matmex.zip/m.K./video
«Эра Евробота» для меня завершилась в 2014 году по множеству причин. Первой причиной были университетские коровожабы и постоянно увеличивающаяся бумажная нагрузка. Про это я, думаю, написал уже достаточно. Хочу только привести очень хорошую, на мой взгляд, цитату из моего длинного «открытого письма» по поводу прекращения занятия наукой, которое, как мне кажется, очень хорошо резюмирует образ университета того времени:
В итоге, вместо науки и образования мы вынуждены постоянно придумывать какие-то уловки, костыли, обходные пути — и это никому не добавляет радости. Некоторые люди, связанные с администрацией и постоянно участвующие в этой войне, подумывают об увольнении. Некоторые уже уволились. С каждым павшим в этой битве рядовой преподаватель все ближе к рукопашной схватке с хтоническим Левиафаном, организмом-симбиозом из волосатоухих старперов, климактеричных теток и молодых, перспективных, но слегка слабоумных менеджеров. Левая небная миндалина этого чудовища собирается войти в какой-то там топ университетов. При этом правый задний мизинец не понимает, как преподаватель может читать лекцию из головы, без конспекта (разве в голове может столько всего поместиться?); желчный пузырь не замечает, что на первом этаже главного учебного корпуса ведущего вуза региона до сих пор установлены, натурально, очки, и воняет, как в конюшне; а кишечный сфинктер и вовсе требует «уточнить акценты» в технико-экономическом обосновании на командировку, проволакивая документы неделями, в результате чего единственный способ съездить на международные соревнования — это выложить 250 штук из своего кармана и покорно ждать их возвращения.
Мозга у чудовища нет, как и центральной нервной системы в принципе; все сигналы передаются гормонами-бумагами и исключительно локально. «А как же ректор и прочее начальство?» — спросите вы. Ужас в том, что они — не мозг Левиафана, а его жокеи. Ибо «поистине, искусство властителя сводится лишь к тому, чтобы как можно дольше делать вид, будто управляешь несущим тебя смерчем, презрительной улыбкой отвечая на укоры подданных, что смерч несется не туда.» [Виктор Пелевин, S.N.U.F.F.]
Второй причиной был полный крах стратегии управления лабораторией, которой я придерживался. По сути, мы вошли в стагнацию, и выйти из нее было практически невозможно. Мы перестали расти в плане высоты «пирамиды», у нас не появилось «вертикального» звена между мной и студентами, то есть аспирантов или молодых кандидатов наук. В моих фантазиях аспиранты бы занимались конкретными проектами, а я бы эти проекты координировал, плюс развивал бы то, что мне было бы наиболее интересно, то есть по сути бы перешел исключительно в статус CTO без проектного руководства.
Но незадолго до 2014 года все «ветераны» окончательно ушли. Задним числом понятно, что я попросту ничего не мог им предложить. Интересные задачи, опыт работы в команде, деньги и даже возможность эмиграции оказалось гораздо проще заработать в индустрии, чем в университете, и при этом не нужно было постоянно заполнять бумажки. Я в общем-то и сам не заметил, как мои представления о мире вне университета устарели. Мне, когда я заканчивал университет, перспектива остаться в нём казалась почетной, захватывающей и при этом крайне безопасной — можно заниматься чем угодно, ни ответственности, ни дедлайнов нет… Видимо, я был все-таки довольно советским человеком на тот момент, но мои аспиранты — уже нет. Единственным исключением стала команда Евробота, где капитан и second-in-command успешно ротировались в течение нескольких лет. Но, опять-таки, это был не совсем рост. Скорее, обособление — капитаны сразу же двинулись в направлении оптимизации именно Евробота, и, насколько я понимаю, никакие высокопрограммные или высокоматематические решения там так и не были имплементированы, зато серьезно улучшились контроллерное программирование и механика.
Не получилось роста в плане научной школы, как это было на кафедре алгебры — когда все занимались разными вещами, но был некий общий дух. Нельзя сказать, что я особо старался этот дух насаждать — даже когда я Евроботом непосредственно руководил, сеансов индоктринации у нас не было, была, напротив, свобода действий: «уверен — делай». И наверное, хорошо, что не старался, потому что по большому счету, как я уже упоминал, мои решения были переинжиниренные и иногда откровенно напоминали стрельбу из пушки по воробьям. Если бы я пытался объяснить людям, что это и есть самый лучший способ управления роботами — на меня бы посмотрели как на неадеквата и разбежались бы. А так, каждый развлекался как мог — я впиливал нейронные сети, кому-то был интересен Solidworks и изготовление материальных предметов, кому-то — контроллеры.
Но отсутствие нового вертикального звена на других проектах не давало расти вширь. Опять-таки, в моем воображаемом сценарии, аспиранты брали бы на себя какое-то из направлений лаборатории и уже сами вели в нем магистрантов и бакалавров; таким образом, мы могли бы принимать в лабораторию все больше людей, при этом не особенно теряя в качестве управления, и, возможно, через какое-то время смогли бы далее увеличить количество публикаций, конференций и выигранных грантов. Но всем, кроме Евробота, все еще пришлось бы руководить мне, а значит, я не мог сделать все, что к тому времени хотел для своего грандиозного плана докторской диссертации.
К тому же, как это для меня ни было странно, в лабораторию вовсе не стояла очередь из желающих позаниматься роботами и искусственным интеллектом. Честно говоря, для меня это за гранью понимания, почему люди занимаются какой-то компьютерной безопасностью или АСМ, когда блин будущее — вот оно! Тут меня окончательно добила реакция группы ФИИТ.
Тут надо несколько слов сказать про ФИИТ, потому что моя работа в 2014–2017 годах в основном концентрировалась вокруг этих четырех букв. Это было новое направление на факультете, которое мы выиграли в неких сложных бюрократических войнах, и которых в первый год их существования учили аналогично КН. А вот на второй год, как раз 2013/2014 учебный, его отдали «под крыло» СКБ Контуру, крупной софтверной компании города, которая и раньше довольно сильно участвовала в жизни факультета, в основном давая деньги на разные активности, в том числе моей лаборатории и мне лично. Но тут Контур решил нарастить присутствие и для начала провел фантастическую пиар-компанию среди абитуриентов — как простую, через листовки (в мемасики они всегда умели), так и более сложную, через школьных учителей в хороших школах и точечной работе с АСМ-олимпиадниками. В результате в 2013/2014 году в ФИИТ удалось сконцентрировать очень хороших студентов, которых планировалось очень хорошо учить. Для этого, в частности, на курс «Основы программирования» пошел работать я.
Но — срыв покровов! — сделал я это с одной-единственной целью: начитать «Основы программирования» так, чтобы уже после первого семестра привлечь как можно больше студентов этой группы в свою лабораторию. У меня в голове был простой план. Во-первых, обаять первокурсников. Это я делать умел, пары, которые я вел у студентов в прошлые годы, всегда приносили в лабораторию некоторое количество людей — собственно, практики по математической логике и дискретной математике у 1–2 курсов я в евроботовские годы вел именно по этой причине, а не потому, что мне так нравится дискретная математика. Во-вторых, начитать первокурсникам шарп. Нет, не потому, что это нравилось Контуру, а чтобы они сразу с колес могли включиться в работу лаборатории. И нет, шарп в лаборатории был связан не с Контуром, а с тем, что в 2002 году я купил учебник по шарпу, а не, например, по Java, и мне учебник понравился. Безусловно, общий язык был фактором, который стимулировал нашу с Контуром взаимную любовь, но вот причинной связи там не было.
План, однако, провалился. Большая часть вообще не дошла до организационного собрания, остальные сказали «Meh!» и роботов просто не захотели. Причем на другие мои проекты я впоследствие из этих же людей желающих нашел, и работали они прекрасно, то есть с пунктами «обаять» и «начитать» я вроде как справился. До сих пор не понимаю, что пошло не так. Кажется, роботы… вышли из моды!
Кроме того, отсутствие вертикального звена не давало нам расти финансово. В одиночку молодой кандидат наук мог выигрывать только определенный уровень грантов. Чтобы выигрывать больше, нужно было иметь больше кандидатов наук, больше опубликованных статей более высокого качества, и еще желательно, чтобы этим всем руководил какой-нибудь доктор (впрочем, это была последняя из проблем, свадебного доктора мы бы нашли). Этого собрать не получалось, если только не заниматься сочетанием несочетаемого с другими коллективами. А денег хотелось, естественно, больше — к тому времени многие мои ровесники в том же Контуре продвинулись по карьерной лестнице и уже зарабатывали больше, причем без еботни с бумажками. А я застрял.
В результате все отчетливее просматривалась перспектива стать старым пердуном, который руками студентов играет в искусственный интеллект и робототехнику, уже и не помня, зачем. Казалось, что я достоин большего.
Третьей большой причиной стала политика. Сейчас это смешно писать, но в президентство Медведева реально была какая-то надежда на лучшее. Сегодня мы воспринимаем Медведева просто как местоблюстителя между Путиным и Путиным, который играл в какие-то ничего не значащие инновационные игрушки. Но во время его президентства было неочевидно, что Путин вернется, казалось, что есть путь, где Медведев остается президентом и потихоньку модернизирует, освобождает страну. Уровень обсуждаемых тем был совершенно другим. Вспомните, мы обсуждали инновации, нанотехнологии, Чубайса, Госуслуги, открытие Иннополиса, переименование милиции в полицию. Помните? Сравните с тем, что мы стали обсуждать после 2012 — санкции, эмбарго, фашисты в Украине, геи в Европе, потери в Сирии… Это же просто небо и земля. Собственно, потому 2012 год стал таким шоком для многих. А потом добавился еще и Намкрыш.
И тут, во-первых, даже те небольшие деньги на инновации, что были, закончились — собственно, уже в 2013 у лаборатории не было грантов. Во-вторых, KUKA (наш потенциальный партнер по промышленной робототехнике) просто растворился в воздухе, вероятно, потому, что после подорожания евро в два раза их продукцию стали покупать меньше — как из-за цен, так и из-за того, что бизнес потерял интерес к подобным инвестициям: зачем, у орков тоже есть руки, это дешево и в рублях? Но самое главное — в этот момент у меня пропало желание, чтобы в России вообще были роботы. Любые.
И здесь я в первый раз очень серьезно задумался о том, что в жизни нужно что-то менять. Например, место жительства. Но тогда это все еще казалось каким-то очень сложным действием. По научно-преподавательской линии я явно не вытягивал — подал несколько заявок на постдок, но ничего не получилось, в том числе и потому, что я представления не имел, как это делать, и никакой темы у меня не было. Нормального опыта работы в индустрии у меня тоже не было, ведь я тогда даже и не подозревал, что я — senior data scientist. Я думал, что я — software developer, но вот опыт… В общем, убедительное резюме я бы не смог написать. К тому же, еще были живы родители, а я был единственным ребенком в семье, и это представляло собой большое препятствие.
Где-то через полгода этих довольно мрачных размышлений ПВЕ из Контура предложил мне поужинать. Или, скорее, пополдничать и обсудить планы нашего дальнейшего сотрудничества. Идеи были воистину грандиозными и сводилось к созданию онлайн-специальности по программированию на шарпе и — еще шире! — по созданию нового образа специальности ФИИТ на факультете, которая была бы ориентирована на индустрию и готовила классных программистов. Фактически, планировалась третья IT-революция на факультете.
Я задумался. Задача была интересной. Только что прочитанный ФИИТам курс по программированию мне очень понравился, это был, я считаю, фантастический успех, особенно если сравнивать с кошмаром, что был раньше, и идея распространить этот курс на весь факультет была очень привлекательной. Еще мне очень понравилась группа ФИИТ — не то чтобы я раньше не видел таких умных студентов, но вот в такой концентрации — никогда. К тому же предполагалось не просто записывание видео, но и создать свою платформу MOOC — а значит, я (как я думал тогда) мог бы как то актуализировать свои софтверные скиллы, хотя бы просто подсматривая за тем, что другие пишут, и обновить резюме. Да и образ желаемых реформ зрел в голове уже давно, и если до сих пор приходилось заниматься дипломатией с Контуром, Яндексом и другими игроками для того, чтобы обеспечить поддержку тех или иных своих начинаний, то теперь можно было рассчитывать на более деятельное участие хотя бы Контура. И потом, это не требовало каких-то радикальных перемен в жизни, что мне, человеку консервативному, очень нравилось.
Оставался вопрос о зарплате. Никогда не любил эту часть. Это вечная проблема, сродни дилемме заключенного — сколько я хочу? А сколько они готовы заплатить? А не продешевлю ли я? И ведь аналогов такой должности в Контуре нет, спросить не у кого, да и нельзя обсуждать зарплату. В общем, я сначала собирался запросить X, но лучший друг сказал — «да ты че, Юра, проси 2X». И я попросил. По дошедшим до меня слухам, они сильно напряглись от 2Х, но в итоге согласились. И 2X на самом деле финансовый вопрос закрывало полностью, я мог жить, вообще никогда не глядя на состояние банковского счета, путешествовать, как и раньше, несмотря на изменившийся курс евро, и, в общем, просто заниматься преподавательским творчеством. Ну и мотивация выкладываться была, 2Х для Контура были очень хорошей зарплатой, так что разрыв между собой и одногруппниками (по крайней мере теми, кто не уехал за границу) я ликвидировал.
И здесь начался последний период моей работы в университете, который я буду описывать под заголовком m.K. Когда-нибудь я найду смелого издателя, и m.K. превратится в полное словосочетание, но пока мне не хочется, чтобы кто-то из немцев увидел это словосочетание на медиуме, пусть даже случайно — мало ли, что. Но это была действительно K. И — в этом отличие от остальных глав matmex.zip — гораздо более m. До сих пор я описывал то, что видел, и как-то это осмыслял. Я расставлял акценты, радовался чему-то, а чему-то ужасался, но по сути это была история, которая происходила со мной и которую я как-то проживал. Сейчас же это будет история, которую я писал самостоятельно.
Конечно же, самостоятельно не на 100%. Историю писала восхитительная команда из (справа налево, по моей оценке) ПВЕ, ВЕА, РМВ, АИЗ и ГАА, а я, конечно, был с самого правого края. У нас был такой специальный междусобойчик в Контуре, который сначала хотели назвать «Образовательным Советом» — но я сказал, что не буду заседать ни в каком Совете, что хватит с нас страны Советов, и что это должно называться как угодно, только не Советом. Инициатива наказуема, и поэтому именно я должен быть придумать название. Я вспомнил, что я наследник гордого татарского народа, и предложил назвать это действо Образовательным Курултаем. Название прижилось. Запасной вариант, кстати, был Образовательный Сейм, поскольку я наследник не только гордого татарского, но и гордого польского народа.
Я считаю, что это история с хорошим концом. Да, некоторые студенты были недовольны. И уж точно было множество недовольных преподавателей — под конец всей этой истории со мной на факультете здоровалось от силы человек 10. Но для меня лучшим критерием является то, что выпускники, которых я учил в то время, приезжая или переезжая в Берлин, приглашают меня на пиво. И те истории, которые они рассказывали о своих задачах, карьерных успехах, взглядах на мир и на профессию, были именно теми историями, которые я ожидал от них услышать; причем рассказанными именно с теми интонациями, с теми эмоциями, и смехом именно в тех местах, в которых я бы и хотел это слышать. Сейчас я могу, частично в шутку, сказать, что в результате этой истории в мире появилось некоторое количество Свидетелей Сингулярности, которым нравится пить со мной пиво в берлинских биргартенах… Чего еще вообще можно хотеть от завершенной карьеры преподавателя?
Это не история с хорошим концом: конца нет, все продолжается, и с этим можно ознакомиться здесь https://fiit-urfu.ru/ . Но это — история успеха; конечно, это успех в основном студентов, но также и Курултая, и мой. В любом случае, мне не за что оправдываться.
Но я хочу объяснить. Я хочу объяснить, почему, как я считаю, нам следовало делать именно то, что мы делали, а не что-нибудь другое. Какими принципами и идеями я (прежде всего я, потому что про принципы других говорить сложно) руководствовался, когда выдвигал или поддерживал одни и идеи и не поддерживал другие. Возможно, представление об этих принципах кому-то поможет строить образование в Прекрасной России Будущего или даже сингулярный анклав.
И начать объяснение я хочу с видеокурсов, конкретно — с корня «видео» и вокруг него, с технических аспектов и сопутствующей культуры. Почему видео? Откуда вообще взялась эта идея? Опять же, я здесь буду говорить про себя — у ПВЕ вполне может быть свой вижн, но я его не помню, и даже не уверен, что он когда-то по этой теме им со мной делился.
Дело в том, что с идеями видеокурсов я был, по сути, с момента их появления. Я напомню, вся эта движуха началась в 2009 году, когда MIT выложил в открытый доступ несколько своих курсов, и один из них был по робототехнике, а другой — по машинному обучению от Andrew Ng — будущего co-Founder Coursera. Это были не курсы даже, а просто записанные на видео лекции для студентов. Причем наверняка они не первые додумались это делать — собственно, даже когда я учился, на одну из лекций по физике зачем-то пришла аспирантка лектора с видеокамерой. Но благодаря брэнду MIT эта идея выстрелила и очень хорошо попала в нас.
Курс по машинному обучению я смотрел крайне невнимательно, потому что считал, что я сам с усам. А вот в плане робототехники нам со студентами безумно хотелось узнать, что же коллегам за рубежом читают. Этот курс мы запойно посмотрели с одним из студентов прямо в поезде на пути к одной из конференций. Нельзя сказать, что впоследствие мы активно применяли эти знания на практике — часть мы не поняли, а другая часть и без того работала неплохо. Но ощущение того, что мы можем получать те же знания, что и граждане первого мира, абсолютно бесплатно, было потрясающим. До сих пор университет первого мира был чем-то для меня непостижимым, казалось, что там учат на необыкновенно высоком уровне, и мы в нашей деревне — просто интеллектуальные клопы. Оказалось, что все не так уж и страшно, что разрыв есть, но он небольшой и состоит, скорее, в акцентах, чем в уровне интеллекта — в плане фундаментальной науки многие лекции, которые читали мне, были намного сложнее Ыновских.
После этого я посмотрел еще несколько гуманитарных видеокурсов. Это были Think Again (по классической логике, Walter Sinott-Armstrong & Ram Neta, Duke University), The Modern World (с совершенно шикарным Philipp Zelikov, University of Virginia), Modern and Postmodern (Michael Roth, Wesleyan University), и еще начал, но так и не закончил курс по фантастике и фэнтези от Эрика Рабкина (сейчас он уже недоступен на курсере, но его можно прослушать на Audible — Masterpieces of the Imaginative Mind: Literature’s Most Fantastic Works). Вот здесь по сравнению с российскими коллегами была уже настоящая пропасть, так понятно, связно и доходчиво никто мне ни историю, ни философию еще не объяснял — кроме, может быть, АВВ в школе, жаль, что он у нас всего 1 год вел.
Дальше я самообразование прервал, потому что началась Эра Евробота, и мне стало совершенно не до того. Но важно то, что я очень хорошо понимал, как выглядит видеокурс, который лично мне приятно смотреть — и здесь представилась возможность сделать что-то подобное.
И даже записывать видеокурсы я начал еще до Контура. Первым проектом курса было «введение в программную инженерию» или что-то вроде того. Меня откровенно достало, что студенты в лаборатории не могут нормально работать с гитом, и что этому их нигде не учат. Поэтому я решил записать курс про базовый гит сам. И не только про гит, конечно же — и про тестирование, и про SOLID-архитектуру, и про другие важные технологии, которые мы использовали.
Здесь было три вопроса. Первый — как подобрать материал. На этот вопрос я отвечу в другой главе, где буду излагать свои соображения относительно педагогики.
Второй — как записать видео, и здесь есть очень тонкая линия между «дорого» и «уродливо». Если брать профессиональный свет, профессиональную камеру и профессиональный звук — то это получается дорого. Очень дорого. Но если записывать на встроенную вебку и гарнитурный микрофон без всякого монтажа, с бесконечными «мэээ», то будет очень уродливо.
Моей стратегией было делать самое дешевое из не полностью уродливого. Тут сильно помог собственный опыт просмотра видеокурсов: я уже знал, что вызывает у меня отторжение, и этого избегал. Тут, конечно, можно было бы задаться вопросом — а вдруг каким-то другим людям это все равно покажется уродливым? На это у меня всегда был простой ответ: «мне насрать». Я руководствовался и руководствуюсь собственными представления о допустимом и прекрасном. Если бы оказалось, что это представление неверно — проект бы не взлетел, я бы потратил время и деньги попусту и решил, что видеопреподавание не для меня. Но он взлетел.
В итоге я обошелся петличным микрофоном, хорошей вебкамерой и парой накамерных светодиодных светильников. Все это вместе давало «самое дешевое из неуродливого» качество и позволяло мне записывать видео одному, без операторов, звукарей и всех остальных. Это, собственно, было единственным возможным путем, потому что записывать нужно было много. Очень много. Если бы для этого требовалось несколько человек, это было бы слишком дорого.
Третий вопрос — как видео смонтировать. Я потыкался в несколько программ и понял, что это очень, очень трудоемкий процесс. Мне очень хотелось его оптимизировать. Я вообще ненавижу рутинные задачи. Когда я делаю что-то в третий раз, я всегда задумываюсь о том, каким образом можно автоматизировать эту задачу так, чтобы больше к ней не возвращаться. Монтажный софт, который я смотрел, позволял делать произвольный монтаж. Но мне произвольный монтаж был не нужен — мне нужно было просто вырезать неудачные участки и периодически показывать то видео моей рожи, то презентацию. Переставлять фрагменты местами, добавлять анимации, накладывать эффекты — для видеокурсов это было не нужно. И я решил написать свою программу, которая бы делала только эти операции, но зато делала бы их хорошо.
Первая версия была написана вообще без пользовательского интерфейса. По задумке, во время записи я должен был нажимать на клавиатуре кнопки, в зависимости от того, удачно или неудачно я сказал очередную фразу. Программу я написал быстро, потому что по сути она была просто очень тривиальной оберткой над ffmpeg. Но вот с использованием были проблемы. Было совершенно невозможно расслабиться и читать лекцию, потому что нужно было постоянно контролировать себя и нажимать эти проклятые кнопки. Мне пришлось реально писать, дословно, все, что я собираюсь говорить, и читать это по экрану. Это был совершенный ад, в итоге, я записал только одну лекцию про гит и ушел на второй круг разработки софта.
К разработке этой я привлек студентов, и в итоге родилась вторая версия. В ней монтаж был, как и положено, отделенным от съемки, но был заточен узко под нужные задачи «вырезать лишнее и переключить с лица на презентацию», и проходил быстро. Мой знакомый, занимающийся фотографией и видеосъемкой, говорил, что монтаж занимает в шесть раз дольше, чем длина получившегося видео. У меня получилось всего два раза. Собственно, результат доступен здесь https://github.com/okulovsky/Tuto. Недавно я снова расчехлил его, когда стал записывать видео для своего канала. Как это ни странно, оно все еще работало, но использовать его я, тем не менее, не стал, потому что оно неисправимо заточено под Windows. А этой операционной системой я не пользовался уже три года и не горю желанием. В итоге я остановился на kdenlive, в которой монтаж тоже осуществляется довольно просто. Но у меня все же было проще, и режима «подпиливания краев», например, мне сейчас очень не хватает (в этом режиме я осуществлял второй проход монтажа — после нарезки на фрагменты я шел по видео в ускоренном режиме, держа пальцы на четырех клавишах, и двигал правую или левую границу фрагмента вправо или влево, чтобы не было резких звуковых переходов).
С этой системой я записал свой первый полноценный курс — AIML, Artificial Intelligence и Machine Learning. Этот предмет я читал у КН-ов на четвертом курсе, еще у физиков на пятом, читал уже несколько раз, и мне очень хотелось от него избавится. Результат мне понравился. Первая лекция об истории искусственного интеллекта — это просто вин. Последующие части про логику высказываний, логику предикатов и нечеткую логику — тоже: я многократно слышал от студентов нашего и других вузов, что этот курс очень помог им при подготовке к экзамену по матлогике. Ну и генетические алгоритмы тоже получились неплохо. А вот нейронные сети, по сути главная часть курса, были относительно свежими в момент записи, но сейчас, конечно, глубоко устарели: все программные примеры я написал сам и на шарпе — сейчас так делать никто не будет. Кроме того, нейронные сети подавались отдельно, без всякой связи с другими инструментами data science, такими как логистическая регрессия или деревья поиска, и без соответствующей терминологии о, например, K-fold валидации и прочих премудростей. По сути, этот курс не был курсом по data science — я тогда и слова-то такого не знал. Это был курс для программистов о том, как написать «искусственный интеллект» для не вполне понятных целей — вполне в русле моих научных экзерсисов. Это был последний артефакт моей деятельности в лаборатории с присущими этой деятельности элементами чучхе.
Тем не менее, курс выполнил и перевыполнил свою задачу. Во-первых, от преподавания этого курса я был теперь избавлен: на нашем факультете я просто отправлял студентов смотреть лекции, проводил консультации и принимал экзамен, а на физфаке не делал и этого: из-за идиотизма деканата физфака, там необходимо было проводить видеолекции очно, с проектора, и для этого кафедра нашла кого-то другого. Но, что гораздо важнее, этот курс показал Контуру, что я могу создавать видеокурсы, могу это делать автономно, не нуждаюсь в няньке, и, следовательно, что со мной в целом можно иметь дело.
В Контуре мы начали с записи двух семестров «Основ программирования», базового предмета, который читался на первом курсе у всех компьютерных специальностей факультета. С технической точки зрения это была уже рутина: пришел, включил свет, надел микрофон, включил запись экрана, камеру — и вперед. Так что инновации в основном обеспечивал ПВЕ, который всегда был полон идей о различных интерактивностях: мини-задачи, анки, комментарии — это все его идеи и реализации, о которых я даже мало знал поначалу, потому что все еще сидел в университете, приезжая в Контур лишь изредка.
Я, есть такой грех, в основном рассматриваю «Основы программирования» как свой личный успех, да и слушатели часто говорят о том, что это «мои» курсы, но на самом деле и ulearn, и богатый и разнообразный интерактив были очень важны. Без них курс был бы просто плейлистами на ютубе с совершенно другим откликом, так что здесь и я, и слушатели курса допускают ту же ошибку, что и с фронтменами музыкальных коллективов, атрибутируя успех им, а не музыкантам и звукарям.
В итоге, в 2014/2015 учебном году у нас уже была собственная небольшая курсера, оптимизированная под решение задачек на шарпе, и флагманский курс по программированию, плюс туда же выложили Искусственный Интеллект. Также у нас была концепция blended learning, когда видеолекции и онлайн-упражнения дополняются face-to-face занятиями по практике, и команда преподавателей: в основном из Контура, но также и кадровых преподавателей из университета — они брали группы послабее, которыми контуровцев было заинтересовать трудно.
Впоследствии мы с ПВЕ напополам сняли «Основы проектирования», и уже после этого я, снова один, записал мой opus magnum, «Научное мышление». Кроме того, ААГ записал курс Хакердома по информационной безопасности, а уже после моего ухода на платформе появились курсы по функциональному программированию, тестированию и базовой математике. Со всем этим великолепием можно совершенно бесплатно ознакомиться на сайте http://ulearn.me
Параллельно с этими процессами в университете, да что там — во всей стране — тоже пытались инициировать образовательные инновации и создать Национальную Образовательную Платформу. Происходило это в полном соответствии с законами вау-нормативной матрицы.
Была идея на самом верху о создании «всероссийского онлайн-университета», где лежали бы вообще все курсы госстандарта, и в результате все могли бы учиться дисциплинированно, единообразно, одному и тому же. Был колоссальный бюджет и дележка этого бюджета между университетами — в частности, большую часть программирования забрало себе ИТМО и какое-то время казалось, что нам нельзя будет вставить курс на нацплатформу даже без получения бюджетных денег, чтобы не создавать лишнюю конкуренцию и многоголосие. Вместо собственной разработки был взят EdX, который непропорционально долго и мучительно допиливали с помощью спичек и желудей. Как и в закупках, были стихийно возникающие, изменяющиеся и исчезающие бюджеты, под которые нужно успевать оформлять множество разных бумажек, технологических карт, концепций и всей прочей мути. Встречалось и феодальное кормление, когда некие «технические специалисты» должны быть принудительно вписаны в смету создания курса, несмотря на то, что пользы от них ноль.
В итоге получилась мертвечина. Я просматривал несколько курсов по своей области интересов и при написании этого текста тоже вернулся туда и ткнул в несколько наугад взятых видосов — все они были одинаковы: безэмоциональные, практически неподвижные, монотонно говорящие преподаватели (реально, такое чувство, будто их посадили там в этой студии на хлеб и воду, и они между строк молят о помощи); ужасные презентации, как правило статичные, содержащие огромные куски текста и формулы без вывода; отвратительный канцелярит, нагромождение имен, субстантивированных глаголов и деепричастий.
Как мне кажется, основной причиной этого было то, что все они читали с промптера — это было видно по движению их глаз. Так никогда, никогда, НИКОГДА делать не надо: и на очных лекциях (чем меньше бумажек — тем лучше, и уж в любом случае на бумажке должен быть только общий план, никак не текст, который вы озвучиваете), и тем более на видео.
Когда вы читаете текст, ваш мозг моментально отключается, и вы превращаетесь просто в магнитофон. Зритель это чувствует по интонации и отключает мозг тоже. При «живой» лекции вы вынуждены задумываться, когда формулируете что-то сложное — и по этой вот паузе, по вашей мимике, студент понимает «сейчас будет сложное», и, более того, его мозг активизируется тоже, вслед за вашим, пытаясь как бы предугадать — что же он такое дальше скажет? Вы никогда не чувствовали желание прокашляться, когда кто-то другой говорит сиплым голосом? Вот и тут так же. Лекция устанавливает контакт между преподавателем и студентом, и этот контакт необходим для успешного обучения; мы — слишком несовершенные куски мяса, чтобы передавать информацию напрямую, без социального контакта. Сохранить этот контакт в условиях, когда курс проходит в онлайне — уже гигантская проблема; но перейти на чтение с телепромптера — похерить контакт на корню.
То же самое касается презентаций. Когда преподаватель читает лекцию по-настоящему, он выводит формулы сам, прямо на месте. Естественно, он знает, куда примерно нужно идти и что должно получиться в результате, но он не помнит промежуточных вычислений и воспроизводит их вместе с вами. Когда трудно, он замедляется; иногда препод может даже «зависнуть» на какое-то время. Слизень из отдела образования сказал бы здесь, что «преподаватель плохо знает предмет», но на самом деле эти замедления и зависания формируют саспенс. Студент видит, что преподаватель завис, значит, сейчас будет что-то неочевидное, и он пытается это неочевидное предугадать — и получает инстинктивное вознаграждение, когда угадывает. А уж какое удовольствие поправить преподавателя в связи с допущенной ошибкой! Не удивлюсь, если некоторые преподаватели делают ошибки специально для подогрева интереса.
Все это добавляет в лекцию немного драматургии, в результате которой, собственно, она и становится интересной. Спонтанные отвлечения от темы, шутки, рассказы из жизни — тоже, и, опять-таки, они должны быть естественными, а не зачитанными с экрана, иначе сразу чувствуется фальшь. Естественно, профессиональный актер мог бы воспроизвести текст с телепромптера со всей нужной драматургией и эмоциями, но преподаватели — не профессиональные актеры. Поэтому вместо того, чтобы изображать эмоции, гораздо проще (и честнее по отношению к студентам) их переживать.
Мы в Контуре всегда писали вживую — я пришел к этому инстинктивно (и еще из лени, я и помыслить не мог о том, чтобы написать весь текст курса Основы Программирования!), а вот ААГ — экспериментально, там несколько человек попробовали записать тестовую лекцию по бумажке и без нее. Разница для всех была настолько колоссальна, что вопрос о написании бумажек больше никогда не поднимался.
К презентациям у меня сохранялся тот же подход, по крайней мере, на Основах Программирования: это как правило были не скриншоты, а живая Студия, в которой я запускал этот код, иногда делал ошибки, иногда получал неожиданные результаты — и тут же, в прямом эфире, объяснял, почему получилось именно так. Так можно было хотя бы частично вознаградить любителей искать чужие ошибки: заметив ее самостоятельно, они (возможно) думали про себя «но это же не сработает! Там же ошибка!» — и оно действительно не работало. Думаю, примерно половина шуток и историй из жизни была спонтанными; были, конечно, и запланированные, отмеченные в плане как, допустим, «о том, как компьютеры чуть не начали третью мировую» — просто, чтобы не забыть. Но на эти планы я смотрел довольно редко, потому что в основном помнил, что хотел рассказать, так что переходы были плавными и естественными.
Вообще, конечно, преподаватели (даже математики, даже логики) должны помнить или хотя бы чувствовать, что воспитание не до конца повзрослевших детей — во многом иррациональный процесс. Мы — социальные животные, это особенно касается молодых людей, и обучаются они так же, как и все прочие животные — за счет раппорта и контакта. Поэтому преподавание — это не только воспроизведение информации, но и некая доля актерского мастерства, кафедра — это немножко сцена, и если эти аспекты игнорировать — то получится скучно, уныло, неестественно. И на очных лекциях, и на нацплатформе.
Тут я бы хотел дать совет преподавателям, особенно молодым. У преподавателя российского университета гораздо больше возможностей сделать что-то новое, классное и интересное, чем у преподавателей в других странах — просто потому, что российское образование находится в гораздо более плачевном состоянии, и то, что в Европе уже обычно, в России все еще является передним краем инноваций. И больше, чем у представителей других профессий, потому что у преподавателя гораздо меньше, чем у, скажем, программистов, завязки на пожелания пользователей, бизнес-планы и прочую тягомотину.
Но платой за эту возможность является необходимость делать все самому. Не ждать, пока кто-то одобрит ваши планы по созданию курсов. Не согласовывать ни с кем ваши идеи по оборудованию для студии и монтажа. Не пытаться жить по принципу «утром деньги, вечером стулья». Делать клевые вещи нужно из собственного драйва и собственного чувства прекрасного. Так делал я, и точно так же делал, например, БМВ в ходе своей революции.
Да, это риск. Да, вы можете потратить много усилий впустую. Но альтернатива — это прозябание в вау-нормативной матрице. И эта матрица даже когда-нибудь решит за вас, какой вам курс записывать, в каком формате, какие типы заданий добавлять и как свет поставить, но результатом будет отстой, который выпускает Национальная Образовательная Платформа.
Соответственно, я рекомендую вам поменьше слушать окружающих и побольше ориентироваться на свое чутье, делать смелые эксперименты, и быть bold. Это в общем и целом та же рекомендация, которую можно услышать на разных бизнес-тренингах, и это правильно: и в бизнесе, и в образовании, и в науке ценится одно и то же, инициатива и чутье. Но по сравнению с бизнесом преподавание несет гораздо меньше рисков — в конце концов, по меткому выражению Дэниса Прэгера, «Universities are the only place on Earth where bad ideas have zero consequences». Прэгер говорил о том, что это приводит к заполнению университета плохими идеями, и в среднем он прав, и это еще одна причина того, что у человека выше среднего больше шансов на успех, чем в бизнесе.
Конечно, для такой стратегии нужно, чтобы университет был не слишком зарегулирован — и здесь я хочу в очередной раз поблагодарить и деканат, и кафедры за то, что не мешали нам работать. Это долгое время было стратегией нашего деканата (надеюсь, так будет и впредь), это принесло им множество головной боли и работы по разрешению конфликтов, но зато мы двигались вперед.
И я всегда придерживался этой стратегии. Я никогда не читал никаких учебников по педагогике (считал и считаю ее лженаукой в целом), не интересовался, что другие люди думают о моей деятельности (кроме Курултая), совершенно игнорировал оскорбленные чувства, уязвленные самолюбия и попранные святыни. Уверен, что многие люди на факультете в результате в результате считали меня человеком в высшей степени неприятным — но зато. Мы. Двигались. Вперед.
Зачем? Из любви к искусству. Из восхищения той магией, что принуждает компьютер к подчинению программисту, из страсти поделиться этой магией с другими. Из предвосхищения Сингулярности. Из религиозных, в сущности, причин.
И в моем случае Сингулярность вознаградила меня сторицей, причем, в отличие от других религий, прямо сейчас, а не после смерти.
Во-первых, я получил возможность записать курсы такие и так, как я хотел. У меня была полная, практически ничем не ограниченная свобода. Я выслушивал критические замечания по поводу того, как нужно строить материал, и иногда даже соглашался, если критика действительно была обоснованной, но последнее решение всегда было за мной. Не то, чтобы было много попыток как-то вмешаться в творческий процесс. В нашем Курултае было очень четкое осознание той же заповеди, что действовала в лаборатории: «уверен — делай», никто не пытался насадить свое мнение по поводу чужой задачи на того, кто эту задачу делал — собственно, поэтому у нас никогда не было серьезных скандалов. Но для того, чтобы такая свобода была, должно быть сначала доверие к этому вот «уверен», чтобы окружающие понимали, что ты действительно «уверен», а не говоришь, будто «уверен», ради каких-то карьерных, финансовых или личных интересов. Опять же, мне кажется, что курс AIML, который был снят еще до моего трудоустройства в Контур, обеспечил очень высокую цену моего «уверен».
Во-вторых, вместе с курсами прилагалась и власть над учебным процессом ФИИТов. Все свои претензии по поводу засилья математических фундаменталистов, чтения архаичных материалов по желтым бумажкам, требований рукописных конспектов и прочих диких практик я мог наконец высказать. Здесь свободы было меньше, чем в случае работы над курсами, и в любой идее все равно нужно было сначала убедить Курултай — но убеждать Курултай было гораздо проще, чем Ученый Совет или факультетский Classe Politique, так как Курултай был существенно более открыт к логической аргументации и почти не принимал в расчет различные избяные факторы. И затем уже совместно с Курултаем можно было давить на Classe Politique существенно сильнее, чем раньше, когда я был просто каким-то одним преподавателем. О результатах этих реформ я, конечно, еще буду обстоятельно рассказывать.
Ну и деньги, конечно. Куда без них. Как я уже сказал, три года работы в Контуре сопровождались доходом, который позволял мне делать все, что я хочу, и не оглядываться ни на грантовые программы, ни на университетских коровожаб.
У видеокурсов было, однако, и менее позитивное следствие — в результате я кончился как преподаватель. Это с одной стороны неплохо, потому что четкое осознание этого факта помогло мне выкорчеваться уже, наконец, из образовательной деятельности, а заодно и из России, и открыть новую, интересную главу в моей жизни. Тем не менее, о чем-то я жалею.
Во-первых, я жалею о потере контактов с молодыми людьми, эмоциями которых я интенсивно питался. Дело в том, что уже упомянутый социальный контакт с преподавателем работает в обе стороны. Студент может прочувствовать работу мысли преподавателя на лекции, и тем самым научиться думать тем же способом, что и преподаватель. Я же мог прочувствовать эмоции, такие как восторг от решенной задачи, радость от преодоления трудностей новой технологии, ощущение подвига при завершении проекта, не решая, не преодолевая и не завершая.
Потому что со временем чувствовать такие вещи становится все сложнее: опыта слишком много, реальных вызовов все меньше и меньше — по сути проекты разбиваются на две категории, «нормально, работаем в плановом режиме» и «очевидно нереализуемое безумие». Sweet spot на границе становится все меньше, и я считаю, что это очень плохо, потому что без вызова, восторга, преодоления наступает ментальная старость и человек превращается в унылого джейсоноукладчика, выгорает. Чтобы избежать этого, нужно либо резко менять профессию, либо питаться эмоциями тех, для кого еще все в новинку.
Тут, кстати, студентам нужно понимать, что вообще-то элемент обмена в их обучении — это совершенно нормально. Преподаватель всегда получает что-то для себя, с первобытных времен, когда старый мудрый питекантроп обучал молодых делать копья просто потому, что они взамен обещали принести кусок мамонта пожирнее. Идеалистический нонсенс о преисполненном любви к человечеству преподавателе — это сказки для гутменшей. Поэтому, собственно, взятки и студенческо-преподавательский секс так распространены. Так что мои студенты еще легко отделались, всего-то я немного пообедал их эмоциями, не страшно, организмы молодые, здоровые, произведут еще.
Во-вторых, мне жаль потерянной сцены. Стояние за кафедрой, написание формул на доске фломастером, а еще лучше — мелом, контакт с аудиторией, озвучивание каких-то случайно приходящих в голову анекдотов в момент, когда видишь, что аудитория устала — это отдельный драйв и отдельное удовольствие.
Видеолекции уже давно стали большим, чем инструмент обучения, большим, чем культурный феномен и мода. В дискуссиях вокруг образования видеолекции, и, шире, технологии удаленного образования, становятся чуть ли не life-changing фактором, который, как всегда водится в таких дискуссиях, трансформирует, потрясет, позволит, и в итоге мы окажемся в восхитительном новом мире сверхобразованных людей. Я думаю, в немалой степени интенсивность этих фантазий обусловлены общим культурным бэкграундом публики, которая в университетах работает: по меткому выражению Bill Maher, «Liberals see more school the way Republicans see tax cuts — as the answer to everything».
Я бы хотел досыпать в эту дискуссию аргументов как человек, который, с одной стороны, всем этим непосредственно занимался, а с другой — от современного левого либерализма очень далек.
С одной стороны, бесспорно: хорошие видеолекции с правильно подобранным материалом, с адекватными презентациями, с рассказывающим, а не читающим, лектором, который достаточно харизматичен и либо научился в драматургию, либо он природы ей владеет — это абсолютный вин. Они реально полезны и реально меняют некоторые правила игры. Например, мне в карьере очень существенно помог курс «Машинное обучение и анализ данных» (https://ru.coursera.org/specializations/machine-learning-data-analysis), с его помощью я быстро проапгрейдил свой сомнительно-чучхеисткий опыт с нейронными сетями и смог с легкостью проходить собеседования в Германии. Если вдуматься — вот как бы 10, 20, 30 лет назад я, уже давно закончивший магистратуру и даже аспирантуру, смог бы добиться этого? Совершенно никак.
Для студентов видеолекции тоже являются вином, мы проводили такие опросы, абсолютному большинству из них нравится слушать лекции в комфортном ритме, отматывать назад, делать это в удобное время, и прочее. Видеолекции уничтожают предэкзаменационные консультации как вид деятельности, превращая их просто в небольшой сеанс успокоения невротиков а-ля «нет, я не буду заставлять вас пересказывать наизусть фрагменты лекций», они упрощают обсуждение и совместное обучение (можно слушать преподавателя небольшим коллективом, и, как только захотелось что-то обсудить, поставить его на паузу и обсуждать, сколько влезет). Решение задач на сайте, анки, контрольные вопросы тоже позволяют закрепить материал «не отходя от кассы», и, вероятно, как-то помочь начать программировать тем, кто раньше этого вообще не делал — потому что для написания первой программы не нужно ничего устанавливать, скачивать или компилировать, первую программу можно написать в текстовом поле прямо на сайте.
Для организаторов обучения это тоже вин — раньше всегда был вопрос о сильной спайке дисциплины и лектора, в результате чего автобусное число практически любого курса было равно единице. Сейчас это не так: меня в университете нет уже четыре года, но я по-прежнему веду C# и Научное Мышление и до сих пор, судя по всему, являюсь частью факультетской культуры, по крайней мере, мемы со мной до сих пор делают.
Однако из всего этого совершенно не следует леволиберальный посыл о том, что «вот сейчас мы быстренько все навалимся, поназаписываем видосов, и после этого образование будет как-то само по себе работать, в автоматическом режиме производя высококлассных специалистов», который вполне можно заметить в той же нацплатформе.
Во-первых, как это ни странно, хорошо работают только хорошие лекции. Если просто записать какие-то лекции у людей, к которым и очно-то ходили только из-под палки — результата не будет. И нужно не всем сестрам по серьгам раздавать, чтобы каждый записал видеокурс и никому не было обидно, а искать талантливых людей и вкладывать в них много денег и поддержки, чтобы вопросы монтажа, света, обработки видео решались легко, чтобы преподаватель мог просто прийти, записаться и ни о чем больше не думать, особенно — о сметах, планах и прочей норме.
Понятно, что талантливых людей мало, искать их сложно, а еще сложнее отличать их от проходимцев — у нас были кейсы, когда некоторые преподаватели обещали нам мегавидеолекции с концептуальной переработкой материала, но в итоге после первых же проб получалось такое говно, что и речи о продолжении быть не могло. Наверное, если хорошенько постараться, то можно закрыть более-менее все учебные дисциплины, существующие в Российских вузах, силами преподавателей 20–30 крупных университетов. Но постараться придется изрядно, не так, как старается нацплатформа.
Гораздо большая проблема — в обновлении курсов. Это беда. Тот же курс по шарпу откровенно устарел. И самое ужасное, что он устарел не потому, что в нем какая-то часть лишняя или какой-то не хватает — это было бы легко исправить, выкинув и перезаписав отдельные куски. Нет, он обветшал, целиком, потому что синтаксические конструкции, в том числе базовые, которые были тогда, сейчас уже не используют, пишут по-другому. А они там повсюду, еще везде интерфейс старой студии, фреймворк тоже старый… Если курс не переснять, то это со временем станет просто комично, мы по сути с этим видеокурсом окажемся в том же положении, что преподы технических специальностей УПИ, которые по своим учебникам читают описания механизмов и устройств, которых уже и в музеях-то отыскать проблематично.
А переснимать трудно. Во-первых, это просто тяжелая работа. Продумывание планов лекции, примеров, съемка этих дублей бесконечных, когда какую-нибудь херню ляпнешь и приходится снова говорить — я, честно говоря, как вспомню, так вздрогну. Мне очень нравится результат, но его достижение было неприятным. Да, этот процесс можно существенно улучшить командой ассистентов и методистов, но даже так, я бы на него второй раз не подписался.
Во-вторых, будет тяжело из-за того, что это уже не ново. Я во многом выезжал на ощущении классности происходящего: «мы создаем лучший в стране курс по основам программирования!». Пересъемка курса со свежими примерами — занятие бесконечно более унылое, по крайней мере, для меня; это такая работа, которую делать объективно нужно, но которая не заводит и не вставляет. Есть люди, которые хорошо справляются с такой работой, но в них, по моим наблюдениям, не очень много задора, а значит, и тональность лекций может получиться другой.
Еще есть одна долгосрочная проблема, порождаемая видеолекциями — не вполне ясно, откуда возьмутся преподаватели через 10–20 лет. Публичные выступления — это, конечно, талант, но также опыт, без которого талант не разовьется. Нельзя просто пойти и начитать университетский курс. Для хорошего результата нужно поработать преподавателем хотя бы пару лет, а лучше больше, и в этом смысле университет дает очень хорошую возможность: начинают прошлогодние магистранты с каких-нибудь практик или спецкурсов, на этой стадии большинство и останавливается, но некоторые со временем получают в ведение обязательные курсы по специальности, а уже потом — поточные лекции, сообразно, собственно, с ростом лекторского мастерства. По себе знаю, мои первые лекции были совершенно ужасны, и я очень сочувствую людям, которые их посещали. Но если все лекции будут «видео», если не нужно будет постоянно искать, кому бы поручить лекции, преподаватель которых от них устал или попросту умер, а можно просто взять видеокурс из другого университета — то неясно, откуда новое поколение преподавателей может возникнуть. Да, есть профессиональные конференции, но этого недостаточно, там и формат другой, и аудитория.
Все эти факторы явно препятствуют достижению вот той восхитительной картинки, когда лекции сняты обо всем, студенты обучаются автономно, и можно расслабиться и потягивать коктейли. Пока что возникает ощущение, что Новый мир откладывается, сквозь его мираж проступают знакомые контуры борьбы отдельных личностей с вау-нормативной матрицей: по некоторым предметам будут сняты яркие, интересные, вкусные видеолекции, потому что повезло с командой курса; по другим же будет монотонное бормотание на нацплатформе, которое, во-первых, изначально несет мало полезной информации, а во-вторых, даже ту информацию, которая все-таки в них есть, студенты не усваивают из-за формата. Но с нормативной точки зрения все будет работать как нужно: студенты на сайт заходят, видео просматривают, на вопросы как-то отвечают, и вроде бы процесс обучения идет. Так что видеолекции сами по себе не обязательно приводят к хорошим результатам: в руках совковых бюрократов они лишь усиливают вау-нормативные тенденции и сваливают образование в бездну быстрее; в руках же пассионарных профессиональных людей — открывают новые возможности. Так что дело, как всегда, не в технологии самой по себе, а в людях, которые ее используют и в культуре этих людей. Об этом, собственно, весь matmex.zip и пишется.
Я очень надеюсь, что пассионарные технари пойдут дальше по пути совершенствования технологий и решат упомянутые выше проблемы для себя. Я вижу это так: методист начитывает аудиоматериал с выражением, после чего это бы переводилось в привычный студентам голос и привычную рожу с выразительными движениями бровями в нужных местах. В идеале, студенты еще и выбирать бы могли, какой из лекторов им сегодня будет программирование читать, Джон Сноу или королева Серсея. Это бы уже было великим прорывом, писать только звук гораздо проще, чем звук и изображение вместе, там нет требования к позе (например, стоя получается живее и выразительнее, чем сидя, но это физически тяжелее), нет освещения этого дурацкого, нет требований к одежде (вы бы знали, как я ненавижу пиджаки и как меня они меня бесили на съемках Научного мышления!), вообще для начала студии нет, можно где угодно писать, был бы микрофон хороший. Но еще большим прорывом стала бы, конечно, система, которая из план-конспекта разворачивала разговорный текст с правильными интонациями — тогда бы можно было редактировать усилиями нескольких человек, сколько угодно переставлять местами фрагменты, и так далее. Я думаю, в перспективе это все появится, и тогда технари смогут окончательно отказаться от поисков или выращивания харизматиков для образовательных (и других тоже) целей.
Еще более опасное развитие идей видеолекций — это полностью дистанционное образование. В этих фантазиях человек из любой деревни может выучиться на любую профессию, был бы только компьютер и интернет, нет никакой предвзятости и социального расслоения, нет всех этих логистических сложностей, связанных с аудиториями и необходимостью собрать в них людей в одном месте в одно время. Преподавателю тоже замечательно — можно работать откуда-нибудь из Тайланда, ну или из своего огорода, как ему вздумается. Сплошной ненапряжный кайф.
Здесь дистанционное образование вливается в хорошо проработанный нарратив о «цифровых номадах», о том, что социальные контакты — это некий животный пережиток, от которого победивший разум вскоре освободится, о роли интернета как «всемирной сети, связывающий разных людей, как бы далеко они ни были». И, как часто бывает в таких случаях, корни этого нарратива лежат в Новом Времени, когда путешествие из Европы в Америку перестало быть захватывающим приключением и превратилось в скучное мероприятие благодаря паровым двигателям, а телеграф и телефон сделали возможным общение на расстояние. Люди считают, что эти процессы монотонны, что они будут и дальше естественно продолжаться за счет технологий, причем чем дальше, тем больше пользы человечество из этого вынесет. Пандемия коронавируса внесла еще больший импульс в эту веру, я в своей ленте постоянно нахожу соображения вида «пандемия показала, что вовсе не обязательно ходить в университет, чтобы чему-то учиться, все есть в Интернете».
Я с этим совершенно не согласен: мне кажется, хорошо видно, что это противоречит всему, что я говорил раньше, о важности социального контакта для обучения. И в коронакризисе я вижу скорее подтверждение своей точки зрения. Преподаватели не получают удовольствия от работы, не чувствуют эмоциональной отдачи, возрастает трудоемкость самых элементарных вещей — и некоторые чувствуют выгорание уже через пару месяцев. Студенты же просто перестают понимать, что именно они изучают, зачем, и изучают ли. Для всех участников процесса возникают многочисленные шумы и задержки в коммуникации. Ты хочешь что-то сказать? Включи микрофон. Хочешь поспорить? Сначала пойми, кто будет говорить следующим. Хочешь показать на вон ту ошибку в формуле? Ну уж нет, что это за дикости, нечего тут пальцами тыкать, надо по-нормальному, «на предыдущем слайде во второй строке сверху, правее, левее, еще левее, да». Дело доходило до совершеннейших курьезов, преподаватель мог полпары читать лекцию и не замечать, что у него выключен микрофон. Все это делает коммуникацию труднее, и, так как она изначально не особенно приятна (учиться все же тяжело), все сходит на нет.
Выиграли от этой цифровизации те студенты, которые и до пандемии не желали ничего изучать, а хотели диплом, и те преподаватели, для которых главным было отбубнить свои часы и получить зарплату. Иначе говоря, в коронакризис победила норма. По сути, усугубилось неравенство между теми студентами, которые учатся в приличных местах, и теми, кто обучается в плохих вузах или интернете.
Понятно, что культурный посыл онлайн-будущего очень силен, просто так он не сдался и все списал на временное несовершенство технологий. Частично эти претензии оправданы: да, есть нехватка компьютеров и ненадежность каналов связи; да, есть очевидные проблемы с использованием компьютеров преподавателями; да, софт, разработанный университетами, ужасен, и с ним еще как-то можно смириться, если использовать его, как БРС, раз в семестр на сессии, но каждый день — ни в коем случае. И да, профессионального софта для удаленной работы это касается тоже, пусть и в меньшей степени.
Эти проблемы можно со временем решить, но они — не главные, они просто с одной стороны наиболее заметные, а с другой — их можно безопасно критиковать, не разжигая эмоционально опасный диалог об удаленке в целом, который невротизированными будет истолкован как «преподавателей хотят убить коронавирусом». Главным, я считаю, является усложнение коммуникации. Это касается и удаленной работы в целом, но там хотя бы люди взрослее и автономнее (а если нет, то начинаются проблемы — у джунов, на онбординге), плюс какое-то количество коммуникации изначально было избыточным, и падение качества здесь было не особенно страшно. Но и то, ущерб для совместных проектов, для творчества, для исследований — чувствуется. В образовании же это оказалось фатальным, и лично у меня есть ощущение, что по всему миру постепенно укрепляется точка зрения о том, что как минимум год просто вычеркнут из образовательного процесса, и потери от этого страна будет расхлебывать еще десятилетия. Вопрос лишь в том, был ли коронавирус достаточно ужасным, чтобы оправдать это.
Я полагаю, тут нужно просто подождать, пока история с короной, наконец, утрясется, и можно будет посмотреть на ситуацию со стороны, чтобы сделать объективные и спокойные выводы — потому что на Западе, источнике всех этих нарративов, люди до сих пор бьются в истерике и ходят в магазины вот так:
Я бы хотел поговорить о неком принципиальном отличии нашего подхода к проблеме от подхода онлайн-фантазеров.
Мы никогда не решали мировые проблемы. Мы не пытались обеспечить всеобщее равенство, мы не преследовали цель, чтобы каждый смышленый деревенский мальчуган мог стать программистом за год, зайдя на uLearn; мы не пытались отправить преподавателей в цифровое номадство и уж точно не ставили цель борьбы с мировыми катаклизмами. Честно говоря, я не помню ни одного раза, чтобы на Курултае была дискуссия в этом направлении.
Мы решали проблемы конкретные. Мне было понятно, что читать из года в год один и тот же курс я не люблю, я знал это еще со времен курса по искусственному интеллекту. Более того, я хорошо чувствовал перспективу, что читать одно и то же придется еще и каждую неделю, потому что аудитории, куда можно уместить все компьютерные группы факультета, в природе не существовало. Контуру, полагаю, было понятно, что я с ними и с университетом не навсегда, и что эту проблему нужно решать заранее. Кроме того, им было понятно, что одним матмехом ограничиваться не стоит, что есть еще радиофак, и много университетов в других городах.
Мы, в полном соответствии с инженерными заповедями, чинили то, что сломано, или то, что скоро сломается, но не то, что хорошо работает. Поэтому, собственно, наши онлайн-активности всегда проектировались в первую очередь как приложение к университетскому или корпоративному образовательному процессу, а полностью удаленный сценарий использования если и обсуждался, то мельком. Мы изначально планировали blended learning: ulearn должен был дополняться очными практическими занятиями, где можно и лекции обсудить, и другую точку зрения на вопрос представить, и обратную связь собрать, и индивидуально по стилю программирования поговорить, и все остальное. Когда мы начали распространять курс в другие города, первым вопросом всегда было «кто будет вести практики», поэтому новые локации курса возникали вокруг университетов или филиалов Контура.
И я настаиваю на том, что такой подход правильный. Эксперименты в области образования должны быть, но не по философской методике, а по инженерной: берем механизм, меняем в нем один-два узла, адаптируем остальные части к изменениям, и смотрим, как оно едет. Философские эксперименты, где мы выходим в чистое поле и начинаем воображать себе идеальный мир, каким мы его хотим видеть, и после этого пытаемся понять, как в нем должен выглядеть автомобиль, я не ценю: по задумке экспериментаторов, в их результате должен получаться ховерборд или летающее такси, но на практике подозрительно часто получается повозка, в которую запряжен осел — просто потому, что при таком подходе не учитывается опыт предыдущих экспериментов, все создается усилиями одного разума, а они весьма ограничены.
