matmex.zip/trilogy/innovator

Выставки, стартапы, инновации, малые предприятия, госпрограммы, гранты и ошеломляющая, леденящая душу история успеха — в заключительной части “Трилогии”.

Трилогия успеха: Инноватор

Наше знакомство с миром инновации началось с выставок, которые были двух видов: образовательные и инновационные. Образовательные в основном таргетировали школоту на поступление в наш замечательный УрГУ, впоследствие — в УрФУ, и представляли собой раздачу макулатуры и немножко цирка, неважно какого, лишь бы шевелилось и смотрелось привлекательно. Наши роботы были в самый раз. Понятно, что нам это было не особо интересно, под конец мы уже тупо от них отбрехивались, потому что везти и настраивать оборудование — это тяжело, сложно, и муторно: начало всегда ни свет ни заря, питания нормального не организовано, и почему-то проводились они всегда в какой-то заднице, где даже фастфуда не было, только какой-нибудь “Шашлык у Ашота”.

Кроме того, это очень часто было в формате “выставка завтра, сможете?”. Нет, не сможем. Фокус в том, что в любой случайный момент времени робот не готов. В отличие от софта, для которого можно сделать какую-то релизную версию и демонстрировать ее всем желающим, устройство так по понятным причинам не работает: новую фичу вы впиливаете физически, при этом стабильная версия просто перестает существовать. И “полностью закончить” студенческого робота тоже нельзя — устройство, которое простояло на полке месяц, по каким-то мистическим причинам через месяц приходит в негодность, и нужно минимум два дня потратить, чтобы заставить его снова работать. Поэтому гемора было много, а вот отдача — нулевая. Я слышал, что есть пара человек, которые выбрали наш факультет из-за этих выставок, но для лаборатории это был long shot, мы никогда не планировали настолько наперед, да и потом, первокурсников всегда было много, то, что придет кто-то с выставки, а не с улицы, погоды особо не делало.

Второй же тип выставок — это инновационные выставки. По идее, на них мы могли выставить наши достижения, ну или хотя бы таланты, и найти потенциальных клиентов, которые бы захотели что-нибудь роботизировать или автоматизировать. Тут я уже реально запаривался за то, что именно мы выставляем — казалось, что если выставиться достаточно грамотно, то можно реально раскрутиться.

В основном, к стендам подходили какие-то совершенно невменяемые мужики и несли дичь, в основном сводящуюся к “поработать бесплатно на перспективу”. Этих я просто всегда вежливо посылал. Но было и два интересный эпизода. Первый — follow-up к нашему шашечному роботу: пустить их в ограниченную серию и презентовать как “новый символ Свердловской Области”. Идея мне понравилась: это намного лучше, чем малахит и все эти народные промыслы, тут тебе и машиностроение, и программирование, и искусственный интеллект. Тем не менее, я был вынужден отказаться: во-первых, здесь были совершенно другие требования к качеству, которым мы просто не могли соответствовать, а, во-вторых, по-хорошему оттуда и камеру нужно было бы убрать, сделать какие-то контактные площадки, которые бы эти шашки замыкали, потом запихнуть шашечный софт в контроллер, чтобы компьютер убрать… В общем, начать да кончить, плюс еще вся эта работа была в области механики, электроники и контроллерного программирования, что мне никогда интересно не было.

Второй результат был более осязаемым, это был завод “Металлист” из Качканара, директор которого на выставке посмотрел на нашего робота-строителя и сказал, что ему нужно вот именно такое же на склад. Заключили поисковый договор, поехали смотреть. Надо сказать, зрелище очень впечатляющее, особенно литейный цех, который мы посмотрели в порядке экскурсии — главным образом из-за проносящихся над головой котлов с раскаленным металлом размером с небольшой автобус. Цех, в котором предполагалось вести работы, впечатлял по-другому, он был полностью автоматизирован: чистота, повсюду консоли управления, на вход трубы, на выход — готовая продукция. Честно говоря, я был очень впечатлен тем, что в России вообще такие заводы есть, казалось, что они все в Германии. Собственно, единственным неавтоматизированным местом было то, где заготовки попадали на конвеер — их вываливали из грузовиков прямо на пол, а потом рабочие вручную погружали, куда нужно.

В принципе, работа выглядела подъемной — я даже сейчас думаю, что справился бы, и что результат бы выглядел более-менее сносно. По поисковому договору мы модифицировали нашего “робота-строителя” на погрузку предметов, напоминающих заготовки, в “корзины” — то есть выполнили работу “в миниатюре”. Также мы подготовили обзор роботов, которые могли бы с этой работой справится в реальном масштабе. А вот дальше произошло забавное, потому что нам сказали: нет, робота мы покупать не будем. Очень дорого. Мы-то думали, вы и роботов делаете. Вот у нас экскаватор есть ненужный, я думал, вы к нему компьютер подключите и будет робот… Дешево и сердито!

Тут у меня, конечно, несколько отвисла челюсть. Тут даже дело не в дремучести заказчика — в конечном счете, директор завода не обязан разбираться в технике настолько, чтобы понять: нельзя из экскаватора сделать манипулятор-погрузчик. И даже не в отсутствии критики, при которой эта внезапно возникшая идея высказывается специалисту, который вообще-то работал над отчетом месяц, изучил рынки и привез конкретное предложение. И даже не в этой смешном постсоветском благоговении перед тяжелой промышленностью, этими большими механизмами и гигантскими заводами по их производству, при котором кажется, что самое важное в роботе — это железо, из которого он сделан, поэтому перековка экскаваторов на роботов может быть выгодной. Электроника, программное обеспечение — это все какие-то мелочи, главное — куча железа. Точно также постсоветчики подходят и к госуправлению: банки-шманки, сфера услуг — это все херня, нужно, чтобы заводы работали, чтоб триллионы тонн чугуна давали, что нефть, чтоб газ, вот это — экономика, а софт этот ваш — тьфу!

Самое удивительное — это то, что при таком уважении к материальной реальности в постсоветском человеке присутствует сильнейшее желание ее наебать. Этот мотив сопровождал меня чуть ли не все мое общение с российскими инноваторами, которые инновацию понимали именно как такую наебку, как некий грязный хак, который внезапно, с небольшими усилиями и вложениями, принесет миллиарды прибыли. Инновация в их понимании не возникает в результате изучения реальности и длительных, очень тяжелых попыток договориться с ней — нет, она возникает подобно молнии в сознании, в результате которой вы магическим образом соединяете в голове, допустим, тяпку и мотоцикл, а потом прибегают все эти смешные умники, инженеры и программисты, и делают из этого дешевый, экономичный трактор, причем оказывается, что самое ценное-то — эта изначальная идея о тяпке и мотоцикле, а вовсе не реализация.

Собственно, это присутствует не только в инновациях — и МММ, и “трейдинг с заработком не вставая с дивана”, и “кредиты под ноль процентов”, и уринотерапия, “алгоритмы игры в онлайн казино”, это все оттуда же. Многим людям почему-то кажется, что мир, который их окружает, полон неких трещин, которые другие по великой глупости (или из-за того, что они “рабы системы”) не замечают, а вот я такой умный замечу, хакну и буду получать ништяки, ни хрена не делая. Даже не сам хакну, а найдется какой-нибудь человек, который с одной стороны умный, потому что эту трещину заметил, а с другой стороны кретин, потому что всем об этом рассказал — ну так вот я и этого умного кретина наебу заодно.

Российское импортозамещение, кстати, проходит по той же схеме. Я в основном сталкивался с роботозамещением, при котором восторженные инноваторы говорили, что вот, ну вот же, смотрите, какая у вас гусеничная база, щас мы к ней молотилку приделаем и будет комбайн! Главное — прототип, прототип — есть, талант — есть, остальное пустяки! Я им всегда отвечал, ребят, вот компания X продает десятки тысяч роботов по всему миру по такой цене. У них налажено и оптимизировано массовое производство, у них R&D затраты распределены по всем когда-либо проданным изделиям, у них уже решены текущие проблемы типа поиска хороших специалистов, организации процесса и прочее — каким именно образом вы, не имея ничего, собираетесь делать продукт штучно и притом дешевле? Мне говорили, что я мыслю узко и системно.

Вот это первый совет, который бы я в этой главе хотел дать: если вы у себя замечаете эти мысли о трещинах в реальности и “обмане системы” — лечитесь, а если замечаете их у других — бегите. Трещины в реальности — это либо мираж, либо jailbait, либо они действительно существуют, но просачивающаяся сквозь них халява уже давно выпита другими ушлыми людьми, истории успеха которых вы читаете. Шанс найти свежую трещину — микроскопический, а в России, по идее, и вовсе отсутствующий, потому что эта страна третьего мира, куда все приходит с очень большим опозданием, и вокруг каждой трещины на момент ее открытия в России в первом мире уже выстроена транснациональная корпорация, которая вам ее продает.

Поэтому вместо этого лучше изучать реальность и договариваться с ней — и в результате окажется, что она вполне позволяет заработать деньги и ништяки в качестве не наебки, а благодарности за проявленное к ней внимание. Win-win situation, но русскому человеку это тяжело дается.

Даже мне. Например, с увольнением с прошлой работы вышла интересная ситуация. У меня был на руках подписанный контракт с новым работодателем, где меня ждала более интересная работа, более адекватные коллеги и большая зарплата. Уволиться я не мог: тогда, по контракту, мне бы пришлось выплатить обратно signing bonus и оплату моего переезда, а это 5К. Однако, руководство закрывало мой проект на старой работы и раздумывало, что делать дальше. Там было много маленьких хитростей с обеих сторон — они “хитростью” убедили меня написать документацию к коду, а мой менеджер, который знал о моей проблеме и к тому же сам уже был уволен, активно распространял идею, что “вам PhD на этой позиции совершенно не нужен и он последний месяц плюет целыми днями в потолок” — что было, в общем-то, чистой правдой. В итоге они уволили меня за 5 дней до последнего дня, когда я бы мог уволиться сам, и таким образом заплатили мне 3.5К компенсации за увольнение вместо того, чтобы удержать 5К. Мне до сих пор приятно думать, что я их наебал, хотя на самом деле это была win-win situation: у меня уже истек испытательный срок, а увольнение сотрудника после испытательного срока — это довольно изрядная головная боль, здесь куча организаций и амтов, которые заботятся о трудящихся вплоть до оплаты судов, и при желании я бы мог организовать им гораздо больше проблем, чем стоили эти 5К. Также получилось и с ноутом, который я выкупил за 500 евро, в то время как стоил он 1500 — для меня это выгодная сделка, потому что в итоге у меня новый ноут с 66%-ной скидкой, но и для них — тоже, потому что дороже они бы его никому не продали, для всех остальных людей это был бы подержанный ноут.

В общем, от всей этой выставочной деятельности ничего не образовывалось, кроме пиара — еще одного измерения “no publicity — no prosperity”. Вышла куча роликов на местном ТВ — я их все, разумеется, бережно храню. Еще мы промелькнули (вместе со всеми остальными коллективами факультета) в документальном фильме про IT инновации “Homo computeris” https://www.youtube.com/watch?v=07Mh9VmVcWc — стильном, красивом, современном, похожем на фильмы BBC и совершенно не похожем на привычное унылое российское киноговно. Посмотрите, кстати, он реально хороший. На показе его поставили за какой-то другой документалкой, где показывали имения дворян и похоронным голосом начитывали списки (кажется) изъятого: ситцу столько-то, шелковых платьев столько-то, и прочее. Зрители спали, а после фильма зачитали рецензию, превозносившую скурпулезность, атмосферность и вот это все. “Наш” же фильм зажег, и презентер сказал: “Ну, тут и говорить ничего не нужно. Молодцы ребята!”.

Несу сингулярность в массы — уже 7 лет!

Впрочем, иногда publicity превращалось в откровенный трэш, так получилось с радио КП. Идиотский совершенно эфир с тупыми вопросами, подсадными звонками “от зрителей” (сидя в студии, ты прямо за стеклянной стенкой видишь “заинтересованного радиослушателя”, который тебе по мобильнику звонит), и потом еще студентов заставили сняться в цирковом фото с вытащенными из какого-то чулана отвертками.

Все это довольно быстро надоело. Я, конечно, человек тщеславный, и сцену любил, но роста не было — со временем это превратилось просто в “очередной репортаж”, “очередную студию” — а смысл-то в чем?

Тем не менее, выставки открыли для меня в двери в более обширный пласт жизни — стартапы, или инновационные предприятия. Надо сказать, что это довольно темная культура. Это хорошо видно в Берлине, где просто бум всевозможных стартапов, куча “Netflix для йоги”, “Uber для доставки еды ” и всего прочего вида “X для Y” на собеседованиях, лишь несколько компаний делали штуки, которые реально смотрелись круто. Но самое главное даже не это. Есть классические стартапы: с понятной бизнес-моделью, с хоть в чем-то новым продуктом, с более-менее профессиональными менеджерами. Таких я встретил не очень много: всего три, в одном из них — “Siri для автомобилей” — я теперь и работаю. Но есть также и значительное количество фирмешек, возглавляемых и населенных идиотами, которые играют в инновации — примерно также, как “партнеры” МММ-2012 играли в бизнесменов. То есть они одеваются в костюмы, проводят деловые совещания, собираются на всевозможные презентации и конференции, впаривают там друг другу всякую дичь, но по факту не производят ничего, кроме убытков. Это, как раз, моя предыдущая работа, и репортаж со стартапного дна Берлина по итогам моего полугодового там нахождения еще будет.

Таких говностартапов больше, поэтому на культуру они влияют заметно и специфически. Собственно, из Штатов всякие репортажи со дна Кремниевой долины, обо всяких там оргиях и наркопритонах для CEO тоже приходят — один мой коллега работал в стартапе США, и по итогам этой работы выяснил, что основатели в прямом смысле спустили все инвестиции на яхты, кокаин и шлюъ. Полагаю, что здесь то же самое — по крайней мере, в моей предыдущей компании ходили устойчивые слухи, что клиентов, сотрудников и субподрядчиков CEO набирает в основном в Бергхайме. Бергхайм — это техноклуб, который открывается в пятницу и люди там могут находиться до понедельника. Сам я там не был, но парень, который был, в ответ на наивный вопрос “А что они там едят?” ответил “Drugs”. Это бы многое объяснило.

Бергхайн. Техноклуб и биржа труда в одном флаконе. Где-то в этой очереди вы вполне можете встретить моих ex-CEO и ex-CTO.

Однако, в Берлине стартап — это все-таки нормальная работа. Конечно, она считается менее престижной, чем Telekom, Deutsche Bahn, или же Amazon и Microsoft. Там меньше платят, хуже организация процесса и меньше стабильность, потому что абсолютно любой стартап в абсолютно любой момент может накрыться медным тазом. С другой стороны, от этой нестабильности неплохо страхует немецкое государство, которое в случае банкротства вроде как выплачивает зарплату за три месяца. Есть и положительные стороны: в стартапах меньше процессной лажи, совещаний и всяких процедур, и больше ощущения impact от своих усилий. Когда нет семерых по лавкам, это очень привлекательный trade-off. Естественно, в стартапе платят зарплаты, вполне конкурентные и выплачивающиеся ежемесячно, а не “если найдем клиентов, а иначе придется в отпуска уходить”, часто есть проект с более-менее разумной бизнес-целью — то есть лично вам “социальная сеть для продажи шмоток” может быть не близка, но это не полная дичь, там все-таки как правило есть и ниша, и прототип, и прочие маркетинговые исследования.

То есть, в целом, это нормальное место работы, со своими плюсами и минусами. В России же эта стартапная культура, которая изначально содержит некое темное зерно, попадает в несколько другие условия, в результате чего оборачивается кромешным пиздецом. Во-первых, в описываемые 2008–2012 годы был совершенно другой рынок труда. Было совершенно реально занять очень талантливого студента в каком-нибудь говностартапном проекте без официального трудоустройства, оплатив работу в условиях “когда завершим проект, если клиент мудаком не окажется”, без офиса, без предоставления техники, не запариваясь за environment. Я это знаю, потому что сам таких студентов припахивал (нет, не используя никакого административного принуждения) и к “инновационным проектам”, и, собственно, к научной работе в лаборатории, которая строилась по тем же самым принципам: работа сейчас, небольшие деньги — когда придет грантовое финансирование, и яхты с кокаином потом, когда наша супер-идея завоюет мир

Проблема тут понятна: какие бы ни были студенты талантливые, организация их работы — это головная боль. Объяснить задачу, купировать вредные идеи, обеспечить ровный ход разработки, не зависящий от сессий, контрольных и прочего — очень сложно. Плюс, студенты, которые действительно не имеют опыта работы над проектом в команде, сами его не наработают — в это нужно инвестировать усилия, иначе будет не команда, а пиздец. Но там еще и очень большая текучка, а это значит, что не получится, как на нормальной работе, “всех научить, построить команду и дальше нормально работать” — нет, там практически каждый год будет начинаться все заново. Это очень неплохой опыт тим-билдинга для руководителя, но о развитии проекта можно забыть: все, что вы бы сделали с командой даже средних разработчиков за месяц, со студентами вы будете делать год, и в итоге, получается тяп-ляп.

Сейчас, впрочем, эта особенность ушла, потому что рынок труда (по крайней мере, в Екб и окрестностях) стабилизировали Контур и Яндекс. Они конкурируют на рынке труда друг с другом, в итоге устанавливая адекватный уровень зарплаты и условий труда, и вот эта инновационная дичь с “поработать на перспективу” вытесняется. Праздношатающихся талантливых студентов больше нет: они все сидят на стажировке или неполном рабочем дне, мотивировка “порешать реальную, а не теоретическую задачу”, “научиться работать в команде”, “приобрести реальный опыт” больше не работает, потому что все то же самое можно сделать на стажировке за деньги.

В основном, это хорошо: студенты не попадают в разные сомнительные и бредовые стартапы, не занимаются херней и не приобретают чучхеистского взгляда на мир — наоборот, поскольку Контур и Яндекс работают над действительно реальными задачами, с действительно реальными клиентами, они формируют очень прагматичную позицию, и работают они как следует, а не тяп-ляп.

С другой стороны, у студентов меньше время на высокую науку, а тепличные условия крупных компаний убивают авантюризм, умение крутиться и прочую бизнес-хватку, в результате чего пространство возможностей для настоящих инноваций снижается. В итоге, программисты Екб так и будут клепать формочки бизнес-приложений и заниматься клонированием гугла, в то время как в США или Германии откроют очередной пласт новых фантастических идей, приблизят сингулярность и заработают миллиарды. Екатеринбуржцы же, которые не уедут, будут постепенно превращаться в унылых волосатоухих сороколетних пузанов, ментально живущих в предыдущем пласте: ведь на вход в новый пласт нет ни авантюризма, ни знаний.

В Берлине, кстати, такого не происходит: в нашей конторе три working students, которые решают реальные задачи компании и пишут по итогам магистерскую. Просто в стране гораздо больше денег и людей, которые желают их инвестировать: более того, инвестируют во все, что выглядит более менее разумно. Анекдот в тему: когда мы с Product Manager-ом раздували за собак и за то, что они требуют очень много внимания, и вообще, собаки — это круто, но еноты куда забавнее, только вот шумные и пакостливые и было бы здорово, чтобы они были роботизированными и их можно было выключить и убрать в шкаф — продакт сказал: эй, так создавай стартап! Ты PhD, у тебя огромный опыт в робототехнике, ты с легкостью найдешь инвесторов! Это, конечно, шутка (наверное), но на самом деле она более-менее отражает инвестиционный климат. Поэтому и не формируется двух полюсов из “быть винтиком в крупной компании” и “пахать на стартап впроголодь”. Студент тоже может выбирать, идти ли ему интерном в Telecom или в стартап — и некоторые идут в стартапы, у нас таких трое.

Но самое главное различие — это бизнес-модели. Стартап в Европе это:

1. найти инвесторов (банки, или “богатые семьи”, у которых капиталы чуть ли не из Средних Веков, и которые с тех пор поднаторели в их инвестировании. Они не так известны, как Ротшильды и Рокфеллеры, но они есть).
2. и/или найти клиентов, в том числе по модели, когда делается проект для клиента с замахом на то, что потом мы это будем продавать всем
3. Дальше идет собственно разработка продукта, потом ищутся клиенты — и, если они покупают, то все, фирма полетела. Потом ее можно будет продать, в чем Geschaft для основателей и состоит.

В Рашке бизнес-план на стартап сцене принципиально иной

1. Выдумать безумную чучехистскую идею
2. Присосаться к госбюджету через грантовые программы различных федеральных или региональных агентств или вузов.
3. Имитировать деятельность (выставки, отчеты, мероприятия, образцы) неопределенно долго, пока агентства пытаются понять, что происходит
4. Сказать “продажи не пошли, стартап — дело рискованное” и прекратить деятельность. Тут даже никаких судов и исков не будет, потому что программы обычно именно так и спланированы — на поддержку предпринимательства, и целевой показатель у них — количество поддержанных, патентов, созданных предприятий и т.д.

Тут я добавлю небольшой дисклеймер: в основном я в России вращался именно в этих бюджетных говностартаперских кругах, поэтому у меня может быть несколько смещенное мнение. Один раз только я был на слете “небюджетных стартапов”, и там были либо обычный, довольно скучный бизнес, типа “форум для автолюбителей” или “система карт лояльности для продуктовых магазинов” — реально работающее предприятие, с прибылью, но без всяких технологических инноваций; либо какие-то очень конкретные прохиндеи: один, помню, рассказывал о “бизнесе” по накрутке оценок на приложения в AppStore. И, конечно, многие мечтали о переходе в лигу бюджетных сосальщиков.

Наверное, где-то были стартапы, которые работали по Берлинской модели, я просто не знаю — мне они не попадались. У меня только пара студентов мутили свои стартапы, и вроде даже довольно успешно, но я с ними связь потерял как раз после начала этой мутки. Вообще понятно, кто работает — у того времени на трепотню нет, поэтому мы о них и не знаем ничего. А те, кто по тусовкам шляются и разные тренинги проводят — вот они видимую культуру и формируют.

Так вот, в целом эта культура состояла из

1. Матерых проходимцев, которых, по хорошему, надо бы сажать. Именно они умеют развешивать лапшу на уши госконторам, а еще осуществлять всевозможные финансовые махинации для минимизации налогов.
2. Молодых, задорных чучхеистов, которые вчера открыли учебник по нейронным сетям, а сегодня уже СТО в стартапе.
3. Крайне небольшого числа людей со стоящими идеями, с которыми нередко происходит то же, что и с мотивированными наукой студентами в университетах — отравление их дурным климатом и перераспределение в одну из двух первых категорий.

Обсуждают все они в основном то, как прямо сейчас выгодно и безопасно припасть к бюджетной сиське: как правильно заполнять грантовые формы, какие есть открытые конкурсы в настоящий момент, и так далее.

Мой стартаперский опыт начался еще в магистратуре, когда мы с одногруппником открыли компанию, где я стал CTO, он — CEO. Первое время мы вели дела по берлинской схеме — тогда в роли талантливого молодого студента, который работает за еду и перспективу, был я. Одно приложение у меня было написано для компании, где я был сисадмином, для планирования бюджета. Другое я написал для управления камнеобрабатывающим предприятием отца моего директора. Соответственно, мы собирались дальше его продавать другим камнеобрабатывающим предприятием, с программой бюджетирования в нагрузку.

Тут были уже поездки на камнерезные выставки. Одна была в Москве, и там ничего особенно интересного. А вот вторая запомнилась, потому что проходила она в городе Реже, на станкостроительном заводе в живописных декорациях. Это и сам Реж с дорогами из говна и домами из бревен, с невозможностью уехать иначе, чем на такси. Это и огромный, возвышающийся над городом шлакоотвал. И предприятие, где на территории был, в частности, барак с надписью “свиноферма”. И, конечно же, продукция этого предприятия — станки, без всякого ЧПУ. Увидев их, я наконец осознал, в чем профессия рабочего заключалась: когда нужно отрезать 10 каменных ступенек — стоит рабочий и крутит рукоять какую-нибудь с начала до конца, и так по 10 раз. Ну и климат соответствующий на заводе: алкогольный банкет с тостами и вот это все.

Пару потенциальных клиентов мы действительно нашли, один был прямо теплым, но у него предприятие было в Магнитогорске. Мы посмотрели, как туда добираться — и плюнули, потому что ездить туда пришлось бы часто, разговор с клиентом сводился к тому, что продукт у нас сырой, нужно еще это и это, вот добавите — тогда посмотрим. То есть это пахло затяжной историей с многочисленными поездками к черту на рога, чего нам совершенно не хотелось.

В итоге, от этой идеи мы отказались и перешли к следующему этапу, уже по смешанному сценарию. У меня еще с магистратуры остался язык Thorn, утилита для кодогенерации. Сначала он генерировал классы — что до выхода .NET Framework 2.0 успешно заменяло дженерики. Далее я приспособил его дополнительно для генерации формочек для редактированиях этих классов, их сохранения в БД и всего прочего — так появился конструктор ERP-систем Thornado. Впоследствии язык Thorn я оттуда выпилил, сделал все на на атрибутах — примерно как .NET MVC делает веб-формочки на базе декларации класса с атрибутами, только там можно было еще, например, привязывать кнопки было. Это был такой MVVM для веба.

У нас были клиенты, которым требовались эти самые ERP системы для управления их бизнесами. То есть по сути мы занимались консалтингом: нужно было по приблизительному описанию бизнес-процессов клиента спроектировать схему данных и их изменений, и дальше, по задумке, Thornado работало само, создавая готовое приложение. Так оно и было бы, если бы не вот это бесконечное клиентское “а вот это можно покрасить в красный цвет, а это переместить вот сюда” — и обидки, когда за это выкатывали счет как за “кастомное изменение” (которым оно и было).

Тут вот я познал прелести консалтинга. Это просто пиздец, какие тупые люди работают директорами в России. Самый эпичный пример — это диалог приблизительно такой:

С: У нас процесс построен сейчас на письмах, хотим автоматизировать

Я: (Ну понятно, электронный документооборот, создать документ, внести данные, проставить визы)

Я: Отлично, давайте рассмотрим какой-нибудь типовой пример

С: Ну вот например вчера X написал письмо, Y его завизировал, Z подготовил контракт, я подписала. Так ведь?

Z: нет, U завизировал, потом Y составил контракт, а я завизировал контракт

C: нет, это позавчера было

Z: нет, позавчера X написал Y, тот составил контракт и отправил его U, который завизировал письмо и контракт и переслал мне, а я — вам

C: Но ведь он должен был отправить его U, а не Y.

Z: Почему это?

C: Ну кажется U всем этим занимается. Или может быть V, а не U?

Z: Возможно, что W.

C: Тогда почему отправили не ему?

Z: Не знаю

C: (ко мне) Ну в общем, вы поняли, да?

Я понял очень хорошо, понял, что ни директор, ни зам даже отдаленно не понимают того, как организация работает в принципе, не говоря уж об идеальном образе документооборота. От контракта отказались. Очень удивляет, как они в таком хаосе вообще продержались несколько лет?

Еще мы успели за два года поиметь два суда, которые мы даже выиграли. Первый суд был с “мухомором”: стариканом с волосатыми ушами, который когда-то сам программировал на чем-то вроде БЭСМ-6, и считал себя прекрасно разбирающимся в материале, просто у него-де нет времени, поэтому он работу отдал на аутсорс, но при этом лез в каждую мелочь, реагируя на счета за кастомные изменения фразами “так это же не сложно, смотрите, так, так и потом вот так” — притом, естественно, что рецепты актуальны для БЭСМ-6, а не для нашей платформы. Ненавижу просто таких людей.

Второй суд был с какими-то опездолами, которые подписали акт, но не отдали деньги. Там было несколько частей марлезонского балета, сначала мы им отключили доступ к сайту, но хостинг был на них, поэтому они его восстановили; затем мы им отключили доступ к админке и стерли все содержимое — они его подняли из бэкапа. У нас кончились идеи и мы пошли в суд. Дело было 100%-е, потому что их подпись на акте была, а нашей — не было. В итоге, заплатили еще и издержки. Кстати, речь тогда шла о 20, кажется, тысячах. Тогда это были еще не такие смешные деньги, как сейчас, но тем не менее.

Тут, конечно, важный, но короткий вывод: не работайте с мудаками, шлите их сразу на хуй. И по опездолам, и в особенности по мухомору сразу было видно, что добром это не кончится.

Я, впрочем, этим занимался довольно мало, потому что работал в основном над платформой Thornado. И тут нам как раз удалось приложиться к бюджетной сиське в виде программы УМНИК. Там райские совершенно условия, никакой ответственности — ты придумываешь тему, потом разрабатываешь ее и просто пишешь отчеты. Прибыль 600 000, кажется, за два года. Единственное препятствие — страж-привратник из Москвы, который слушает презентации тем и оценивает их инноспособность методом ввода фраз из доклада в гугл и подсчета ссылок. Какая только херня не проходила через этот фильтр! Всего не упомнить, запомнились только нейронные сети для распознавания лиц с многочисленными приложениями в безопасности — причем там была именно идея из разряда “возьмем многослойный персептрон и обучим его, и все!”.

На самом деле, вот вам, может быть, смешно, но здесь в Берлине и в 2018 году есть стартап, который действует по этой же схеме: возьмем LSTM-сеть, засунем в нее побольше обучающих данных и получим Google duplex. При этом мальчики не имели представления о QA и тестировании: на вопрос, где у них тут автотесты, они мне ответили, что это не требуется, нужно просто открыть консоль и общаться с ботом, он сам всему со временем научится.

Собственно, ноль экспертизы — это одна из основных проблем всех этих инновационных программ. Я и сам был “экспертом” и это было так: Юра, помоги, мне нужно где-то срочно найти эксперта, можешь написать за смешную сумму денег пару рецензий? Ну давай, говорю. Открываю платформу, там бред на бреде, примерно того же уровня, что на молодежных конференциях. Но кому-то же все-таки должны дать! План ведь! И, естественно, дали.

Собственно, урожай с Умника я собрал, а потом уже как-то надоело всем этим бизнесом заниматься, и я ушел. Но контора еще долго существовала, и вроде как приносила даже какую-то прибыль.

Но мне уже хотелось большего. Мне было неинтересно заниматься обслуживанием клиентов-олигофренов с их идиотскими косметическими хотелками, выкраивая время для действительно интересных вещей. Мне хотелось заниматься по-настоящему интересными вещами, которые я видел в Youtube. В то время как раз такие видео только появлялись — роботы, которые интерактивно взаимодействовали с реальностью, причем с элементами обучения и интеллекта.

Сейчас, конечно, это нечто невероятно попсовое, интернет просто ломится от таких роботов, и современное ожидание — это уже не “какой-то элемент обучения”, а полноценный робот, превосходящий человека в настольном теннисе, к примеру. Тогда же все это только начинало раскручиваться. Робот Starfish (https://www.youtube.com/watch?v=ehno85yI-sA), например, который в свое время произвел некую сенсацию, потому что стал первым широко известным роботом с, буквально, самосознанием — это 2007 год. Я смотрел на этого робота и понимал, что мы могли сделать то же самое — в плане техники и алгоритмов там не было ничего особо хитрого. Сейчас такого ощущения уже нет — робототехника на ютубе — это чистая магия, ничего подобного я бы не создал, во всяком случае, точно не на коленке в университете.

И такое впечатление при просмотре трендовых роликов возникало часто: это что-то подъемное — то есть, безусловно, будут технические трудности, возможно, даже очень существенные, но каждый отдельный этап такой работы понятен и, кажется, может быть воспроизведен — даже обидно становилось, что это сделали не мы, хотя могли бы. Понятно, что для ученого возможность сделать реплику чужого изделия — это так себе оправдание. Повторить намного легче, чем придумать идею, перепробовать несколько неработающих подходов, найти работающий — и при этом не свалиться в уже обсужденное ранее безумие а-ля “скрестим же мотоцикл и тяпку!”.

Я таким талантом не обладаю, к сожалению: я прекрасный исполнитель и тактик, я замечательно придумываю, как реализовать чужие идеи, но с креативностью, визионерством и стратегией у меня очень плохо. Поэтому моей задачей в основном становилось оттачивания мастерства реализаций и поиск “настоящих” проектов, которые бы придумали другие — как, например, поначалу развивались события с “Металлистом”.

В этом плане мы вполне преуспели. Собственно, наш шашечный робот выглядел (особенно на видео) вполне сравнимым с зарубежными видосами! Ну, понятно, не MIT-а, но с Восточной Европы — вполне! Это я совершенно ответственно говорю, я был на нескольких конференциях Вышеградской организации, в Польше и в Чехии — и наша лаборатория в то время была вполне на их уровне. То есть у нас было не очень большое отставание от Запада, хорошая позиция среди российских университетов и абсолютное, ошеломляющее лидерство на Урале. Впоследствие много где подорвались делать роботов, но они всегда плелись за нами в хвосте и в плане механики, и, в особенности, в плане алгоритмов управления.

То есть были все условия для того, чтобы мы в лаборатории какое-то время оттачивали мастерство, строили команду, нарабатывали опыт, затем смогли либо взять крутой заказ со стороны, либо вырастить визионера в своих рядах — и “выстрелить” чем-нибудь действительно мощным, искусственно-интеллектуальное и/или робототехническое, с последующей самопродажей в какой-нибудь хороший, мирового уровня бизнес — примерно как это было с Boston Dynamics.

Естественно, этого хотел не только я. На нашем факультете можно вспомнить хотя бы крестовый поход БМВ за “миллионом в месяц”, а всего по университету были десятки научных и инновационных коллективов, в том числе робототехнических. И, конечно, за пределами университета, и даже, честно говоря, в его пределах, было множество проходимцев, обещавших “импортозамещение” и “новые научные школы”, в том числе в областях структурированной воды и лечения мочой. И все они хотели того же. В этой связи постоянно поминались ранние годы ИИ в США, где деньги выделялись практически даром — и, мол, посмотрите, какие результаты! Понятно, что такое желание получить большие деньги без конкретного проекта, чисто “на развитие” достаточно наивно. Тем не менее я считаю, что если кто-нибудь в то время хотел, чтобы в университете появились полноценные компьютерные науки или робототехника — то этот кто-то должен был предоставить эти деньги, и именно в таком виде.

Тут поймите правильно: я не обижаюсь и не жалуюсь на судьбу. “Должен” — в этом предложении — это не должен лично мне, и это не этическое долженствование. “Должен” — себе, как в “если ты хочешь сдать экзамен, ты должен к нему готовиться”. Не хочешь — не надо, к этому я как раз относился спокойно — люди не обязаны хотеть, чтобы в университете появлялась робототехника. Но вот когда люди заявляли, что этого очень даже хотят, но без денег вообще или без денег на таких условиях — это напрягало, потому что здесь я усматривал чисто логическое противоречие.

Без денег вообще науки не бывает. Я довольно часто слышал, что студенты, мол, должны заниматься наукой бесплатно, потому что это “на перспективу”, или потому что “это их призвание”, или потому что “у них научная работа и так включена в план”. Это, конечно, полный абсурд. В план включена не научная работа, а имитация таковой, и все это знают. Если студент действительно занимается чем-то стоящим, а не просто пишет говнокурсовую работу “как повернуть BMP-файл на X градусов” — он прикладывает на порядки больше усилий, и возникает вопрос “зачем”? Зачем ему это? Призвание и перспектива? Не булькают! Особенно когда есть альтернативы в виде Контура и Яндекса. То есть вся эта бесплатная наука возможна была только, по сути, в условиях олигопсонического сговора или вообще монопсонии, когда покупателей мало и в результате продавцы вынуждены работать за бесценок.

Еще один момент — это субординация. В любой работе, и тем более в работе со студентами есть элемент подчинения и принуждения: мы делаем то, что надо, и так, как надо, а не что попало как попало. В Берлине очень модны всякие там “горизонтальные иерархии”, когда мы все равноправны и компания управляется демократически — только это, во-первых, пиздежь (ни в какой демократической компании вы не сделаете то, что активно не нравится CTO), во-вторых, приводит к катастрофе (вещи, которые не нравятся CTO не слишком активно, делаются, накапливаются и получаются тонны говнокода) и, в-третьих, на самом деле, психологически крайне вредны — лучше всего эту тему адресовал Славой Жижек вот здесь https://www.youtube.com/watch?v=5dNbWGaaxWM&feature=youtu.be&t=43 . Obscene fathers, правильно.

Be! Obscene! Be, be obscene!

Так вот, когда вы не платите сотрудникам денег, у вас, собственно, нет никакого естественного канала обеспечения authority. Это превращается в мотивирование, заинтересовывание и прочие атрибуты obscene father, и это даже неплохо работает, пока то, что вы просите сделать студентов, действительно интересное, захватывающее и перспективное. К этому может быть прибавлена небольшая “нагрузка” — мы пишем захватывающие вещи, но, например, следим за чистотой кода, и вот этот момент не очень захватывающий, но он небольшой, и достаточно разумный, поэтому его можно энфорсить. Но как только появляется что-нибудь необходимое и скучное больших размеров — а оно рано или поздно появляется всегда, в любом проекте — как вы немедленно обнаруживаете, что вот именно этого студенты делать не хотят и не будут. Здесь можно уговаривать, можно просить, и я всегда ненавидел эти моменты, потому что твердо верил — другой человек может делать то, что не хочет, только в условиях обмена на эквивалент, который его интересует, и это — деньги. Все иные сценарии — это в лучшем случае одноразовый-двухразовый вариант, после этого студент просто растворяется в пространстве. В итоге, вы приходите к тому, что все скучные вещи делаете вы сами.

И это, я считаю, был еще нормальный вариант, что мне удавалось более-менее удерживать внимание студентов на выбранном проекте и внедрять правильные практики. Потому что я видел коллективы, где такого не было — и это было говнописательство промышленных масштабов на рандомно меняющиеся темы, потому что у руководителя не хватало obscenity даже на то, чтобы удерживать тему, в результате демократическим решением участников тема шаталась из одной области в другую, ну а про практики даже речь не заходила. Собственно, это тоже идеальные условия для чучхе, потому что если вы предоставите студентам право демократического выбора, то рано или поздно этот выбор остановится на “у меня тут такая офигенная идея, давайте!”, потому что идея звучит и вправду хорошо, а аналоги и литературу в этих условиях очень приятно игнорировать.

То есть деньги должны быть, но важно и другое — они должны быть свободными. Если вы получаете деньги по научному гранту — то оптимальной стратегией будет свернуть все сторонние работы и тупо писать отчет с элементами фантастики (или даже целиком из фантастики состоящий). Это — разумное экономическое поведение, зачем заниматься тем, за что тебе прямо не платят. Собственно, история ВЮП — как раз об этом, об оптимизации поведения по внешним экономическим стимулам.

И с инновационными деньгами то же самое, потому что инновация — это конкретный продукт. И чаще всего бывает, что этот продукт, если говорить о data science, требует только логистической регрессии, и уже с ней выходит на 95% от максимально возможного качества, и далее разумное экономическое поведение — не выжимка оставшихся 5%, а маркетинг, клиентская база, мелькание на презентациях и все прочее. И опять тут никакой науки не нужно, нужен 1 человек, который будет эту логистическую регрессию периодически запускать, и 10 менеждеров, которые будут ее продавать. Развития научной школы из этого не вытащить.

Научную школу можно вытащить, если разумное экономическое поведение — это выращивание школы. Не конкретные изобретения, не отчеты, а люди, обладающие некими трудно формализуемыми компетенциями. Но это дело долгосрочное (в России на 6 лет вперед уже давно никто не планирует), и сильно завязанное на репутацию — что вообще для России не актуально. Кроме того, это еще и не особо нужно, потому что эти люди с их трудно формализуемыми компетенциями после выпуска, а иногда даже до, мгновенно уезжают в Европу или США — у меня в итоге из 4 человек, пошедших в аспирантуру ко мне, уехало до ее завершения трое. Я считаю, что это показывает их прекрасный уровень, и также некий мой успех как руководителя — но на расширение подобного успеха в России денег никто, конечно, не даст.

Расскажу немного об организациях, с которыми мы в то время мутили инновации и около-инновационные проекты.

Во-первых, было инно в университете. Это было первое подразделение УрФУ, с которым мы близко познакомились, и оно нам оставило очень обманчивое представление об УрФУ: там сидели очень адекватные люди, которые говорили очень адекватные вещи, и я по наивности решил, что в УрФУ все такие. Собственно, эти люди устраивали выставки, на которые мы ездили — тут они органично продолжили тренд Бугрова, но уже с совершенно другими масштабами капиталовложений. Первой такой выставкой для нас стал Иннопром-2010.

Они же ведали “инновационными предприятиями” — был такой карго-культ Кремниевой долины, там, мол, вокруг университета возникают инновационные предприятия, давайте сделаем также. Это предприятие, созданное совместно стартапером и универом, которое имеет льготное налогообложение, и кроме того может участвовать в специальных грантовых программах для этих предприятий. И еще университет может предоставлять оборудование — это для физиков актуально, например, они закупили в свое время циклотрон, и могли отпочковывать предприятия, этот циклотрон монетизирующий.

Однако, на практике это оборачивается непереносимой болью в области бухгалтерии и организации: там какие-то дикие совершенно истории я слышал, по году комплект документов могли подписывать, и люди проклинали себя за то, что они в это болото ввязались. У нас такое предприятие тоже появилось в итоге, и, кажется, до сих пор существует, но я уже не следил внимательно за этим процессом, только в нужные моменты приходил и развешивал лапшу по ушам про сплошной интеллект и кодогенерацию. Я уже, признаться, не помню, из каких соображений мы с моим CEO в это влезли. По-моему из тех, что если появится крупный клиент, то бренд УрФУ и атмосфера инноваций и Кремниевой Долины позволят доказать ему, что мы не просто какие-то вчерашние студенты, а официальные инноваторы и у нас все серьезно. Мелких клиентов через УрФУ мы не вели, поэтому от бюрократии не страдали.

С позиций айтишника все эти инновационные предприятия смотрелись странно. Где-то уже через несколько лет, когда сворачивалась модернизация, ко мне пришла девушка из этого инновационного департамента на предмет привлечения студентов в инновации. Я ей тогда эти свои претензии высказывал: дескать, налоговое послабление не такое уж и большое, да и потом, взамен приходится вести кристалльно чистую бухгалтерию, что само по себе очень неприбыльно, так что сальдо скорее в минусе. Плюс бюрократия, а что до оборудования — программистам оно не особо нужно, им ноутбук только нужен, а он у них как правило есть. Послушав, она вздохнула и сказала — да я и сама все понимаю, но работа есть работа.

Еще один потенциальный спонсор того периода — министерство чего-то молодежного. Оно в то время (не забываем, медведевская оттепель) немного отвлеклось от организации нашистов и всяких “идущих вместе”, символики, летних слетов и вот этого всего, и занялось в том числе и организацией молодежного инновационного движения. Правда, понималось это в основном в разрезе “как бы нам занять робототехникой школьников до 9-го класса”. Потому что после 9-го класса уже ЕГЭ и всем не до того, а вот “до” можно и поработать. Эта “детская робототехника” и “детская наука”, кстати, в итоге вылилась почему-то в победивший тренд, но об этом я в следующих частях расскажу.

Я несколько раз ходил на встречи, прикидывая, как бы из них выдоить денег, но ничего стоящего не придумал. Во-первых, на том рынке уже прочно взгромоздилось LEGO в виде лего-школ для детей. LEGO, конечно же, не любили — какой-то старый пердун из Дворца Молодежи постоянно канючил, что дети разучились паять, что микроэлектронная база наша российская не востребована, что нужно срочно импортозамещать, пока поколение не потеряли, что “вот посмотрите, какую замечательную штуку с ребятками собрали” (демонстрируется что-то кривое, косое, с торчащими отовсюду проводами).

Но, во-первых, я довольно быстро познакомился с руководителем одной из этих ЛЕГО-школ, и она мне, в отличие от старого пердуна, показалась очень адекватной. Во-вторых, я посудил соревнования этих самых детей и, надо сказать, остался впечатлен: они там реально на каком-то визуальном языке писали программу типа “проехать по черной линии, потом пересечь 2 черные полосы и остановиться в квадрате”. Для восьмиклассника очень неплохо, я не особо видел, что тут можно улучшать, соответственно, в драку против LEGO встревать не стал.

К тому же, это был какой-то очень смутный проект, чтобы мы поучаствовали в какой-то программе, которая бы создала в крупных городах области некие центры, где дети могли бы изучить программирование роботов, а мы должны некие материалы для них разработать… Там вроде должны были быть солидные деньги, но, поскольку я всегда ненавидел детей, я к ним присматривался крайне осторожно.

Меня больше интересовали программы для студентов. В этой области, мы работали над соревнованиями. Я уже не помню, откуда взялась эта идея — скорее всего, из Хакердома, у которых очень хорошо зашел CTF, и мне захотелось того же. Эта идея витала в воздухе довольно долгое время, у нас уже даже попытки были, правда, в области виртуальной робототехники — нечто вроде того, что через несколько лет мы проводили у первокурсников (https://youtu.be/Jnxtyouz4Ss). Но рук у нас не хватало, и до уровня CTF мы явно недотягивали.

Мы даже смотрели на зарубежные аналоги, но находили в основном ЛЕГО, а в ЛЕГО играть я категорически не хотел. В итоге, все закончилось совместными выставками и проведением соревнований роботов “Миссия на марсе”, где министерство, кажется, что-то даже оплатило. На этих соревнованиях наши матмеховцы должны были написать программу управления роботом, который потом выполнял задачи на реально собранном поле. Вышло косовато и не особо зрелищно, но и не сильно позорно.

Тут, конечно, должен возникнуть закономерный вопрос: как же я до этого опустился? Но я напомню это были 2009–2010 годы, тогда еще российская власть не воняла так сильно, как сейчас.

Я, как вы знаете, противник “теории малых дел”, и после 14-го года уже не общался вообще по делу ни с какими, даже самыми приятными, госслужащими, но в те годы было больше оптимизма и по отношению к высшеполитическому уровню. Было сказано много хороших и правильных слов, а еще были дела: и программа эта “Научные кадры инновационной России” была, где действительно выделяли сносные деньги на научные исследования, и Сколково тогда еще не успело приобрести такого мощного коррупционного шлейфа.

И даже политический оптимизм был: казалось, что либо Медведев отсидит еще один срок, немного обновит кадры и после этого вот так, потихоньку, в стране произойдет улучшение. Либо как минимум будут созданы инновационные анклавы, как Сколково или Иннополис, в которых будет все по-разумному, как в Европе, и где можно будет просто жить, не соприкасаясь особо с немытой Россией. Меня бы это и тогда, и после, вплоть до отъезда, вполне бы устроило, более того, я бы это горячо приветствовал — в построение Прекрасной России Будущего в масштабах страны я не верю, в основном из-за крайне негативного мнения о человеческом материале. Но если собрать лучших и основать пару-тройку новых городов, то вполне можно получить в этих городах и хорошее качество жизни, и экономический рост, и инновации. В Иннополисе я был пару раз, от него ощущение именно такое, что до определенного момента получалось именно что-то в этом направлении, и, кстати, до того, как я окончательно решил уехать из России, я переезд в Иннополис рассматривал.

Как мы знаем, ничего этого не получилось, медведевская эпоха закончилась, а начатые им инновации обернулись лютой коррупцией. И вот я в этой главе и хочу подумать о той культуре, которая к этому привела; более того, весь этот цикл matmex.zip — он о той культуре, которая ведет не к сингулярности, а к лженауке, распилам, откатам и упадку.

Вообще, этот момент, я считаю, катастрофически недооценен. Навальный очень любит объяснять, что все проблемы из-за того, что в верхах окопались жулики и воры, которые тупо пиздят все, что плохо лежит. Это правда, да не вся. Если бы это были просто жулики, их бы давно на вилах вынесли. Это — жулики со сказками. Сказки про окопавшихся вокруг врагов, про захватывающих Европу геев и мигрантов, про бандеровцев и реванш нацизма мы все знаем. Но поскольку пиздят во всех сферах, в том числе и в инновациях, то и сказки появляются тоже повсюду. И если Навальный, похоже, считает, что основное в жуликах со сказками — это жульничество, то для меня главным являются сказки, потому что жульничество — это про 1%, ну про 5% чиновников и олигархов, которые непосредственно воруют. А сказки — это про те 80%, которые им воровать позволяют и как-то не торопятся браться за вилы. Жулики рано или поздно сбегут, или сдохнут, или их, может быть, даже посадят — а сказки останутся с нами на долгие десятилетия — большинство советских топов уже давно в могилах, но сказки, которые они рассказывали, по-прежнему заходят на ура.

Эти сказки я периодически в тексте обозначаю: это и чучхе, и инновационное “поймать бога за бороду”, и повальная некомпетентность руководителей грантовых и инновационных программ, и избы, и многое другое. И они формируют климат, который реально препятствует появлению нормальных стартапов и инноваций. Вокруг много разных государственных денег и программ, и стартаперы в итоге постоянно ведут поиски тех, из которых удобнее всего надоить денег. Это подавалось как норма, на инновационных сборищах даже были презентацию на тему “как основать стартап”, сводящиеся к тому, что “ну вот у нас открылась очередная федеральная программа, денег дают, срочно заполняйте заявку”. Или, например, “как правильно писать бизнес-планы” и “как правильно оформлять патенты”. Университеты тоже были заинтересованы именно в таких стартапах, потому что количество инновационных предприятий — это пункт KPI, и в итоге вокруг университетов было создано довольно плотное облако вот этих госинноваций, вытягивающее в себя большинство талантливых людей.

И это облако смягчает обратную связь от рынка до полного обесчувствления. Если павлин-говностартапер в нормальной стране умудряется-таки впарить свой продукт бизнесу, то бизнес достаточно быстро увидит, что оно не работает: по KPI, по customer satisfaction, по рецензиям собственных специалистов, как угодно. Российское же государство и университеты этого не увидят вообще никогда, потому что, во-первых, некомпетентны, а, во-вторых, они туда особо и не смотрят. Они смотрят на объемы заполненных отчетов, на количество зарегистрированных патентов, опубликованных работ, на выставочную деятельность, количество зарегестрированных предприятий — словом, на все что угодно, кроме реального качества продукта: какие задачи он решает, почему он решает их лучше других и нужно ли решение этих задач кому-нибудь вообще. Реальность становится бумажной. И какую науку вы хотите в таких условиях? Наука — это о реальности, а не о бумаге, а в бумажной реальности существует только бумажная наука, и бумажные же инновации, на этой науке основанные.

Конечно, наверняка есть случаи, когда стартап после госфинансирования все-таки взлетал, и, конечно же, стартапов, которые сразу эволюционировали по-нормальному, минуя эту инкубаторную стадию, но речь здесь, как и в случае с наукой, об институциональных проблемах.

И лучше всего эти институциональные проблемы демонстрирует история умопомрачительного, сказочного успеха на инновационном поприще, достигнутого инноватором АВЛ. Познакомились мы с ним еще в году 2009, кажется — тогда мы выставляли робота-строителя, который собирал пирамиды из бочонков. В то время АВЛ был глубоко на периферии нашего процесса, мы занимались своими делами, поэтому воспоминания очень обрывочные.

К нашему стенду подошел АВЛ в сопровождении депутата Госдуры от Единой России — и меня бы это должно было насторожить, но не насторожило, но тогда и Госдуру многие еще называли Госдумой. Мы разговорились, и выяснилось, что у АВЛ имелись завязки во всяких верхах, в основном — в министерстве энергетики Свердловской области (из этого источника депутат и был извлечен), а еще — сверхценная идея: роботизированная добыча торфа, основанная на технологиях мостового земледелия. На поле кладутся продольные рельсы, по ним ездит поперечная, а по поперечной — собственно робот, который сорняки выпалывает, ну или срезает торф с торфяного поля.

После этого была “организационно-деятельностная игра”, куда АВЛ пригласил наших студентов. Судя по их рассказам, это был такой выездной брейншторм по проблемам роботизации. Я тогда, кстати, впервые прочитал про методологов https://meduza.io/feature/2016/10/26/schedrovityane-kto-formiroval-mirovozzrenie-sergeya-kirienko, и, возможно, опять-таки надо было бы насторожиться — но явно иррационального криминала там нет, ну, философия, ну, сборища, это еще не преступление.

Далее АВЛ периодически появлялся на нашем семинаре, тут мне особенно запомнилась история, как он сходу предложил запилить статью по робототехнике в престижный американский журнал. На вопрос “о чем” он ответил “ну, есть же вот у вас планы, концепции…”. Я ему объяснил, как работает наука и научные журналы, и на семинары он ходить перестал.

В следующий раз мы встретились на какой-то выставке, где он продемонстрировал, вместе со студентами (в том числе, кстати, и с матмеха) манипуляторы из деталей советского конструктора, в которых были плохо отрегулированы сервоприводы и они постоянно дергались. Мы в то время как раз ввязались в историю с “Металлистом”, поэтому поржали и пошли дальше.

Через некоторое время АВЛ научился изготавливать на каком-то заводе металлические детали по чертежам lynxmotion — а именно эти роботы были в то время основной ударной силой лаборатории. Это было очень интересно, потому что у нас запасных деталей не было, и мы не могли даже ремонт сделать, не говоря уж о том, чтобы собрать своего робота с нужной нам функциональностью. Поэтому мы заказали детали у АВЛ в ходе очередной грантовой закупки, а заодно и сервоприводы с титановыми шестернями, механизм поставки которых из Китая они уже тоже освоили и могли предоставить все необходимые для закупки документы. Детали они поставили быстро, а с сервоприводами вышла заминка в несколько месяцев. В ходе этой заминки парень, который ими занимался, куда-то исчез, не отвечал на письма и звонки и не появлялся на факультете. Это тоже было очень смешно: цена вопроса была около 80 тысяч, и это достаточно смехотворная сумма, чтобы “исчезать с большим кушем”. Потом сервоприводы все же появились, но я не помню, то ли их все же поставил АВЛ, то ли другой поставщик.

После этой истории общение сошло на нет, мы только от них получали письма. Большинство из них содержали анонсы мероприятий его секты, примерно такого фасона:

сообщение ABC по работе В.Соловьева “Чтения о богочеловечестве”;

сообщение DEF по работам и ашраму Шри Ауробиндо;

отчеты по переговорам с контрагентами, план работы с контрагентами;

презентация структуры распределенного ПО

Думаю, вы понимаете, почему мы так от этой рассылки и не отписались.

Но вот одно из этих писем заставило нас отвлечься и сосредоточиться на АВЛ, который в итоге все-таки вошел в фокус нашего внимания примерно на год. Произошло это незадолго после Иннопрома-2010, там мы выставили нашего фееричного шашечного робота, и вполне обоснованно считали себя лучшими в университетской робототехнике в нашем городе, потому что остальные студенческие разработки, в том числе и АВЛовская, были на тот момент совершенно убогими нерабочими поделиями. С нашим роботом сыграл мэр города Чернецкий, он понравился всем вузовским топам, и мы уже готовились стричь дивиденды с этого успеха в виде финансирования и грантовых программ. Оказалось, что это было несколько преждевременно.

Письмо сводилось к тому, что АВЛ с привлечением связей в Министерстве чего-то молодежного (того самого, с которым мы работали), решил организовать в вузе уже свои соревнования. В вузе его поддерживал проректор по внеучебной фигне, который всякие спартакиады и шествия проводит, а также внутриупийская контора то ли молодежного предпринимательства, то ли молодежной инновации — в общем, это было что-то вроде посольства министерства по делам молодежи в вузе, где работали такие довольно стандартные нашистские долбоебы, поддерживающие любой кипеж до тех пор, пока он проходит в соответствии с линией партии — и плевать на содержание.

Документ был написан вот этим ужасным, кондовым бюрократическим языком, который так любили и любят в УрФУ: определения, таблицы, формы, приложения. Особенно эпическим было начало: “Определение: робот — это автоматическая машина, стационарная или передвижная, состоящая из исполнительного устройства в виде манипулятора, имеющего несколько степеней подвижности, и перепрограммируемого устройства программного управления для выполнения в производственном процессе двигательных и управляющих функций. (ГОСТ 25686–85 «Манипуляторы, автооператоры и промышленные роботы»)”. Продравшись через этот кошмар, я вычленил следующее:

1. Все коллективы университета должны сплотиться под мудрым руководством АВЛ — так, например, я в его проекте стал аж целым “руководителем рабочей группы “Алгоритмы”.
2. Эти объединенные коллективы должны провести соревнования с целью создания программы роботизации экономики Свердловской области до какого-то там года, с детальной разработкой проектов. Проекты — это вот та самая торфодобыча, еще мостовое земледелие, еще там были экзоскелеты военного значения, роботизированные дирижабли и прочее.
3. Суть соревнований сводится к написанию текстов и затем их оценке по критериям АВЛ, из которых примерно 95% относились к правильной презентации, и только 5% — к тому, работает что-то или нет.

Это я воспринял как объявление войны по множеству причин. Во-первых, тематика была совершенно возмутительной, это был конкурс правильно оформленных фантазий, без малейших претензий на выполнение. Это было смещение с реальных роботов, пусть в стадии студенческих разработок, на ослепительные Нью-Васюки. Это даже не маскировалось никак, это было почти что прямым текстов написано! Естественно, для нас это было совершенно неприемлемым: мы занимались реальными проектами, мы добились в них больших успехов, и после этого аутсайдеры решили внедрить в УрФУ новые, нереальные и бумажные, критерии, в которых бы лидерами стали уже они.

Во-вторых, проблема была в эпическом масштабе этих фантазий. Любому человеку в нашей лаборатории было ясно, что мы не можем “роботизировать свердловскую область”, более того, что даже один проект уровня “экзоскелета” и “земледельческого робота” мы не вытянем — шутка ли, такие машины до сих пор, в 2018, являются передним краем науки, их выпускают ведущие корпорации, они стоят колоссальных денег — ну куда нам в это лезть?! Собственно, в самом УПИ АВЛу это говорили неоднократно, фразы “АВЛ, вы фантазер” и “Поменьше про международное положение” были сказаны на его докладе-презентации. Но, как и в случае с защитой аспирантов ВЮП, все все понимали, и даже высказывали, но все равно поддерживали и утверждали. Наш проректор по науке это сформулировал ёмко: “Ну конечно, им любая движуха хороша, лишь бы студенты не кололись”.

Во-третьих, это политический вопрос о том, с какой стати упишный хер при поддержке министерства шествий под флагами и соответствующего проректора объединяет робототехнические коллективы, да еще и в рамках парадигмы своего сборища. Эта часть многих в УрГУ задела. Тогда как раз шло объединение, обсуждалось, где какие науки будут развиваться. Вокруг IT было тревожно, потому что был радиофак, а вокруг робототехники — совсем плохо, потому что, по смыслу, ей, конечно, на матмехе не место. Очень мало где в мире робототехника отрастает от математических и IT-департаментов, обычно — от Electrical или Mechanical Engineering. Но все эти департаменты были в УПИ, а УПИ из-за своих советских, негибких практик не могло породить никакой студенческой науки. У нас это было возможно только благодаря декану, продвигающему свободный выбор спецкурсов — и одним из столпов лаборатории, кстати, было проставление всем работающим по максимум спецкурсов вида “Робототехника” и “Интеллектуальные системы”, которые в реальности не велись, в соответствующее время люди просто работали над проектами. Это, в свою очередь, выросло из большой академической свободы, где было возможным, например, просто взять и прочитать спецкурс по бриджу. Но в УПИ ничего подобного никогда не было, там “спецкурс” всегда понимался в смысле “курс по специальности”, и никакой факультативности не было — просто некоторые предметы из старых советских учебных планов были из-за требований новых стандартов помечены словом “спецкурс”.

Благодаря вот этой политической нервозности, мне удалось разжечь довольно большой скандал, с привлечением всех официальных лиц вплоть до проректора. АВЛ в долгу не оставался, на каком-то этапе там возникло, например, письмо областного министра которое было, судя по всему, просто поддельным — по крайней мере, человек, значившийся его исполнителем, говорил, что ничего подобного не писал и вообще про это письмо не знает. Тянулось это довольно долго, но в результате мероприятие было существенно урезано, и по сути превращено в конкурс предложений по созданию студенческих стендов Иннопром-2011 на деньги этого самого министерства. Вся дичь по роботизации промышленности и мироздания была оттуда выпилена, объединение робототехнических коллективов — тоже, а АВЛ из потенциального лидера робототехники в университете был низложен до простого координатора мероприятия. Это стало довольно приемлемым: мы генерируем идеи экспонатов (с ясным пониманием того, что это — экспонаты, а не прототипы), министерство дает деньги, мы делаем экспонаты и выставляем на иннопроме. В этом мы поучаствовали, и даже взяли 2 места из трех, после чего выяснилось, что денег очень мало (что-то порядка 15 тысяч), и чтобы их получить, надо заполнить килограмм бумаги, и в этот момент мы их послали.

А вот дальше жахнуло, уже на самом Иннопроме-2011. Оказалось, что деньги у министерства все-таки были, но пошли они не в Университет, а в персональный проект АВЛ “Мастерские иннопрома”. Это был гигантский стенд, прямо на котором была оборудована мастерская с весьма нехилыми станками, а также выставлены собранные в этой мастерской дохлые механизмы из палок. Я долго выбирал, какой из них сделать постером этой статьи, и остановился на вот этом:

Боевой робот-пылесос. Убить не убьет, но засосет до смерти.

Помимо этого, присутствовали бодрые стендисты, объясняющие, какой же это робототехнический прорыв — именно в тех самых выражениях о роботизации Свердловской области, которые я долго и старательно исключал из положения о соревнованиях в Университете. Цирк был в том, что на иннопроме было реально много робототехнических предприятий: и обрабатывающие комплексы, и манипуляторы для подъема тяжестей, и, кажется, даже доильный робот. И представители этих предприятий проходили мимо “Мастерских Иннопрома” и давились от смеха, потому что сразу видели — работать это не будет никогда.

Тут вот, собственно, тот эффект, о котором я предупреждал АВЛ раньше. Пока вы честно говорите — у нас, мол, наука молодежная, клепаем, учимся, разрабатываем алгоритмы, что-то получается на мировом уровне, где-то отстаем — все нормально, вы можете все что угодно выставлять. Над Джозефом никогда никто не смеялся, потому что мы не говорили, что это прототип нашего российского ответа KUKA — нет, мы были скромнее, мы говорили — вот, мол, алгоритмы отлаживаем, техническое зрение пробуем, в целом все работает. И оно действительно работало, людям очень нравилось.

Но когда вы к этому прикладываете пухлую стопку бумаги с описанием внедрёжа — это уже воспринимается совершенно по-другому.

Впрочем, АВЛ не было стыдно. Собственно, полное отсутствие такого качества — это залог успеха российского инноватора.

Для него это предприятие было очень выгодным, потому что правительство заплатило за стенд, по слухам, колоссальную сумму — несколько миллионов. Кроме того, там было запланировано продолжение — в частности, что это будет функционировать после иннопрома в качестве дома детского творчества (и неважно, что это стоит на отшибе, куда можно доехать только на такси, и что там даже поесть негде).

Отдельным эпиком стало заседание “правительственной комиссии”, куда меня пригласил АВЛ, чтобы дать рецензию на его работу. Я несколько удивился — с чего бы приглашать меня для рецензии, если будет понятно, что она отрицательная — но подумал, что это хороший шанс расставить точки над i.

Придя на заседание, я обнаружил там каких-то детей, потолком возраста которых было 25 лет. Все они выглядели в высшей степени официально: пиджаки, галстуки, нарядные платья, стаканы с водой, папки с бумагами — в общем, все необходимые атрибуты. Углубившись в программу, я обнаружил, что это заседание молодежного правительства. Ощущение важности момента дрогнуло.

В шатер зашел Михаил Максимов, тогда министр экономики Свердловской области, и сел на место председателя. Я насторожился, но ненадолго, потому что Максимов, с некоторым недоумением оглянувшись вокруг, первым делом поинтересовался, где он находится и кто все эти дети вокруг него. Он получил блистательный ответ:

- Мы — молодежное правительство Свердловской Области!

Максимов поднял бровь.

- Да-да, мы ваша смена в 2020 году.

По изменившемуся лицу министра экономики было понятно, что он изо всех сил пытается не заржать. Я тоже пытался, но мне не удалось. Пресс-секретарь молодежного правительства возмущенно на меня шикнула.

Дальше начался какой-то адский угар: молодежные министры начали презентовать свои проекты. Меня хватило только на половину доклада какого-то мальчика, который мямлил азбучные истины про внедрение Linux в областные школы — после этого я сбежал, потому что участвовать в этом заседании анальных клоунов в качестве рецензента, очевидно, было бесполезно.

Заседание произвело на меня очень большое впечатление, и я начал наводить справки. Оказалось, что это вот такая высшая инстанция грантососов, которые происходили в основном из двух источников — студенческих профсоюзов и молодежных инноваторов. Они получают от областного правительства деньги на свои прожекты — иногда прожекты безумные, иногда с каким-то разумным зерном, типа внедрения Linux в школах. Взамен (а, возможно, и в дополнение, с точки зрения министров) на них надевают вот эту клоунскую шапку молодежного министра, необходимость участвовать в заседаниях и, разумеется, славить Путина на различных Селигерах. И эти селигеры организовывать. Более того, когда в Екб проводился один из самых крупных митингов Навального, который с шествием, у Драмтеатра была небольшая окруженная полицией компания провокаторов — и я готов поклясться, что глаза меня не обманули и я видел там нескольких молодежных министров.

Собственно, лучшей характеристикой молодежного правительства было то, что уже На следующий год АВЛ к нему присоединился. А совсем недавно, кстати, года два назад — еще один молодой препод с матмеха. Это просто шок был, всегда считал его разумным человеком. Я очень надеюсь когда-нибудь узнать, как его угораздило влезть в этот блядский цирк.

После Иннопрома АВЛ временно поутих, потому что разосрался, по сути, со всей робототехникой города. УрФУ был крайне разгневан тем, что его стенд, сделанный студентами УрФУ на территориях УрФУ, был выставлен отдельно и без соответствующего брендирования. Качество поделий их, кстати, не смутило — видимо, если бы АВЛ выставлял говномеханизмы под вывеской “Роботизация всего” с нужным брендом, это было бы как раз самое оно, на репутацию плевать, главное — чтоб стенд был больше.

Также была обижена детская же робототехника, которую АВЛ тоже всегда пытался объединить — в программе его соревнований была выставка детских роботов, и это было единственное место на мероприятии, где хоть что-то работало. Здесь причина была банальной — деньги, потому что АВЛовское мероприятие проходило в официальных документах именно под соусом “дома детского творчества”, и руководители настоящих домов детского творчества возопили в голосинушку.

Потом АВЛ, тем не менее, пролез на механический факультет УрФУ, и постепенно дела у него пошли довольно успешно: у них появилось какое-то помещение, и где-то через пару лет опять начали проводиться мероприятия с участием “всех робототехников УрФУ” (конечно, кроме нашей лаборатории), и, более того, “летняя школа” по робототехники.

Процесс крутится уже не вокруг роботизации всех и вся, а вокруг одного конкретного проекта. Робот-канатоход, гибрид коптера с колесной базой, которая взлетает на высоковольтную линию и ползет по ней, изучая дефекты. Это даже не выглядит особо дико, пока об этом не задумываешься получше. Ну, например, эта идея была не особо нова в момент появления (где-то 5 лет назад), и уж точно не нова сегодня, когда в мире коптеров не юзает только ленивый — коптеры сейчас стали еще одним генератором сюжетов, инновационных только: коптеры-доставщики, коптеры-патрульные, коптеры-пограничники, коптеры — свадебные фотографы… То есть не может быть, чтобы об этом в Америке или Германии не думали. И раз нет аналогов именно вот этого, хотя есть аналоги без коптера https://www.youtube.com/watch?v=vCJ0WL8XX-k — значит, это идея херовая.

Кроме того, я сильно сомневаюсь, что можно на ходу подзаряжаться от высоковольтной линии, а заряда коптеров хватает до сих пор очень ненадолго. Там до сих пор, судя по всему, не решена задача автоматической посадки на провод, что смехотворно, потому что решается она на раз и решение даже проще, чем у Джозефа, это тупо алгоритм Хафа. Там постоянно привлекаются для мало- или неоплачиваемых работ студенты, а это — самый неэффективный способ набора персонала, я уже об этом говорил. И, наконец, это все сопровождается разными другими мероприятиями: конференциями, школами этими летними, разработкой видеокурсов, кстати — заведующий дистантными курсами очень любит после фразы “ну давайте посмотрим какой-нибудь пример, ну, любой…” показывать их курс, где нужно “управлять коптером”, вернее, конечно, его весьма убогой UNITY-моделью.

Вот не бывает такого, когда вы реально инновационный бизнес делаете. Времени нет, ресурсов нет. Любой стартап существует в условиях очень жесткой конкуренции, потому что если они не выпустят продукт сейчас, то через три месяца выпустит конкурент и все будет потеряно, там не хватает ресурсов даже на код-ревью, какие уж тут видеокурсы? Их могут делать только стартапы-грантососы.

Мораль здесь, я думаю, излишня. Наверное, я мог бы после Иннопрома-2011 закрепить успех и добиться того, чтобы АВЛ с его фрикоробототехникой в универе не было — но, честно говоря, первая битва изрядно истощила мои силы. Поэтому результатом стало только то, что нас оставили в покое и ни в какие “робототехнические объединения” больше не звали — и хорошо, потому что ни одно из этих объединение не только ничем хорошим не закончилось, но даже толком и не началось.

Ко мне же пришло ощущение полной тщеты происходящего, усугубленное внутрилабораторной борьбой с Профессором. Кроме того, примерно в это же время из лаборатории ушли почти все ветераны — они перешли в магистратуру, устроились работать в Контур или Яндекс, и времени у них на лабораторию больше не было — а потом и вовсе по всему миру разъехались. Поэтому накрылась медным тазом идея о постепенном росте, о том, что студенты будут становиться аспирантами, обучать новых студентов, и так далее.

Где-то в 2012 мы уже полностью прекратили общение со всевозможными университетскими подразделениями по инновациям, молодежной науке и так далее, оставались редкие эпизоды встреч для “знакомства и проработки путей сотрудничества” с вновь открывающимися подразделениями (которых в УрФУ развелось великое множество), все эти встречи неизменно заканчивались “утром деньги — вечером стулья” с моей стороны и ни к чему не приводили. В выставках мы тоже прекратили участвовать, последней точкой стал Иннопром-2012, где моя вовлеченность в процесс была практически нулевой.

Фактически, я перезапустил лабораторию, которая теперь оказалась под моим единоличным началом. Я закрыл все старые проекты (исполнители все равно разошлись), и занялся одним — безо всяких мечтаний о “новом Boston Dynamics”, без стартапов и инноваций, без претензий на научное открытие мирового масштаба, гораздо более реальным — и оттого гораздо более захватывающим и интересным.

Началась “Эра Евробот”.

И о ней я напишу в следующей части “matmex.zip”.