с дверью он как-нибудь справился, — заметил он, — да и вообще, зачем Франтишеку убивать собственную ученицу?

Торам, по-прежнему очень довольный собой, вытащил из напоясной сумки трубку, и пару раз глубоко затянулся: чаша полыхнула синим пламенем, а изо рта Торама вышло большое, правильное кольцо.

— Сейчас я расскажу тебе, как было дело, — инквизитор с усилием напустил на себя задумчивый, рассудительный вид, — Густав, очевидно, был очень увлечен волшебством, головы эти оленьи, прочий подозрительный хлам. Видимо, он все-таки нашел что-то важное — здесь, в лесу. Нечто волшебное, какую-то тайну, представляющее интерес для темных колдунов. Он рассказал об этом… допустим, Лилии. Об этом пронюхал Франтишек, и решил заставить обоих замолчать навсегда. Сначала он расправился с Густавом, затем заманил Лилию к костелу, вызнал, что ему нужно, оглушил, под ее личиной проник в храм, но не смог справится с замком. И вот он напросился в помощники Андрию, чтобы попытаться снова… Но я вовремя обо всем догадался, отправил пташека, и теперь клир сможет его остановить!

Ярин схватился руками за голову. Нет, конечно, звучало это внушительно — не хватало только стражников, арестовывающих Франтишека, самого Франтишека, а также Ханны, Андрия, всего городского света и, самое главное, рукоплесканий. Того, кто не владел волшебством заклинателей и не разбирался в делах Резиденции, это, может, и убедило бы. Ханна бы наверняка поверила, и всему городу бы рассказала. Но у Ярина же в голове вопросы заметались, будто перепуганные птицы. Например, если Густав действительно нашел что-то интересное, то с чего бы ему сообщать об этом Лилии? Он бы рассказал Ярину, или Франтишеку, или Андрию, кому угодно, только не ей! Зачем Франтишеку звать Лилию к костелу, если ее личину можно было похитить, не выходя из резиденции? Откуда, опять-таки, все эти беспорядочные метания по костелу? Уж кто-кто, а Франтишек, просидевший в Чисовицах две дюжины лет, знал костел, как свои пять пальцев!

— Торам, да как он может быть чернокнижником! — решил начать Ярин с очевидного, — Он любую работу делает вдесятеро дольше, чем нужно. Пока мы с Лилией не приехали, тут такие завалы были! Одна старуха целый год ждала, чтобы он ей печного хтося заговорил, и зимой тепло стало! Хорошо хоть Густав с Кареоленом водился, хотя мог бы уже и на покой давно уйти… Даже и не знаю, как сейчас все будет.

— Люди умеют притворяться, — ответил Торам, — тот парень, что мужика в Новом Городе зарезал, тоже на убийцу не походил. Никто из соседей на него не думал, а потом, когда арестовали, тут, конечно, началось — да, всегда замечали в нем что-то нехорошее, смотрел косо да говорил неприветливо. Скоро разберемся. Франтишек пока пусть под стражей посидит, а мы, может, улику добудем.

Инквизитор указал прямо перед собой: след ясновидения исчез, они прибыли к месту, где Густав сделал свою памятку. Земля словно раскололась здесь, одна часть леса поднялась над другой, обнажив каменные недра в человеческий рост. Никакого грота, однако, видно не было.

Торам поднес палочку к каменному выступу.

— Что-то там есть… Ну-ка… Эльеморхон! — произнес он отпирающее двери заклинание.

Камень не поддался.

— Гм… А если так? Muto matrix portae, set status aperire…

Камень, разумеется, не шевельнулся. Что толку молиться, если здесь даже нет образа Творца?

• Дай-ка я попробую, — сказал Ярин.

В конце концов, памятка отсюда, значит, у Густава как-то получилось открыть этот грот. Ярин сделал инициирующий рух: большой и указательный пальцы вверх, и дважды — резко вниз. Камень откликнулся, в воздухе открылся отвор со словами «приветствую тебя».

Ярин быстро выяснил, что обитатель скалы принадлежал к той же обычной породе замковых хтосей, что жили в каждой двери Старого Города. Звали его Стефаносом. После недолгих уговоров, хтось открыл проход — за ней оказались тот самый грот с залежами розважача.

— Ох, грешно, — воскликнул Торам, — я был прав, это определенно заинтересовало бы темных колдунов. Никогда подобного не видел. Что ж с этим со всем делать? Так-так, спроси его, кто здесь был до нас?

Ярин спросил Стефаноса о прошлых визитерах. Как и ожидалось, приходил сюда Густав — Стефанос назвал его «тот, кто говорит рухами» — после чего проделал то же, что и Ярин сейчас: поздоровался, познакомился, попросил открыть дверь… А до Густава здесь никого не было так долго, что Стефанос уже ничего и не помнил.

Ярин пересказал это Тораму, и тот недовольно наморщился:

— Ерунда какая-то… Совсем ничего? Дай я спрошу… Ты можешь научить его, чтобы он меня понимал? — спросил Торам.

— Попробую, — сказал Ярин.

Научить хтося волшебным словам было нельзя — подобным вещам хтоси обучались в Запретном Городе, откуда выходили уже со всеми необходимыми для служения людям знаниями. Никто не знал, как их этому учат. И кто это делает. Интересно, каким образом Стефанос, живший в скале, добрался сюда из Запретного Города? Или он был Сотворен прямо в камне? Отогнав от себя эти некстати вклинившиеся мысли, Ярин спросил у хтося, понимает ли он заклинания или молитвы. Большинство хтосей их знало, ведь рухам были обучены только очень немногочисленные Заклинатели. Вот и Стефанос знал волшебные слова, просто от одиночества перестал слушать. Рухи для племени хтосей были родным языком, и правильное движение рук они воспринимали так же, как человек — крик на ухо: и не хочешь, а отзовешься.

Вразумив Стефаноса, Ярин оставил его Тораму. Тот опробовал на Стефаносе стандартные заклинания для замковых хтосей и расспросил его снова: кто приходил, когда, да о чем спрашивал. Ответы были теми же.

Ярин тем временем рассматривал прозрачные столбики: гладкие, прямые, с причудливыми многоугольниками в сечении, заостряющиеся на самом верху. И чего Торам так переполошился? Ну розважач, ну много, ну в одном месте собран и непонятно, для чего — вроде и чудно, а как вблизи посмотришь, так ничего особенного. Но в одном Торам прав — Густав бы непременно попытался выяснить, для чего этот грот нужен.

Пока Ярин разглядывал розважач, Торам закончил беседу со Стефаносом и попрощался. Дело было сделано.

— Ну, — задумчиво сказал Торам, — вроде как улика. Подтверждает, что Густав здесь был и грот открывал.

— Но все остальное?

— Разберемся, — махнул рукой Торам, — поехали в город. Надо допросить Франтишека, и еще каменщиков сюда послать.

— Зачем?

— Стену вокруг этого грота построить. Чтоб не ходил никто попусту.

Ярину вдруг стало грустно. Он подумал о Стефаносе, который, может быть, столетиями сидел в этом гроте в одиночестве — только чтобы дважды открыть проход для Густава и Ярина, а после этого — быть замурованным навсегда. В чем здесь состоял замысел Творца? Зачем? Зачем создавать целый грот розважача? Зачем прятать вход? Зачем селить туда замкового хтося? И ведь не спросишь ни у кого. Пути Творца неисповедимы — вот и весь сказ.

Говорить особо не хотелось, так обратный путь — сначала пешими, затем верхом — парни продолжили в молчании. Они уже почти въехали в Чисовицы, как Торам внезапно выпрямился в седле.

— Смотри, — коротко сказал он.

Перед Ярином появился аист, пташек епископа, которого Торам решил ему показать:

— На нас напали! Торам, нам нужна помощь! — прокричал аист.

Глава четвертая. Сумерки

К костелу Ярин и Торам скакали во весь опор. Ярин прокручивал в голове сцены возможного боя. В Академии он выучил несколько защитных мантр и был вполне уверен в своих силах. Пусть он и не посещал дуэльный клуб, но с Франтишеком уж как-нибудь справится. Но если это вовсе не Франтишек? Вдруг это кто-то другой? Вдруг у него окажется в руках меч? Или арбалет? Здесь дела обстояли хуже. Торам успел научить Ярина нескольким приемам, но бой на мечах требовал силы и выносливости, которых у отличавшегося худобой Ярина не было. Зато он был быстр и незаметен, так что мог бы подкрасться к злодею, отвлечь его, и тогда… Увлеченный планированием, Ярин и не заметил, как они доскакали до костела.

Здесь он сразу понял, что успел — даже на улице ощущалось воздействие темного колдовства. В ушах Ярина возник звон, ритмичный, становящийся все выше, тот же, что он услышал во время Исповедания, но многократно сильнее. Возникло мерцание, и все вокруг виделось то светлее, то темнее, в едином ритме со звуком. То тут, то там возникали искры и молнии. Ярин ощутил расходящийся от споенца животный страх, желание убежать, спрятаться и не показываться из укрытия, пока все не кончится.

— Ярин, ты знаешь, как защищаться? — выкрикнул Торам.

Его голос отвлек Ярина от ощущений, и он вспомнил о планах, что строил по пути к костелу. Да, конечно же, он знал. Творец дал людям споенцы, чтобы слышать их нужды — и тем самым открыл в сознании маленькую дверь, ведущую к Нему. Девятеро подобрали к этой двери отмычки — темное колдовство. Запереть дверь было нельзя, но мантры помогали — сконцентрировавшись на них, можно сдерживать порчу, чтобы она не затопила разум. Тем же самое должен был делать и шопатек — но, видимо, он все еще спал.

Ярин стал повторять про себя защитную мантру, сосредоточившись на своем дыхании. Это сработало: мерцание и гул ослабли, а главное — страх, исходящий от споенца, перестал растекаться по телу. Ярин все еще ощущал его, но не как собственный, а, скорее, как отголоски чужого — будто бы он смотрел спектакль, в котором актер играет страх. Ярин не любил театры — именно потому, что не умел проникаться фальшивыми эмоциями, изображаемыми актерами. Едва он отделил настроение споенца от своего, как противостоять темному колдовству стало легко. Гул и мерцание раздражали, но не мешали действовать. Повторив мантру несколько раз, Ярин вошел в костел вслед за Торамом.

Он быстро пересек притвор и оказался в серединной части. Рядом с алтарем лежал Михал — его тело сотрясали конвульсии, изо рта шла пена. К алтарю была прислонена икона, в простой незолоченой раме, пыльная — на ней был изобрежен Творец, сидящий под сенью апельсинового сада. Рядом с иконой сидел, прижав колени к груди… Франтишек.

Зажав руки ладонями, он повторял, как заведенный:

— Творец, молю, пусть это прекратится… Молю, пусть это прекратится.

— Но как же… — начал было Торам.

— Это не он! — выкрикнул Ярин.

— Это не он… — растерянно повторил Торам, — не он… Так. Хорошо. Все потом. Я помогу Михалу… Ярин, ты справишься с шопатеком? — крикнул Торам.

Ярин с отвращением оглядел скорчившегося на полу Франтишека — тот, кажется, даже не заметил их присутствия — и кивнул. Да, он справится. Должен справиться. В шопатеке не было ничего сложного, и не смотря на то, что зачаровывать его придется одновременно с защитой от темного колдовства, бившего по его мантре, словно молот, размеренно и сильно. Он справится.

Торам подбежал к Михалу и потащил его наружу. Ярин повернулся к шопатеку и исполнил первые рухи. Вышло гораздо медленнее, чем обычно. Изрядная часть его внимания уходила на мантру, да и стоны Франтишека не добавляли сосредоточенности, он даже сбился несколько раз — но все-таки дело двигалось. Упрямо игнорируя волны сумерек и сияния в поле зрения, звон в ушах и порой прорывающееся на поверхность желание сбежать, он творил все новые и новые рухи.

И вдруг наступила тишина. Тишина такая, что показалось, будто исчезли вообще звуки. Раздражающее мерцание прекратилось, и мир словно окрасился в мягкие, пастельные тона. По телу Ярина разлилось умиротворение. Он закрыл глаза. Покой. Блаженство. Дарить все это Творец действительно умел, жаль, что делал это неохотно. Впрочем, долго наслаждаться Его благодатью Ярин не стал — лишь чуть-чуть, чтобы перевести дух. Возбуждение от битвы с колдуном за шопатек требовало движения, действия, атаки. Ну, где же этот мерзавец прячется?

Ярин завертел головой, пытаясь сообразить, что делать дальше. Франтишеку помощь не требовалась: он затих и лежал, размеренно дыша. Со второго этажа, где находился реликварий, до него донеслись выкрики: очевидно, Андрий расположил основные силы там, и теперь организовывал контрнаступление. Разумнее всего было бы присоединиться к епископу. Ярин направился к боковой лестнице, но тут его внимание привлекло быстрое движение из церковной лавки.

Трижды повторив защитную мантру, Ярин зашел в лавку, располагавшуюся в пристрое к костелу. Вообще-то, Творец не одобрял торговлю в Храме, но жителям Нового Города нужно было где-то брать иконы, и Андрий решил пойти им навстречу. Чисовицкие строители не могли повторить мастерство тех, что творили в старые времена, еще до Изгнания — тогда к работам привлекали хтосей, позже вымерших, и использовали заклинания, ныне забытые, сейчас же приходилось все больше управляться с топорами и молотками. Так что стены в лавке были дощатыми, пол — земляной, а потолок — низкий, лишь чуть-чуть выше, чем в самостроях Нового Города. Слегка косые окна были закрыты ставнями и для верности заколочены досками — видно, что клир все утро трудился, не покладая рук. Образы Творца были повсюду: большие, высотой в два-три локтя, предназначенные для красных углов, средних размеров, с ладонь, для спален, и даже совсем маленькие, с мизинец, которые наиболее правоверные горожане носили при себе постоянно.

Из угла доносился шорох. Ярин присел и двинулся вдоль витрины. Он несколько раз повторил защитную мантру, собрал силы для атакующего заклинания и осторожно выглянул из-за укрытия.

В самом углу торговой лавки, прямо у внешней стены, была нора, из которой вылетали комья земли. В ней подергивался кончик рыжего пушистого хвоста.

Ярин заморгал.

Это казалось совершенно нереальным.

В разгар колдовской битвы в костеле решила обжиться лисица?

Зверь будто почувствовал внимание: хвост перестал дергаться, исчез в норе, после чего лиса выпрыгнула из своего укрытия. Ощерившись, она направилась к Ярину. Бешеная, что ли? Глаза животного засверкали красным.

У лис не бывает светящихся глаз! Лиса не стала бы себя так вести! В ушах Ярина зазвучал знакомый гул, постепенно нарастающий — несмотря на мантру и шопатека, порча, нацеленная в парня полноводным потоком, оказалась мощнее.

Ярин был слишком самонадеян. Он думал, что легко противостоит порче — но то была лишь десятая, если не сотая, часть мощи темного колдуна. Еще немного, и темное колдовство поглотит его. Он потеряет сознание, как Михал, или… Или еще что похуже, как получилось с Густавом и Лилией.

Но у Ярина не было времени на отчаяние.

В его голове будто шла гроза, мысли вспыхивали, подобно молниям. Кроме лисы, здесь никого не было. Животные не могли колдовать. Шопатек был и хтосем, откликающимся на рухи, и иконой, способной к волшебству. Красная и зеленая искры вращались одна вокруг другой в хрустальном шаре Верины. Густав где-то нашел тушку лисицы для чучела и сделал памятку. Ярину определенно придется сыграть в этом роль… Почему ему? Ведь он Заклинатель, а не Инквизитор!

Ему показалось, что в голове прогремел гром.

Он поднял большой и указательный пальцы вверх, резко опустил вниз, повторил движение…

Увидев инициирующий рух, животное остановилось.

До конца не веря в свою удачу, они трижды горизонтально взмахнул средним и безымянным пальцами.

Лиса упала на бок.

Ярина затопил триумф. Он смог! Он победил колдуна, с которым только что безуспешно сражалось все духовенство города! Торжествующий, он подошел к лисе ближе — вернее, как он вскоре увидел, к лису.

Ни издали, ни вблизи, было невозможно разгадать в зверьке хтося. Оранжевый мех, пушистые острые уши, лапки, с настоящими коготками и мягкими подушечками — все это было совершенно не похоже на жесткие панцири хтосей. Перед Ярином было удивительное создание Творца, никем и никогда не виданное раньше: наполовину хтось, наполовину животное, такое же невероятное, как человек с медвежьей головой, или созревающие на мухоморе яблоки. Да к тому же — с колдовским даром! На какой же день он был Сотворен, на четвертый, как все животные, на пятый, как хтоси, или на шестой, как люди? Или же ночью?

Остановив мысли, уже зашедшие в опасную близость от ереси, Ярин сосредоточился на вопросе о том, что делать дальше. После победы в колдовской схватке, он чувствовал себя всемогущим, чувствовал, будто его переполняет сила, лишь малая толика которой была израсходована на сражение — но остальная требовала выхода, действия… Но вот что ему следовало делать?

Единственным человеком, кто мог бы оценить это чудо по достоинству, был Густав. Но Густав мертв. И убила его именно это тварь. Самое большое чудо, которое он когда-либо видел в своей жизни — и самое кошмарное отродье Девятерых, способное на темное колдовство, недоступное большинству чернокнижников.

Но действовал ли лис в одиночку?

Такое было возможно. Ванко, домовой хтось, мог месяцами поддерживать порядок в резиденции. Кореолан, оставленный в одиночестве, годами продолжал бы обрабатывать поле — другое дело, что из-за капризов погоды там могло ничего и не вырасти. Деятельность лиса в костеле выходила за рамки нормальной самостоятельности хтосей — но, с другой стороны, ничего нормального в этом лисе все равно не было.

Но что, если лисом все же кто-то управлял?

От этой мысли Ярин похолодел. На такой был способен только Заклинатель. Лилия не в счет. Если хтося зачаровывал Густав, то тень подозрения ляжет на его ученика. А если за лисом стоял Франтишек, то, учитывая дружбу мастера с Андрием и всем городским светом, он все равно найдет способ спихнуть вину на Ярина. Нет. Пока что разбираться придется самому. Ярин не верил в вину Густава, и, если ему удастся разоблачить Франтишека, то Торама он, пожалуй, убедит.

И потом, если Ярин раскроет эту тайну сам — кто, как не он, победитель чернокнижника, будет удостоен лучшей из возможных рекомендаций?

Ярин снял с плеч рюкзак, вытащил оттуда куртку и припрятал ее в куче упакованных в картон портретов Творца, после чего затолкал на ее место лиса. Он вышел из лавки в серединную часть костела. Здесь, как оказалось, вовсю шел скандал.

— … только и можешь, что идиотских пташеков рассылать, — оглушительно орал Франтишек, — какой вообще от тебя толк, мальчишка?

— Я в своем праве, я расследую дело! — не отставал Торам, — не вам мне указывать, кого подозревать! А про толк — помолчали бы лучше! Ни шопатека не пробудили, ни вход как следует не заговорили!

— Торам, сейчас это не главное, — устало начал Андрий, которого, кажется, изрядно потрепало сражение. Но Франтишек перебил его:

— Я все по инструкции делал! Меня упрекнуть не в чем! Шопатек пробудился, колдун просто оказался слишком силен. Такая мощь! Куда нам с ней справиться!

У Ярина челюсть отвисла от подобной наглости.

— Шопатек проснулся, когда Ярин его заговорил! — не уступал Торам. — А вы сидели и хныкали рядом, и…

— Торам, пожалуйста… — опять попытался влезть Андрий, но снова не преуспел.

— А что Ярин тут вообще делал? — вскинулся Франтишек, — по какому праву ты командовал моим учеником? Ишь, в своем он праве! Я вот напишу, куда следует! Нет такого закона, чтобы Инквизиция Заклинателями командовала!

— Замолчите оба! — вышел из себя, наконец, и епископ. — Мы только что пережили нападение чернокнижника, сильнейшего из тех, с кем когда-либо сталкивалась Церковь! Мы должны быть благодарны Творцу за спасение, а не заниматься этими мелочными разборками! Хватит! Битва еще не окончена! Чернокнижник вернется! Я еще утром вызвал из Ополе отряд боевых магов, но даже Путями они доберуться сюда самое быстрое завтра. Деаятеро бы взяли эти Пути с их дурацким расписанием… Отведи Творец, грешен. Так вот… Вы можете отложить свои склоки еще на еще десять часов?

Торам и Франтишек умолкли с недовольными лицами.

— Вот и чудесно. Магистр Франтишек, вы все-таки должны завершить уже начатое и заговорить замки. Как следует заговорить! Надежно! Окончательно! Каким бы сильным колдун ни был, заговорите, друг мой, замки так, чтобы их никто, кроме вас, отпереть не мог! А тебе, Торам, надо заняться чем-нибудь полезным, наконец. Организуй стражу снаружи, мужиков кликни… Я не знаю, как мерзавцу все время удается от нас ускользать. Сквозь стены он, что ли, проходит? Мы полчаса сдерживали атаку, но никого чужого так и не увидели. Торам, просто сделай что-нибудь! Так, чтобы ни один человек даже близко к костелу подойти не мог без того, чтобы вся округа об этом не узнала.

— Что касается тебя, Ярин, — епископ упер в него палец, — действительно, зачем сюда пришел?! Во имя Творца, ты всего-навсего ученик! Где тебе противостоять такой силе? Чем ты можешь помочь? В войну поиграть хочешь? Это не игрушки! Тебе повезло, что колдовство не убило тебя, как Лилию! Возвращайся в резиденцию и сиди там, никуда не выходи!

В других обстоятельствах Ярин бы, пожалуй, поспорил. И о том, бодрствовал ли шопатек, когда они сюда вошли. И о том, достаточно ли у него сил сопротивляться колдовству чернокнижника. И в особенности о том, чем он может помочь. Но отповедь епископа лишь подтвердила: разговаривать с этими людьми пока не нужно, его все равно не послушают. Поэтому, поклонившись, он сказал «да, ваше высокопреосвященство», и вышел из костела.

До резиденции Ярин добрался за пять минут вместо обычных десяти — ноги его будто сами шагали все быстрее, хоть он и старался не привлекать лишнего внимания и не переходить на бег. Скоро, совсем скоро он узнает, откуда взялось удивительное создание, чего оно хочет, кто послал его… Последний поворот… Еще немного… Ворота… Дверь.

— О, наконец-то! Явились, не запылились, молодой человек!

Ярин ошеломленно уставился на обвешанную драгоценностями пожилую даму в розовом платье, сквозь кружева которого проглядывало чересчур много бледного, костистого тела. На ее голове была умопомрачительная шляпка: целая цветочная клумба с двумя маленькими чирикающими попугайчиками — хтосями, конечно же, но совсем простенькими. Столь помпезное одеяние красноречиво говорило о том, что перед Яриным — представительница городской знати.

— Сколько можно вас ждать! У вас, между прочим, приемные часы! Вы обязаны нас обслуживать, а не шляться незнамо где!

— Вы кто?

— Я — госпожа Агата. — женщина надменно взглянула на Ярина, видимо, ожидая, что тот узнает ее и устыдится, но парень лишь с недоумением поднял одну бровь, — жена господина Патрика. Городского казначея. И я хотела бы узнать, когда вы вернете мне мою Кики. Полы в доме уже неделю не мыты!

Тут Ярин, конечно, вспомнил — не жену казначея, а Кики. Ничего особенно, бедняжка просто была в расстройстве, потому что хозяева совсем ее загоняли: заметив какой-нибудь изъян в ее работе, ей часами выговаривала за него. Что ж удивительного в том, что в следующий раз Кики могла думать только о том, как не совершить ошибки снова — и, разумеется, ошибалась в чем-нибудь другом? Небольшой сеанс, чтобы плохое забылось — и Кики будет в полном порядке, работы тут на полчаса, только вот не было у Ярина этого получаса, и особенно — сейчас.

— Работаем. Подождите.

— Да как же вы работаете…

Ярин проскользнул в дверь и закрыл ее перед носом у возмущенной дамы. Все потом. Он прошел в заклинательную комнату, вытащил лиса из рюкзака, уложил на стол и задвигал пальцами.

Как и в первый раз, рух инициации, древний, как само волшебство, приковал внимание хтося. А вот с последующими поначалу вышла заминка. Правильно работали лишь простейшие из рухов, а прочие либо приводили к слегка другому эффекту, либо вовсе не действовали, пока их чуть-чуть не поменяешь… Но постепенно Ярин освоился. Это было не так просто, как с каретой, которая подчинялась рухам беспрекословно — но кое-что он сделать смог.

Например, открыть себе память лиса, чтобы ответить на самый важный вопрос: кто заклинал хтося ранее, кто подговорил его на злодеяния. Такое, как оказалось, происходило лишь однажды — два дня назад. Ярин погрузился в это воспоминание, и комнату наполнил медленный, спокойный голос Густава:

— Ну привет, дружок.

Услышав это, Ярин закусил губу. Как же так, учитель… Неужели ты — приспешник Девятерых?

— Какой ты, однако, занятный. Лапки-то какие… А хвост, хвост! Удивительное дело. Так… Откуда же ты такой взялся? Не хочешь отвечать? А если так? Нет… А?

Какое-то время Густав ничего больше не говорил, только вздыхал и кряхтел — видимо, тоже подбирал рухи. У него это получилось быстрее, чем у Ярина — но совсем ненамного.

— Поразительно. Какое чудо… Ты, дружок, удивителен, знаешь ли… Кому бы тебя показать? Ярину, конечно же. Перво-наперво Ярину. Он-то сумеет оценить, да. Пошлю я ему, пожалуй, пташека, ты же не против? Я так и думал. Что же передать? Может, так… «Я нашел нечто удивительное: не то хтося, не то зверя». Впрочем, нет. Как будто я сам не уверен, кто ты, дружок, такой. Может быть, «я нашел Творение, невиданное раньше?». Нет, слишком… Напыщенно, что ли? Еще решит, что я с ума сошел. Пусть будет «приходи, я покажу тебе кое-что интересное». Гм… Да, вот так. Хотя знаешь что? Не буду пока пташека отправлять. Вдруг что получше в голову придет? Некуда торопиться, согласен? Так, а тут у нас что?

Перед Ярином возникла горизонтальная светлая линия, которая развернулась в отвор. Он увидел морщинистое лицо своего учителя — так, как видел его лис два дня назад.

— Чудесно! Скажи-ка мне, хвостом вилять умеешь? А лапу подавать?

Вдруг наступила пауза. Расширившимися глазами Густав смотрел куда-то выше головы лиса — надо полагать, в отвор.

— О, Творец! Сколько же здесь… — и вдруг Густав захрипел, его лицо исказилось, он рухнул на кресло. Его тело дернулось несколько раз, и замерло навсегда.

У Ярина в горле встал ком. Вот, значит, что случилось. Густав понял, что встретил настоящее чудо — но не смог пережить встречи с ним. Как же это грустно… Пересилив себя, Ярин снова взялся за дело.

До встречи с Густавом у лиса была долгая ночь — он спал в охраняемом Стефаносом гроте, и длилось это не один десяток лет. А еще раньше… Ярин видел лишь обрывки, разрозненные памятки: то какие-то развалины, то лес, то город, то незнакомые ему люди… Пару Ярину казалось, что он вот-вот узнает одно из лиц, молодое, женское, жесткое, с надменным выражением серых глаз — но воспоминание ускользало от него. А может быть, это было просто его воображением. Ни мест, ни времени лис не помнил. Ярин решил для себя, что он тяжело заболел, каким-то образом попал в грот, где спал, пока Густав не привел его в чувство.

Стало быть, Франтишек здесь ни при чем. И Густав тоже. Лис действовал один, повинуясь своим инстинктам. Вот что напоминало Ярину странное поведение колдуна — инстинкты хтося: ни стратегии, ни перспективы, лишь короткие перебежки от цели к цели.

Ярин сосредоточился на воспоминаниях лиса о текущем дне. Здесь в голове у хтося был полный порядок. Открывшийся отвор с картой Чисовиц показал: сперва создание просто бродило по домику Густава. Затем на карте вспыхнуло число — сто пятьдесят три. Какое-то действие? Заклинание? Потом хтось побежал в город — его проворность была сродни огировой. То, что озадачило Ярина утром, когда Андрий показывал произошедшее в костеле, объяснялось просто: конечно, юркий хищник будет двигаться быстрее, чем человек. Даже если это на самом деле не животное, а хтось.

Путь лиса в отворе меж тем петлял по центру города, постепенно приближаясь к собору, будто идя на запах.

— Знаю я, что тебе нужно, — пробормотал Ярин, — все вертится вокруг этого Гласа… Интересно, что же это все-таки такое на самом деле?

Ярину нырнул глубже — и ему удалось призвать памятку, соответствующую цели лиса. Она совсем не походила на описание Торама, и напоминала облако разноцветных птиц, каждая из которых вроде бы и летела куда-то, но все облако оставалось на месте, колыхаясь, меняя форму и цвет. Хтоси многое видели по-своему. Как Ярин не вглядывался, он не мог даже приблизительно понять, что означает эта памятка. Из встреченного им за время обучения, это не напоминало ничего. Дурной знак, если верить Тораму.

Дальше лис снова начал действовать: в отворе вспыхнуло число сорок четыре, потом — пятьсот двадцать один, и, спустя некоторое время — вновь сто пятьдесят три. Ярин вытащил из рюкзака потертый блокнот, отыскал в нем чистую страницу и стал записывать числа.

Зверек направился к костелу, сделал нечто под номером восемьдесят, забежал в здание, повторил восьмидесятое действие снова и снова. Это он, наверное, двери открывал, — догадался Ярин. Потом — опять пятьсот двадцать один. Дальше лис забился в темный угол, где просидел все утро, и снова вспыхнуло число пятьсот двадцать один, и восемьдесят, а потом — двести четыре, и пятьсот двадцать один… пока его не остановил рух Ярина. Значит, «пятьсот двадцать один» означало атакующее заклинание.

Ярин вглядывался в свои записи, вспоминая события этого насыщенного дня. Пред тем, как атаковать Ярина, хтось рыл нору — следовательно, это действие обозначалось числом двести четыре. Как ни нужен был лису Глас, после пробуждения шопатека он решил сбежать. Интересно, что предпримет хтось, когда реликвию увезут в Ополе? Пробиться через боевых магов будет сложнее, чем через провинциальных священников.

Шаг за шагом Ярин восстанавливал события, в блокноте появлялись все новые пометки, сначала с вопросительными знаками, потом без них, а потом — жирно подчеркнутые. Закончив эту работу, Ярин оглядел страницу и вдруг нахмурился. Какие своеобразные числа… Сто пятьдесят три… Пятьсот двадцать один… Почему именно эти, а не другие…

Ответ промелькнул в его голове, будто молния.

— Да, Густав, — прошептал Ярин, — да… Сколько же здесь всего.

Лис не был чернокнижником. Он был живой черной книгой, с бесчисленным количеством страниц. И многие, наверняка, чернее самой ночи.

Ошеломленный открытием, Ярин посидел с минутку — и снова принялся двигать пальцами, глядя то в один, то в другой отвор.

— Мать твою за ногу, ты что здесь развел?! — вопль Франтишека донесся до Ярина словно откуда-то издалека.

Ярин оглянулся. Он как будто заново увидел стены, окна, дверь — до того они были просто фоном, на котором разворачивались отворы. Волшебство засосало его. Чем дольше бродил он по уголкам сознания хтося, тем уютнее он себя там чувствовал. Ярин был уверен, что теперь смог бы гораздо больше, чем просто заставить лиса дать лапу — ключом здесь были числа, из которых лис складывал свое поведение, как из кубиков. Самому хтосю для этого недоставало стратегии, здравого смысла, разума — чего-то неуловимо-человеческого, что превратило бы разрозненные метания в стройный, осмысленный план.

Грубое возвращение в реальность резиденции Заклинателей ненадолго ошеломило Ярина. Франтишек тем временем увидел, с чем именно парень работал:

— Ты зачаровываешь зверя? Ты рехнулся? Откуда эти отворы? Что здесь происходит?

— Это не зверь. Это хтось, — речь Ярина была упрощенной, сбивчивой, ведь он молчал больше часа, сосредоточившись на рухах, простых и четких, в отличие от слов. — Именно он проник в костел. Из-за него умерли Густав и Лилия.

— Что ты несешь? Ты, наверное, умом повредился? Шерстяной хтось? Колдующий хтось?

Ярин чувствовал, что сейчас ему не хватит словесного искусства, чтобы убедить Франтишека в столь невероятных вещах. Поэтому он молча убрал все отворы, и воспроизвел свое открытие заново, медленно, поэтапно — так, чтобы даже Франтишек мог его понять. Изредка он говорил что-то вроде: «и так я узнал, что до Густава хтося никто не зачаровывал» или «а вот здесь хтось напал на Лилию». Догадаться об истинном значении вспыхивающих в отворе чисел было непросто, но теперь, когда он уже знал о смысле каждого из них, выходил связный, убедительный, подкрепленный картинками рассказ. С каждым словом Франтишек мрачнел все больше, и, когда Ярин закончил, нервно заходил из угла в угол, о чем-то думая.

— Ванко! Бренди мне! — наконец выкрикнул он.

Через несколько минут шаркающий, хромающий домовой принес рюмку, и остановился в ожидании дальнейших приказаний.

— Еще, тупая ты тварь! — крикнул Франтишек и пнул хтося, поспешившего прочь.

Он выпил залпом.

— Какой же позор! Зачем старикан полез туда? Для чего он пробудил это чудовище? Оно вломилось в костел! Убило Лилию! В каком же мы сейчас дерьме! Что мне сейчас делать? Что?!

— Нужно рассказать им. Чернокнижника нет, Гласу больше ничего не угрожает… Все кончено.

— Кончено? Все только начинается, дубина ты стоеросовая! — заорал Франтишек. — Ты понимаешь, что это значит? Заклинатель натравил это чудовище на костел! Заклинатель! Да с нас со всех три шкуры спустят! Мы под суд пойдем!

— Но он не натравливал…

— Неважно! — не стал слушать Франтишек, — он пробудил эту мерзость! Старый осел! Не сиделось ему спокойно, все шастать ему надо было! Нет, нет, нет! Я знаю! Дай-ка мне сюда чудище. Сожжем его, и все дела. Никто ничего не узнает.

Ярин двинулся бочком, чтобы встать между Франтишеком и лисом. Он не мог поверить в то, что только что услышал. Как можно сжигать такое чудо? За что? Ведь он ничего не сделал… Ну, почти ничего. Из костела так ничего и не пропало, Густав умер, если разобраться, от старости и удивления, а Лилии просто не следовало лезть на рожон…

— Да, отлично придумано, — продолжал мысль Франтишек. — В реликварий больше никто не полезет, барахло завтра отправится в Ополе, и что дальше? Ну, прочешут город, может быть, этому кретину-инквизитору повезет найти какого-нибудь чудака, сдуру перепутавшего слова в утренней молитве. Скажем, что он и есть чернокнижник… И все. До правды ему все равно никогда не додуматься.

— Хорошо, не будем рассказывать Андрию. Но сжигать-то зачем? Это же чудо! Давай отвезем его в Академию, там найдут, что с ним делать. Каролина…

— Не смей впутывать сюда эту ведьму! — завизжал Франтишек. Вдруг он замер с открытым ртом и уставился на Ярина с подозрением, — ну конечно! Она же твоя учительница! А Густав — ее учитель… Понятненько, понятненько… Вот зачем она тебя сюда отправила, чтобы ты помог старому хрену найти эту тварь… Да вы все заодно! Я вас выведу на чистую воду! Заговор в Академии!

Франтишек замер и задвигал губами. Ярин похолодел. У него было всего лишь несколько мгновений до того, как Франтишек отправит пташека — кому и какого, он знать не мог, но был твердо уверен, что ничего хорошего из этого не выйдет. Подскочив к магистру, Ярин изо всех сил толкнул его.

Франтишек отлетел назад, споткнулся о Ванко, как раз вошедшего со второй порцией бренди, упал и ударился головой о железный сундук. Раздался неприятный хруст, и кровь брызнула на стену.

Мир как будто бы замер вокруг Ярина. О, Творец, нет! Почему-то Ярину вспомнилось, как в «Сражающихся царствах», он, ошибившись в расстановке сил и проиграв битву, отматывал время назад — чтобы, осознав недочеты, повторить бой и победить, пусть со второй, с третьей попытки… О, как бы ему хотелось сделать это сейчас! Увы, мир не был похож на сказки иллюзионистов — но от осознания этого факта желание обернуть время вспять не уменьшалось. Ярин подошел к Франтишеку и проверил пульс на шее. Пульса не было. Магистр Франтишек был мертв.

Ярин сел на пол, сжав голову руками и слегка раскачиваясь взад и вперед.

Он как будто видел, как рушится здание его жизни, распадаясь на отдельные доски, кирпичи и колонны. Наилучшая рекомендация? Странствующий заклинатель? Победитель чернокнижника? Ха! Ему сильно повезет, если ему удастся убедить церковный суд, что произошедшее было несчастным случаем. Если же кто-то найдет лиса, поймет, на что тот способен — то ему не поверит даже Каролина. Ярин бы на ее месте точно не поверил. А вот в безумную теорию Франтишека о сговоре Заклинателей, о поиске демонического хтося, о его науськивании на лежащую в костеле святыню, и об убийстве с целью этот заговор скрыть… В это бы поверили многие.

Ярин, конечно, мог сделать так, чтобы лиса никто никогда не нашел… Сжечь его, да и все. Но какой тогда во всем этом был бы смысл? Зачем умер Густав? Или Франтишек? И отвечать перед церковным судом за убийство все равно придется.

Вдруг Ярин замер и уставился перед собой, будто увидев что-то, потом убрал руки на колени и чуть склонил голову — словно пытаясь рассмотреть это «что-то» получше. На его лице промелькнула улыбка — впрочем, веселой или доброй ее никто бы не назвал. Он поднялся на ноги и отряхнул брюки.

— Ванко, дружок… Принеси мне, пожалуйста, трубку.

Вообще-то, Ярин почти не курил. Только иногда, после особо тяжелых индивидуальных занятий с Каролиной, или перед серьезными экзаменами… Сейчас ему предстояло кое-что посложнее.

Через час Ярин сидел на полу прямо напротив мертвого мастера. Он заблаговременно переставил стулья, чтобы не ударится о твердый угол, когда все начнется… и закончится. Перед ним возникла сердитая сойка, пташек Ханны. Выслушав послание, Ярин усмехнулся и лег на пол. Уже совсем скоро. В ушах поднялся звон, перед глазами возникло знакомое мерцание…

Глава пятая. Вечер

Торам сидел за столом в городской управе напротив стены, которую прозвали Жалобной. Контуры Старого Города были выложены на стене разноцветной мозаикой, а план Нового Города пририсован кое-как красками — простонародье постоянно перестраивало свои хижины, и эту часть карты приходилось часто стирать и переделывать. Жалобная стена помогала поддерживать установленный Творцом порядок: те места, где Его молили о помощи, вспыхивали на карте разноцветными огоньками.

За столом, кроме инквизитора, сидели еще стражника — больше Андрий не согласился оставить в управе. Карл был уже седым, а Оливер отходил после ранения, так что в охране костела они бы не пригодились — и теперь убивали время старым, проверенным способом. Не сосчитать, сколько пулек Торам расписал за свою службу в Чисовицах. Ему не особенно нравилась эта игра — он бы с большим удовольствием проводил время за «Мечом и щитом», «Огненными колесницами», да Творец с ними, и «Сражающиеся царства» бы сгодились — но увы, простому народу полагалось совсем немного таких развлечений. Куда меньше, чем у стражников было свободного времени. А одному играть не интересно. Жаль, что его сослали в эту дыру. В большом городе и развлечений было бы больше — но для переезда ему нужно сначала получить следующее звание.

Торам спасовал и погрузился в свои мысли. За костел он особенно не переживал: эту ночь Андрий продержится. План был прост, надежен и невероятно скучен. Всех посторонних Андрий выгнал из храма, оставив только священников да послушников, после чего закрыл, запер и заколотил досками все окна и двери. Реликварию он уделил особое внимание: на случай измены в своих рядах, Андрий попросил Франтишека запечатать вход — и теперь никто другой, даже сам Андрий, открыть бы ее не смог. Выставленные Торамом патрули из стражи и дружинников, которым за услугу пообещали исполнение пяти молитв — в разумных, разумеется, пределах — гарантировали, что чернокнижнику не удастся даже приблизиться к костелу незамеченным. Если же это не поможет, то прямо за главными воротами костела, единственными, которые запереть полностью было невозможно, колдуна ожидали шопатек и сидящие под ним священники, готовые к бою. В этом весь Андрий — проверить, перепроверить и еще разочек убедиться. Но недостатков в плане — кроме, разве что, чрезмерности — Торам не видел. Костелу ничего не угрожало.

Но это не означало, что неприятностей не могло случиться в другом месте.

Кажется, все посвященные города считали, что колдун действительно явился за Гласом. Но что, если нет? Торам цеплялся за эту мысль — костел и его охрана были вотчиной Андрия, и подвигом для инквизитора там и не пахло. А вот поимка темного колдуна, особенно за каким-нибудь другим преступлением… Поэтому Торам настоял, что должен остаться в управе — на всякий случай.

В углу комнаты, за отдельным столом, сидела Ханна. Она читала толстый фолиант с пожелтевшими страницами, время от времени то так, то эдак взмахивая рукой с перстнем. Целительница обрадовалась приглашению провести вечер под его защитой. А может быть, искусно сделала вид. Торам не забыл, что дневная атака на храм началась незадолго после того, как Ханна отбыла с фермы, увозя тело Густава. Нет ли здесь связи?

Остальные тоже были под присмотром. К Верине Торам отправил Марека, совсем еще мальчишку — он станет хорошей заменой Карлу, когда тот уйдет на покой. Как они и условились, Марек отправлял пташеков каждую четверть часа. Сообщения не отличались разнообразием: предсказательница и костоправка уже открыли бутылочку вишневого ликера, над который травили байки из своей юности, часто ошеломляющие стеснительного курсанта своей непристойностью — и не забывали потчевать Марека пирогами. Их старушки напекли еще два противня, и рубаха на Мареке уже трещала по швам.

Клир был в костеле, Ярин — вне подозрений, а Франтишек… Торам бы с большим удовольствием и его пригласил провести ночь в управе — и очень настойчиво пригласил! — но после этой дурацкой истории с пташеком к мастеру было не подступиться. Надо же было так дурака свалять! — злился на себя Торам. Ему бы подумать как следует, с Ярином посоветоваться… Но теперь уже поздно. Пришлось довольствоваться малым — у Торама с давних времен было благословение Андрия на одно заклинание, сущий пустяк, мелочь — Торам никогда не мог взять в толк, почему для такой ерунды ему нужно аж благословение епископа. Просто теперь на Жалобной Стене будет иногда вспыхивать маленькая звездочка — там, где Творец видел Франтишека в последний раз. Судя по ней, магистр уже вернулся в Резиденцию и уже с полчаса сидел неподвижно — надо думать, вздремнул после битвы.

На следующей раздаче Тораму пришла карта. Сторговавшись на семь взяток, он прикупил пажа и короля… Отлично! Торам снес семерку и десятку, повысил заявку до девяти, и уже забрал три взятки, как звездочка Франтишека на стене дрогнула. Проснулся — подумал Торам и выложил следующую карту. Звездочка вспыхнула снова… Кажется, магистр вышел из резиденции и направился куда-то — в спешке, чуть ли не бегом!

— Эй! — окликнул его Оливер. — Ты играть будешь?

Торам отмахнулся от стражника — нахмурившись, он рыскал глазами по Жалобной Стене, пытаясь предугадать, где опять вспыхнет след Франтишека. Когда звездочка наконец моргнула, Торам ахнул. Франтишек не бежал уже даже, он, похоже, летел — по направлению к костелу! Торам бросил карты, подошел ближе к стене и пару раз взмахнул палочкой, призвав множество синих искр, расположившихся вокруг костела. Хорошо хоть ему не требовалось благословение, чтобы знать, где находится городская стража! Столько правил, столько препятствий…

Звездочка Франтишека мигнула недалеко от них.

— Может, он что-то узнал? Помочь хочет? — спросил Оливер.

— Во сне озарение снизошло, — кивнул Карл. — Бывает. Сейчас он сообщит это патрулю…

Звезда мигнула еще раз — внутри охраняемого периметра. Франтишек прошмыгнул без малейшей задержки!

— Дьявольщина какая-то! Ослепли они, что ли? — в растерянности пробормотал Торам.

— Как? Как они могли его упустили? Там же еще дружинники? — вторил ему Оливер.

— Да, раз в пять больше, чем стражи, — кивнул Карл.

— Может, он обратился невидимкой? — предположила тоже подошедшая к Стене Ханна. — леди Кристиана говорила, так бывает.

Леди Кристиана могла бы сказать еще и не такое — но Торам в это не верил. В отчетах инквизиции никогда не упоминались невидимки. Впрочем, как и колдуны, перемещающиеся с такой скоростью.

Через открытое окно в управу влетел пташек Ярина.

— Франтишек куда-то ушел из резиденции, — сообщил полупрозрачный грач с зелеными глазами.

— А то мы не знали, — саркастично ответил Торам.

Грач растаял в воздухе, не слушая ответ: его дело — маленькое, новость доставить. Сарказм был, если разобраться, лишним — не навесь Торам на Франтишека заклинание, он бы так и играл в преферанс.

Звездочка на карте мигнула снова. Франтишек все еще был у стен костела.

— Отправь дружинникам пташека — сказал Торам Карлу. — Я отправлю епископу.

Торам произнес про себя заклинание — его верный сокол возник из ниоткуда и опустился на плечо. Сосредоточившись, Торам мысленно надиктовал сообщению Андрию, сокол кивнул, подтверждая, что понял, и… остался сидеть. Торам машинально повел плечом, как бы сгоняя замешкавшуюся птицу, но ни это, ни повторенное уже вслух заклинание не возымело действия.

— Какого… — начал было Торам, и вдруг понял. Понял и ругнулся:

— Треклятый шопатек. Ярин же говорил мне… Ну и ладно. Карл, отправил? Отлично. Франтишек может сколько угодно околачиваться около костела. Это — крепость. Ему ни за что не попасть…

Будто бы в насмешку, звездочка подмигнула Тораму изнутри костела. Инквизитор замолчал, оставшись стоять с открытым ртом.

— По коням, по коням! — заорал Оливер.

— Без толку, не успеем. — ответил Карл. — Десять минут ехать. Только на дружинников надежда.

— Ты сказал им, куда идти?

— Конечно. Но и они, похоже, не успеют.

Торам смотрел на синие точки, только сейчас начавшие движение к монастырю — неторопливое, будто плыли через вязкий сладкий сироп. Карл прав, слишком медленно. Вот мигнула в очередной раз звездочка Франтишека. Торам приметил, что сначала возникает небольшой бордово-красный предвестник, затем звездочка разгорается в полную силу, а при исчезновении какое-то время остается синевато-пурпурный след. А если не смотреть внимательно, то и не видно этого… Значит, Франтишек уже выбрался из костела. И теперь удирал. Не было смысла надеяться, что в этот раз стража его заметит. Во всем этом не было никакого смысла. Глас не удалось уберечь. Торам не справился. Теперь только и оставалось, что смотреть.

— Думаем, думаем, куда он теперь направится? — не успокаивался тем временем Оливер.

— Прочь из города? — предположила Ханна.

— Да кто его выпустит? — резонно отметил Карл.

— Подождите… Он же не знает, что мы за ним следим! — догадался Оливер. — Никто не знает!

— Значит, он просто…

Звездочка мигнула на полпути к резиденции заклинателей.

— Ярин! — охнула Ханна.

Она зашевелила губами, отправляя пташека с предостережением.

Торам очнулся от оцепенения. Карл прав… И Оливер прав тоже! Никуда Франтишек не денется. Благодаря предусмотрительности инквизитора, они возьмут чернокнижника тепленьким, и Глас проведет вне костела всего лишь четверть часа. Ничего страшного. Он все еще мог рассчитывать на медаль.

Торам призвал огиров и карету городской управы.

Ханна сидела в карете и, не осознавая того, крутила перстень на своем пальце. О, Творец, что за день! Она поражалась, что еще не свалилась замертво от всей этой беготни и нервотрепки. Это было совершенно не то, на что она рассчитывала, становясь Целительницей. Абсолютно не то, почему она выбрала Чисовицы из нескольких других предложений, едва прочитав первую страницу письма от бургомистра. Нет, нет и нет. Ее привлек уютный, каменный с черепичной крышей домик, на первом этаже которого располагалась приемная с отдельным входом, а на втором — жилые комнаты. Балкон, садик, приличные, культурные соседи, приемы у городского света, уважение и авторитет, подобающий ее профессии: в маленькие города часто уезжали на заслуженный отдых в немолодых годах, так что целителей ценили и дисциплинированно следовали их советам. Ханна наслаждалась своей жизнью в Чисовицах, покоем и размеренностью… До сегодняшнего дня.

Карета круто повернула, швырнув Ханну на сидевшего рядом Оливера — ей пришлось даже ухватиться за борт.

Проклятущий день. Два трупа! Постоянные поездки, компания то стражников, то заклинателей, то епископа — и все от нее чего-то хотят, то следы темного колдовства им ищи, то время смерти определяй, то Исповедуй… Она старалась, правда — но все это было попросту не ее работой. Снять боль в спине, успокоить желудок — вот, это да, это — всегда пожалуйста! С восьми до полудня в любой рабочий день! Но нет ведь, ночь на дворе — а ее опять везут… в дом, помилуй Творец, с засевшим там чернокнижником!

Впрочем, на этот раз ей хотя бы дали время подготовиться. Ханна наскоро перечитала несколько глав из «Снятия сглазов и порчи» и теперь, пожалуй, и впрямь могла хоть что-то сделать. О, Творец, только бы этого хватило, чтобы от нее отстали! Но в резиденцию она не войдет, пока Торам не разберется с чернокнижником. Не войдет, и весь сказ!

Карета остановилась у резиденции Заклинателей. Огиры переминались с ноги на ногу у распахнутых настежь дверей, изнутри доносились голоса Торама и Карла:

— Ни пса не видно… Давай, осторожно… Понесли!

Торам и Карл вынесли Ярина. Ханна будто примерзла к сидению кареты. Ну неужели опять…

— Живой! — крикнул ей Торам, — но отключился!

— Чернокнижник? Он здесь? — осведомилась целительница, взявшись за дверцу, но не решаясь открыть ее.

— Мертв, — откликнулся Карл, — парень одолел его.

Ханна кивнула, вышла из кареты и склонилась на Ярином, проверила дыхание, пульс — учащенный, но ничего такого, с чем молодой, здоровый человек не мог бы справится. Она поднесла перстень ко лбу Ярина — и чуть было не отдернула руку, почувствовав порчу. Ему и впрямь досталось. Сжав губы, нахмурившись, превозмогая отвращение, она зашептала восстановительный заговор, вычитанный в «Практической помощи». Должно сработать.

Торам и Карл вынесли тело Франтишека ногами вперед. Помявшись, Торам спросил:

— Не посмотришь?

— Это еще зачем? — огрызнулась Ханна.

— Ну, так… Для порядка, — промямлил Торам.

Ханна быстро подошла к Франтишеку. Как же она ненавидела его в эту минуту! Столько проблем, столько беспокойства! Она брезгливо положила пальцы ему на шею, пытаясь нащупать пульс. Пульса не было. И хорошо! И поделом этому колдуну! Хорошо, что нашелся хоть кто-то, положивший конец всему этому безумию. Ханна мимолетно задумалась о том, как обманчива бывает внешность. Она бы никогда не сказала, что этот худой, бледный парень окажется героем, одолевшим чернокнижника.

Герой, между тем, глубоко вздохнул, открыл глаза и неловко сел.

— Он… Он напал на меня.

— Ш-ш. Все хорошо, — успокаивающе сказала Ханна, так мягко, как умела. Насколько она могла судить, с Ярином все будет в полном порядке. Не то что бы целительство здесь особо помогло — Ярин бы и сам очнулся через некоторое время — но все-таки она рада, что внесла свою лепту в победу. Будет о чем рассказывать на светских приемах.

Торам тем временем обыскивал труп Франтишека. Присвистнув, он выпрямился и подкинул что-то в руке.

— А вот и Глас!

— Невероятно, насколько Франтишек самонадеян! — удивился Карл. — Неужели он и впрямь думал, как ни в чем не бывало, вернуться в резиденцию? И спрятать здесь Глас?

— А почему бы и нет? Он, наверное, думал, что за ним и следить никто не будет. Хорошо, что я не так прост, — довольно хохотнул Торам.

Он подошел к Ярину и Ханне.

— Ты молодец, парень! — Торам потянулся, чтобы похлопать Ярина по плечу, но Ханна предостерегающе развела руки — пациенту был нужен покой, а не эти глупые мужские игры.

— Молодец! — повторил Торам. — Как ты его! Все-таки, со старой-доброй грубой силой никакое колдовство не сравнится, правда?

Ярин слабо улыбнулся и немного рассеянно кивнул. Кажется, он еще не пришел в себя после произошедшего. Ханна решила, что пора брать дело в свои руки, а то парень, чего доброго, опять упадет в обморок.

— Так, потом праздновать будем, — решительно сказала она. — Карл, помоги мне отвести Ярина в его комнату. Торам, Оливер, кыш отсюда! Незачем его волновать… Все потом. Ему и так досталось!

Эпилог. Полночь

Ярин сидел в заклинательной комнате и курил трубку. Он был один — от Ханны удалось отделаться где-то за час, убедив ее, что он чувствует себя хорошо и не страдает ни от одного из редких последствий темного колдовства, которые ей удалось припомнить. А Тораму, который пытался зайти совсем недавно, Ярин просто не открыл, притворившись спящим. В комнате было темно, только полная луна давала немного света. Ярин сам разбил лампы. Он надеялся, что в потемках никто не заметит, что самые маленькие капли крови Франтишека уже начали запекаться. Так и получилось.

Да, все получилось. Все прошло так, как он задумывал.

Ярин узнал о лисе достаточно, чтобы заставить его отыграть несложный сценарий. Украсть личину Франтишека, докопать нору, пробраться в храм… Шопатек, конечно, защищал Андрия от темного колдовства — но зачем вообще на него нападать, если можно проскользнуть мимо? Единственная причина, почему лис не смог осуществить задуманное еще прошлой ночью — это дверь реликвария, которую могли открыть только служители церкви… А после перевода костела на осадное положение — только Франтишек. Магистр, так уж получилось, больше не возражал против заимствования его личины. Лис, забрав желаемое, должен был вернуться в резиденцию, атаковать Ярина, сбросить личину и скрыться. Все элементы головоломки уже были в сознании лиса, Ярину оставалось лишь выстроить их, превратив из бестолкового метания в четкий план.

А дальше все просто — посланный пташек приведет в резиденцию Торама, который найдет мертвого Франтишека и потерявшего сознание Ярина. Ханна подтвердит темное колдовство, а Андрий — проникновение Франтишека в реликварий. Дело будет закрыто ко всеобщему удовольствию — просто потому, что им никогда, ни за что не докопаться до истины. Конечно, оставалось множество сложных вопросов, вроде того, как Франтишеку удавалось так быстро бегать, или почему его никто не увидел — но Торам уже показал, что умеет отмахиваться и от вопросов попроще. Помогло и то, что Торам, оказывается, следил за Франтишеком с помощью заклинания — когда план хороший, построенный с учетом самой сути колдовства, подобное не может стать помехой.

Порчи Ярин не боялся — он уже испытывал ее на себе, и понимал, что заклинание неприятно, но неопасно. И Франтишек, и Михал пережили встречу с колдуном без последствий, Густав с темной магией не столкнулся вовсе, а Лилия… Наверное, ей просто не повезло. Шансы были на стороне Ярина, и он решил рискнуть.

Была и еще одна маленькая деталь — вишенка на торте, финальный штрих в самой сложной последовательности рухов, что Ярин когда-либо исполнял. Перед тем, как покинуть резиденцию, лис отправил в Академию блистательную рекомендацию, подписанную мастером Франтишеком. Путь странствующего заклинателя был теперь открыт — сразу после того, как Академия пришлет нового Заклинателя в Чисовицы. И, конечно, все поймут желание Ярина убраться подальше от городка, где он пережил так много.

— Ваш ужин готов, господин магистр, — раздался голос Ванко.

Домовой больше не хромал, не хрипел и не кашлял. После лиса это и работой-то не казалось, Ярину даже не потребовалось отвлекать Ванко от мытья полов.

— Спасибо, Ванко. Оставь здесь, — откликнулся Ярин.

— Конечно, хозяин. Храни вас Творец!

Ярин усмехнулся.

Творец… Творец тут не поможет. Он убил человека. Он использовал колдовство для того, чтобы замести следы. Он отдал адскому порождению церковную святыню. Меньшая часть его сгорала от стыда, кричала о том, что все это хорошо не закончится… Но другая, большая часть, была очень довольна собой. Блестящая идея, великолепное исполнение. Даже обидно немного, его работа была достойна уровня даже не магистра, а профессора Академии — но рассказать никому нельзя.

Только одно не давало Ярину покоя. Зачем лис оставил Глас на теле Франтишека? Этому Ярин его не учил — во-первых, подобного действия он ранее не видел и нужного номера не знал, а, во-вторых, сомневался, что лис бы добровольно отдал то, к чему так стремился. А оно вон как обернулось… Весьма удачно, но совершенно не по плану. Как это вышло?

— Как же это вышло, — бормотал Ярин вслух, не замечая этого, — устроить все это — только для того, чтобы отдать обратно? Зачем он был ему нужен? Что такое этот Глас?

— Воспоминания. Мысли. Стремления, — ответил кто-то из темноты. По каменному полу зацокали маленькие коготки.

Увидев перед собой блестящие красные глаза, Ярин машинально поднял указательный и средний пальцы.

— Не теперь, человек. — лис оскалил зубы, будто в улыбке, — Теперь я, наконец, целостен. Спасибо за помощь.

Ярин открыл рот, но не придумал, что сказать.

— Кажется, такой способный парень еще сослужит Девятерым хорошую службу. — продолжал лис. — Думаю, мы сработаемся.

Ярина внезапно оставили силы, и их остатков хватило лишь на то, чтобы закрыть рот, откинуться на спинку кресла и выпустить табачный пар через нос. Кажется, его путь странствующего заклинателя будет извилистее, чем представлялось ему ранее. Страх наполнил его, и снова вернулось ощущение необратимости, безвозвратности случившегося — но в этот раз оно смешалось с интересом, и даже предвкушением.