А ты кто такой?

Case study

Начну с описания проблемы, которая меня побудила написать этот текст. На курсе “Научное мышление” существует такой вопрос:

Представьте, что вы стали участником игры, в которой вам нужно выбрать одну из трёх дверей. За одной из дверей находится автомобиль, за двумя другими дверями — козы. Вы выбираете одну из дверей, например, номер 1, после этого ведущий, который знает, где находится автомобиль, а где — козы, открывает одну из оставшихся дверей, например, номер 3, за которой находится коза. После этого он спрашивает вас — не желаете ли вы изменить свой выбор и выбрать дверь номер 2? Увеличатся ли ваши шансы выиграть автомобиль, если вы примете предложение ведущего и измените свой выбор?

Поскольку эта задача порождала большое количество дилетантского баттхерта, она была дополнительно снабжена FAQ следующего содержания:

В задаче про козу явно ошибка…

Нет. Это известный парадокс Монти-Холла.

Но послушайте! Ведь [далее произвольный текст, из которого следует, что в задаче про козу ошибка]

Отвечаю, даже не вдаваясь в детали вашего возражения — нет. Парадокс Монти-Холла описан в учебниках, энциклопедиях и другой литературе. Каково бы ни было ваше возражение, его правильность означала бы, что во всех этих источниках — ошибки. Вероятность этого микроскопическая по сравнению с вероятностью того, что вы что-то не понимаете в теории вероятностей. Поэтому вам лучше внимательно прочитать статью про этот парадокс в википедии, например, и попытаться ее понять.

Однако, результатом этого стало лишь смещение дискуссии из псевдоматематической плоскости в философскую, примерно вот так:

Что если во всех источниках парадокс Монти-Холла — ошибка? Ведь, исходя из вашего же курса и ссылок на Декарта, у любого человека есть право “хоть раз в жизни усомниться во всем том, в чем найдем хотя бы малейшее подозрение недостоверности”. Перефразируя того же гения, могу сказать — я сомневаюсь, следовательно существую)

Или вот так:

“во всех источниках всех авторов есть ошибка весьма мала” очень даже спорно. Все мы в детстве при насморке грели нос, так говорили все врачи так писали многие авторы. и что сегодня? а сегодня это нельзя и вредно. мнение большинства не 100% верный результат. Как там в философии уже не помню говорилось: что любое знание стремится к его опровержению. Это по поводу фразы. не про парадокс. Парадокс занятный очень.

Меня очень раздражает эта тема, мне кажется, что она является одним из основных источников проблем в российских науке и инноватике, и поэтому я хочу адресовать ее подробно.

Основной вопрос

Во-первых, сомнения могут быть конструктивные и неконструктивные. Конструктивные — это когда вы доказываете, что объект вашего сомнения неверен, и в результате этого получаете надежное, рациональное основание делать по-другому. Неконструктивное же сомнение — это когда вы просто делаете не так, как предписано, без каких-то специальных обоснований.

И действительно, в случае прогревания носа стратегия неконструктивного сомнения была бы полезна. Но полезность такой стратегии нужно оценивать не в контексте “заведомо неправильных рекомендаций” (задним числом все умные!), а в контексте “всех рекомендаций вообще” — ведь вы не знаете, какие из них правильные, а какие нет, в лучшем случае у вас есть некое смутное ощущение, которое неизмеримо и малорелевантно. Так вот, в этом расширенном контексте отказ от прогревания носа соседствует с уринотерапией, керосинотерапией и прочими прелестями народной медициной, и понятно, что результат такой стратегии скорее вредный.

Перейдем к конструктивному сомнению, т.е. такому, когда вы все-таки пытаетесь разобраться в вопросе и рационально опровергнуть рекомендацию. Здесь есть два варианта: опровержение может быть попроще или посложнее. В случае с парадоксом Монти Хилла опровержение, существуй оно, было бы, скорее, попроще: формальное доказательство этого парадокса занимает едва ли страницу, следовательно, опровержение, если бы оно существовало, было бы еще меньше — просто указание на номер строки и контрпример к логическому переходу.

В случае с прогреванием носа опровержение гораздо сложнее: опровергнуть подобное можно только экспериментально, нужно набрать больных людей, провести с частью из них процедуры, посчитать всю сопутствующую статистику, нужно что-то сделать с эффектом плацебо и нонцебо, потому что заменить прогревание сахарной таблеткой вряд ли получится, слишком уж процедура чувствительная, нужно учесть долгосрочные побочные эффекты — словом, тут объем результирующего текста приближается как минимум к кандидатской диссертации.

И, соответственно, возникает два вопроса: к опровержениям попроще — “почему этого до сих пор никто не сделал?”, и к опровержениям посложнее — “кто я такой, что у меня получится?”. Опять-таки, поскольку заранее непонятно, с каким из опровержений вы имеете дело, эти вопросы сливаются в один: “кто я такой, что у меня получится то, что раньше не получилось у других?”. И вот до тех пор, пока вы не научитесь на этот вопрос отвечать, ваше сомнение не может стать рациональным, оно будет оставаться в категории “смутных ощущений”.

Вопрос подобный очень хорошо обоснован и философски, потому что следующие декартистским призывам сомневаться во всем почему-то отказываются сомневаться в своей способности к рациональному сомнению. А следовало бы, и “основной вопрос” именно таким самопримененным сомнением и является.

Какие на этот вопрос возможны ответы?

Бредовые ответы

Во-первых, это, безусловно, “они дураки, а я умный”. Тут, в общем, все понятно, это как правило в лучшем случае проявление эффекта Даннинга-Крюгера, а в худшем — бред величия, и оно с рациональностью не имеет ничего общего. Кроме того, в целом не следует преувеличивать роль личности в научном прогрессе. В 20-м уже веке я уже не знаю серьезных прорывных открытий, которые были бы сделаны в одиночку, и которые бы не пытались повторить современники, причем попытки эти были успешными, просто немного запаздывающими. Примеров масса, это и радио, и лампа накаливания, и любой закон, название которого состоит из двух-трех фамилий.

В целом, этот пункт можно обсуждать серьезно только если у вас есть какое-то очень вещественное свидетельство ваших выдающихся способностей — и нет, ни победа в олимпиаде по природоведению города Мухосранска, ни решение кроссвордов на время, ни золотая медаль в школе такими не являются. Вот если вы, скажем, кандидат наук, и вас случайно забросило на какой-нибудь остров с аборигенами, и вас не сожрали сразу же, а вместо этого объяснили некую проблему, которую старейшины веками не могли решить — вот тогда да, у вас есть определенные шансы. Но такой сценарий крайне редок.

И, кстати, из вот этого пункта вытекает ценность всех этих дипломов, сертификатов и степеней и авторитетов — они в первую очередь дают вам осознание того, сколько еще людей в мире примерно вашего уровня, и возможность оценить шансы своего успеха в деле, за который другие люди уже брались.

Второй вариант: “они неудачники, а мне повезет”. Тут тоже преувеличение, только на сей раз — роли случайности. Да, некоторые открытия были сделаны случайно: такие истории ходят про каучук и про пенициллин, честно говоря, не знаю, насколько правдивые. Но нужно понимать, что на самом деле это “неслучайная случайность”. Когда в мире множество лабораторий, в которых стоят пробирки с разными веществами, горелки, чашки Петри — это просто вопрос времени, пока у кого-то не получится, в результате случайности или просто перебора. Поэтому если вы думаете над проблемой, решение которой было потенциально возможно несколько десятилетий, но не произошло из-за “случайности” — то скорее всего эти размышления тщетны.

И, наконец, “они все охвачены заговором, а я независимый исследователь”. И снова, заговоры действительно случались. Сейчас активно обсуждается, например, “заговор сахаропроизводителей”, сводящийся к тому, что порядка 96% исследований влияния сахара на здоровья были оплачены компаниями, которые выпускают сахар или сладкие продукты. Но лично вы с этим сделать вряд ли что-то можете: в противном случае вам бы уже предложили вступить в долю. Если таких предложений не поступало, значит, либо ваши способности вряд ли позволят вам справиться с проблемой, либо заговор не такой уж и всеобъемлющий, следовательно, кто-то уже выполнил независимое исследование, и вам достаточно его найти, а не сомневаться.

Первый разумный ответ

С бредовыми ответами понятно, но возможны ли какие-то разумные ответы на этот основной вопрос, “кто я такой, что у меня получится то, что раньше не получилось у других?”. Безусловно.

Например, у вас действительно может быть что-то, чего не было у других исследователей. Например, оборудование — некоторые физические открытия были просто невозможны без Большого Адронного Коллайдера, но когда его построили, эти открытия выросли как грибы после дождя. Или, например, данные. Множество открытий в области ИИ пришло именно оттуда — когда Google, Facebook и прочие накопили терабайты релевантных данных, которых раньше не было. Или, например, методика. Есть известный пример Robbin’s Conjecture, задачи, которую годами не могли решить математики, но потом на эту задачу натравили автоматический прувер, и он ее решил. Или, например, проблема кровопускания, которую делали все в Европе до тех пор, пока кто-то не применил научную методику, не сравнил кровопускание с постельным режимом и не обнаружил, что последний эффективнее.

Но тут есть два момента. Во-первых, если у человека есть оборудование, данные, или методика — то он как правило может очень конкретно их назвать. Не бывает такого, что у вас есть полезный терабайтный датасет, и вы не знаете, что в нем находится, где он лежит и как называется. Поэтому, если вы не можете внятно сформулировать название вашего преимущества — у вас его нет.

Во-вторых, вокруг любого такого объекта — оборудования, данных, методики — немедленно начинают роиться ученые, толкаясь локтями. И как только изобретают, скажем, автоматический прувер, его оптом применяют вообще ко всем открытым проблемам, генерируя всплеск научных статей на тему “доказательство X с помощью прувера с подходом Y” — и поэтому через некоторое время, когда хайп спадет, можно быть уверенными, что открытых проблем, которые можно решить таким способом, не осталось. То есть фонтан научного знания быстро иссякает, приходится строить всякие механизмы для его выкачивания — и вот когда месторождение уже застроено так, что не пройти, обычно о нем узнают диванные обыватели и пытаются припасть к давно исчезнувшему фонтану.

Я еще раз хочу повторить очень хорошую метафору, которую я озвучил здесь https://medium.com/@yuri.okulovsky/matmex-zip-trilogy-innovator-672c9c1d67df :

Многим людям почему-то кажется, что мир, который их окружает, полон неких трещин, которые другие по великой глупости (или из-за того, что они “рабы системы”) не замечают, а вот я такой умный замечу, хакну и буду получать ништяки, ни хрена не делая.

Я сейчас просто хочу поделиться одним демонстрационным случаям, который на днях произошел. Друг, возвращаясь ночью на метро, зашел в вагон и обнаружил, что все места заняты, некоторые люди стоят, но вдалеке виднеется аж сразу четыре пустых сидения. Он немедленно ломанулся туда, и обнаружил между сидениями огромную лужу рвоты. Все вокруг засмеялись, и на следующей остановке друг понял, почему они смеются — двери открылись, и снова кто-то воодушевленно устремился к свободному месту. И на следующей остановке произошло то же самое.

Вот это очень хорошая картинка, которая демонстрирует обывательское участие в науке, в инновациях, в здравоохранении, в бизнесе и во многих других областях. Если вам кажется, что весь вагон — идиоты, и просто так стоят, не замечая четырех свободных сидений — то очень возможно, что это не они идиоты, а просто вы не пока замечаете огромную лужу рвоты.

Второй разумный ответ

Что же тогда делать? Месторождений мало, к ним не протолкнуться из-за конкуренции — как же тогда реализовать свою тягу к рациональному познанию? К счастью, есть также второй, более скромный ответ — достаточно простую проблему могли не решить потому, что она не существовала или не была никому интересна. Ну, например, как оптимально доставлять пиццу в Берлине? То есть, конечно, задача о том, “какие оптимальные пути доставки чего угодно где угодно” людям в голову приходила. Но она очень сложная, в ней очень много параметров, ответы, скорее всего, будут очень сильно отличаться в зависимости от типа товара, от местности, от характера спроса и так далее. Например, в Берлине ее возят, внезапно, на велосипеде, но в Екатеринбурге нельзя было бы возить ее на велосипеде, потому что там ни велодорожек, ни разметки, ни вообще возможности проехать на велосипеде, тем более зимой. С другой стороны, мебель вы уже не увезете на велосипеде даже в Берлине. А, например, с товарами для дома нет особой срочности: если пицца обычно нужна прямо сейчас, то средство для мытья посуды уж как-нибудь подождет до завтра, и это будет оптимальный путь, хотя и не самый быстрый.

То есть здесь масса параметров, поэтому большой вопрос либо неразрешим, либо неразрешен. Маленький же может прийти в голову только компании, которая доставляет именно пиццу, и именно в Берлине, и при этом имеет достаточный оборот чтобы этим вопросом озадачиться. И понятно что еще 10 лет назад такого не было, потому что доставка не была развита так хорошо.

Таких маленьких, но актуальных вопросов очень много и становится все больше: лучшая стратегия продвижения конкретного товара в конкретной аудитории, стратегия найма сотрудников колл-центра в конкретной организации с учетом ее специфики, закупка шмоток для конкретного рынка в конкретный год, и т.д. Многие эти вопросы возникают вот только сейчас, потому что раньше либо не было достаточно большой проблемы, либо не было оборота, либо не было накоплено достаточно данных.

Вы, наверное, уже догадались, что я занялся бессовестным продакт-плейсментом своей области — data science. И действительно, в моем случае это решение стало отличным способом практиковать научное мышление, сомнения, рациональность и т.д. Большая наука мне не очень нравится, там слишком компетативная атмосфера, и из России по многим причинам ( https://medium.com/@yuri.okulovsky/matmex-zip-trilogy-professor-bf38b70134f6 ) сложно успешно конкурировать с иностранными коллегами. Кроме того, я в целом не люблю закапываться во что-то глубоко, мне больше нравится горизонтальная компетенция, а не вертикальная.

Но нужно понимать, что “data” здесь вовсе не обязательна. Это может быть и чистым менеджментом, внедрением практики X в процесс Y и ее влияние на KPI Z, и вся “data” часть здесь будет сводиться к вычислению Z, это может сделать аналитик или вы сами в Excel.

Такой “microscience” — это прекрасная альтернатива науке. Это та область, где вы можете прийти в компанию, и обнаружить, что проблему не решал вообще никто, или что решения, которые были до вас, на самом деле не работают — в науке так почти никогда уже не бывает. Более того, часто бывает и так, что статей в интернете о том, как решать именно вашу проблему, очень мало или нет, либо они неприменимы, потому что есть специфика, которая отличает конкретно вашу компанию, и по этой специфике либо мало наработано, либо не опубликовано, потому что это know-how и NDA.

И все эти штучки про научное мышление придутся очень к месту. Конкретно в data science (про менеджеров не знаю) это является конкурентным преимуществом, потому что очень большая часть data scientistов умеет только запускать Keras модель на чистом датасете, но не могут ни очистить датасет, ни вообще понять, что он грязный, ни оценить, соответствует ли низкая loss function какому-то адекватному бизнес-поведению модели. Это на сегодняшний момент крайне слабо формализовано, и эта та область где легко удовлетворить свои познавательные позывы. Там можно ставить эксперименты, там можно формулировать гипотезы, опровергать их, писать отчеты — и да, там очень полезно сомневаться во всем, потому что, как правило, все врут и все не то, чем кажется. То есть все как в большой науке, только локтями толкаются гораздо меньше: приятный бонус состоит в том, что data scientistов дико не хватает, и это скорее работодатели толкаются вокруг них, чем они — вокруг работодателей. Эффект для человечества — да, меньший. Но зарплата, как ни странно, часто больше.

Поэтому я настоятельно рекомендую отстать от Монти Холла, он прогревания носа, от сахара, от протоязыков, от теории относительности — и обратить свое конструктивное сомнение на те области, где вы действительно способны принести кому-то пользу, а себе — прибыль. Иначе это просто распыление в пространство усилий.

Понятно, впрочем, что большинство занимается этим распылением потому, что конструктивно сомневаться не умеют, просто из-за отсутствия когнитивных способностей. Эти люди мне не особо интересны, им уже никак не помочь, так что их нужно просто банить, чтобы они своими фантазиями не загрязняли атмосферу.

PS. Философское приложение

Еще один момент, о котором всегда нужно задумываться, перед тем как писать левацкие глупости про “все подвергай сомнению” и “уважение ко всем точкам зрения” — это то, откуда они взялись. Взялись они из Нового Времени, и именно тогда они оказались спаяны с рациональностью, так же как и свобода слова, и демократия, и предпринимательство, и много еще чего (https://medium.com/@yuri.okulovsky/5198b35ee752)

Но нужно понимать, что нарратив о связи между собой, скажем, “сомнения во всем” и “рациональности” — он был актуален именно тогда, в Новое Время. Потому что когда мсье Декарт творил, он творил в мире, где люди верили в колдовство, оборотней, ведьм и прочее. И настолько много было дичи кругом, что, действительно, разумной стратегии было сомневаться вообще во всем.

В цивилизованных же странах мир за три века изменился очень сильно, Декарт и его последователи уже просомневались во всем, до чего дошли их руки, и если какое-то утверждение устояло, то, скорее всего, для этого есть очень хорошая причина. Поэтому вопрос “кто ты такой?” — это во времена Декарта звучало бы как отрыжка аристократии, но сейчас это вполне разумный вопрос, который действительно поможет вам свою рациональность направить в нужное русло, а не превратиться в умалишенного, обивающего пороги университетских кафедр с тетрадками доказательств теоремы Ферма или опровержений парадоксок Монти Хилла.

В этом плане очень важной современной философской задачей является ревизия этих просвещенческих нарративов, и попытка их пересборки с учетом изменившихся реалий. Прямо сейчас этого не происходит, в результате этого идеи Просвещения выходят из берегов и превращаются в свою противоположность. Так борьба с расизмом приводит к расизму в американских университетах — они занижают баллы студентам азиатского происхождения для того, чтобы освободить место для афроамериканцев. Так борьба за гендерные права приводит к тому, что транссексуальные женщины приходят в женский спорт и натуральное избивают женщин. Так борьба за свободу слова привела к океану мнений, в котором все сложнее искать правду.

Переосмысление основных идей Просвещения, осознание новых связей между этими идеями, и, в том числе, связей их всех с рациональностью в современном мире — это открытая проблема. Опять-таки, с моей точки зрения, приложение которой и изложено в этом тексте, осознание это связано с тем, что рациональность должна быть поставлена на первое место, фактическое состояние современного мира — на второе, а все остальное тщательно проанализировано на предмет противоречия этим двум. Такой подход адекватно адресуется лишь некоторыми “новыми консерваторами” (https://medium.com/@yuri.okulovsky/61a81cc3e3c6, https://medium.com/@yuri.okulovsky/f74ad56e4b56), и пока что какого-то мейнстрима не дал.

В России же ситуация еще интереснее. Там в целом уже практически архаическое общество с соответствующими практиками — например, медицину захватили кагоцелы и арбидолы, практически полные аналоги кровопускания. Экономической мысли в России не существует, все экономисты давно разъехались, наука переплетена со лженаукой до степени смешения, когнитивное пространство наводнили попы с казаками. Это практически Европа до Нового Времени. Поэтому возникновение левых импульсов — в том числе, свободы слова, сомнения во всем, отрицания авторитетов, гендерного равенства — с одной стороны, вроде как и адекватно, и исторически, практически все бунты против таких режимов были левыми.

С другой стороны, при возникновении сомнений в российской медицине или экономике не нужно строить свою науку — достаточно открыть зарубежный учебник по соответствующей теме. Выйдет гораздо лучше, особенно с учетом деградирующей экспертизы и фактической невозможности построить в России “свою науку”. По сути, нужно просто молчать, слушать, учиться и делать, что говорят — а это уже очень слабо сочетается вот с этим импульсом к свободе слова, мнений и сомнений.

Как это удастся совместить — для меня загадка. Тут есть масса проблем: так, идея “выбросить все свое и взять западное” морально тяжела, во-первых, из-за идеологии осажденной крепости, а во-вторых, из-за ложного убеждения, что в 90-е именно это и произошло. Более того, есть такое возражение: “если тебе не нравятся свобода слова и демократия — так какого же хрена ты уехал из России, здесь как раз нет ни того, ни другого!”. На это тоже сложно ответить, поскольку идея о том, что отсутствие свободы слова бывает разным достаточно громоздкая и en masse усваивается очень плохо.

Собственно, из-за этих сложноустранимых философских противоречий я и не верю в что-то хорошее в России — для исторического события нужна идея, а с ними пока негусто. В светлое будущее Европы, связанное с переосмыслением идей Просвещения в контексте современного мира, я верю больше — все-таки здесь люди еще не настолько сошли с ума, как в США.

Но, как говорится, увидим.

Практическое следствие этого приложения — поменьше апеллируйте к идеям Просвещения. Не забывайте о том, что сейчас 21-ый век, а не 17-ый, и что философские идеи не абсолютны, но существуют в изменяющемся контексте. Прежде чем активно топить за сомнения и свободу слова, лучше подумать, правда ли это то, что сильно поможет в современном мире.